— Ну, так если бы ты нас познакомил, тебе бы не пришлось меня от них прятать, — хмыкнул Макс.
Слава чувствовал себя странно: он устал, он хотел спать, в его голове всё ещё равномерно стучал нож, нарезая картошку на тысячи кубиков. Это был первый новый год без него с тех пор, как ему исполнилось семнадцать, и всё было не так и не то. Новый год со Львом был растянутым во времени праздником, который начинался задолго до тридцать первого декабря — где-то с середины месяца. Они вместе начинали пересматривать «Гарри Поттера», переходили к первой и второй части «Один дома», а завершали киномарафон «Гринчем». Они делали так четыре новых года только вдвоём, а потом появился Мики и тогда — втроём, а с прошлого года, когда усыновили Ваню, вчетвером. А что теперь? Слава попытался повторить традицию с детьми, но Мики не стал смотреть. Сказал: «Без папы не то». Слава тоже чувствовал «не то» и никуда не мог от него деться.
Дело ведь было не только в фильмах.
Они вместе наряжали ёлку.
Они вместе выбирали подарки детям.
Они вместе имитировали приход Деда Мороза, который оставил игрушки маленькому Мики, пока тот спал.
Они были как два волшебника, создающих сказки, даже если один из них в сказки никогда не верил.
А теперь он один: разрывается между необходимостью приготовить праздничный ужин, проследить за детьми и отбыть повинность перед любовником. Повинность — вот чем для него стал самый сокровенный, самый интимный способ общения двух любящих людей — всего лишь ещё один пункт в списке утомительных дел на день.
Впрочем, предновогодний вечер к отбыванию повинности не располагал. Макс злился и пытался выяснять с ним отношения.
— Я у тебя всегда буду где-то там, да? Сотый по списку, после детей, мужа, мамы, собаки…
— Причём тут мой муж вообще…
Слава поморщился, опускаясь в кресло. Глянул на настенные часы, прикрываемые цветастой гирляндой, и подумал: «Скорей бы эти три часа прошли…»
— Муж, муж, муж… Ты всегда так и говоришь, даже не «бывший».
— Ты пришел ругаться? — флегматично спросил Слава, запрокинув голову на спинку кресла и пытаясь поймать взглядом Макса, нервно прохаживающегося где-то там, позади.
Он остановился над ним и возмутился:
— А что, по-твоему, праздновать? На три часа? Даже меньше, ведь в десять ты уже должен забирать Ваню, да?
Он снова заходил туда-сюда, а Слава прикрыл глаза и попытался отстраниться от ругани. Но в голове стоял гомон множества других голосов:
«Я живу её временем», — говорил Ваня.
«Почему ты не отпускаешь меня к папе?!» — кричал Мики.
«Я тебя всё ещё очень… Ну, ты понял», — пьяно растягивал слова Лев.
«Да лучше бы была война и ты там умер, чем это всё», — говорила мама.
Голос Макса, требующий любви и внимания, звучал повсюду, не в голове.
Беспрерывно стучал нож о деревянную доску.
— Прости, Макс, — проговорил Слава, открывая глаза. — Я не могу тебе дать того, что ты хочешь.
Макс оборвал сам себя, замолчав.
— Вот как.
Слава замер в ожидании крика, скандала, драки — может быть, всего и сразу — но Макс присел на край кровати и ровным тоном спросил:
— А зачем ты всё это говорил?
— Про любовь?
— Ага.
— Не знаю…
— Не знаешь? — у него дрогнул голос.
— Я просто запутался. Но ты, конечно, не причём.
Макс по-детски наивно спросил:
— Ты его любишь?
— Да.
— И психолог не помог?
— Разлюбить? — хмыкнул Слава. — Не думаю, что он в силах помочь с этим.
— А зачем ты к нему ходил?
— Чтобы распутаться, — задумчиво ответил Слава. — И для этого, похоже, нужно отпустить тебя.
Макс неожиданно начал канючить, как маленький ребёнок, который вот-вот расплачется:
— Но я не хочу, чтобы ты меня отпускал! Я тебя люблю. Я думал, у нас получится быть вместе, мне казалось, что я тоже тебе нравлюсь, что нам интересно друг с другом…
— Мне интересно с тобой, — честно ответил Слава. — Но я… я не могу отойти от прошлых отношений.
— Я же дал тебе время отойти. Я могу дать больше времени.
Слава чувствовал себя монстром от того, что приходится всё это говорить.
— Я не думаю, что это сработает.
— А что сработает, что?
Он пытался подобраться к нему, как прилипчивый котёнок, а Слава отчаянно сопротивлялся:
— Я не знаю, не знаю! Думаю, что ничего!
Так прошёл ещё час: они ходили кругами, повторяя друг другу одно и то же: «Я не могу быть с тобой» — «Но, может, всё-таки…» — «Это не сработает» — «А что сработает?» — «Ничего» — «Но, может, всё-таки…». Из прилипчивого котёнка Макс начал превращаться в назойливую пиявку, которая присосалась к руке, и никак не отцепить. Повторенный по десятому разу, разговор начал приобретать агрессивные интонации с обеих сторон, и вот они уже не успокаивали и упрашивали друг друга, а злились: — Спасибо, блин, худший новый год в моей жизни…
— Ты сам начал этот разговор именно сегодня.
— А что мне оставалось? Ты всем своим отношением ко мне показываешь, что я ничего для тебя не значу.
— Да с чего ты это взял?
— Три часа, Слава! Что это за временной регламент? Потрахаться со мной и выставить за дверь прямо перед новогодней ночью?
— Потрахаться? Думаешь, я за этим тебя позвал? Мне вообще это не нравилось!
— А зачем ты меня позвал?
— Да ты бы обиделся, если бы я тебя не позвал!
— Я и так обид…
Слава вскинул руку, призывая Макса замолчать, и, поймав его взгляд, поднёс указательный палец к своим губам, показывая: «Тише». Он чутко уловил шаги на лестничной клетке и бренчание ключей, а когда те заскрипели в замочной скважине, сообщил: — Это Мики.
— Мне спрятаться в шкаф? — язвительно поинтересовался Макс.
— Давай разрулим это как-нибудь по-человечески, — попросил Слава, делая вид, что не заметил сарказма.
Не дожидаясь ответа, он поспешно вышел в темноту коридора, где Мики, встав пяткой на пятку, пытался снять ботинки, не расшнуровывая. Сердце колотилось от страха, при виде силуэта сына пересохло в горле, и Слава невольно подумал: «Господи, может у меня правда абьюзивные отношения с сыном? Или с собой? Или со всеми?..»
— Ты говорил, что придёшь к одиннадцати, — нервно заметил он, глянув на наручные часы.
Мики тоже говорил нервно. Оба они звучали так, словно за нарочито бодрыми интонациями пытаются что-то скрыть.
— А сколько сейчас?
— Девять.
Мики выдохнул:
— Так это же хорошо, да?
Слава неуверенно покивал:
— Ну… Да.
Они обменялись ещё несколькими дежурными репликами, пока Мики снимал верхнюю одежду, а когда он двинулся к своей комнате, Слава затылком почувствовал, как бесшумно открывается дверь спальни и за его спиной появляется Макс. Чёрт…
Делать было нечего, и Слава начал устраивать топорное, крайне неловкое для всех знакомства:
— Это мой сын Мики. Это Макс, мой…
«Кто? Кто, блин?»
— Любовник, — любезно подсказал сын.
— Не совсем так.
— Ты же замужем, — напомнил он. — И это не твой муж. Значит, любовник.
У Славы противно задавило в груди, как случалось всегда при очередной сцене ревности. Правда, обычно их закатывал Лев, но в его отсутствии Мики подменял его на полставки.
— Пусть он уйдёт, — потребовал сын.
— Максим — мой гость, так что мне решать, когда ему уходить, — невозмутимо ответил Слава.
Он, конечно, тоже хотел, чтобы Максим ушёл, но сохранить родительский авторитет было важнее.
— Нет, не тебе! — Мики начал срываться на крик. — Не смей его сюда приводить!
Слава растерялся: он ожидал, что Мики расстроится, нахамит, может, расплачется, но не ожидал такого императива: «Не смей». Макс искренне возмутился:
— Почему он с тобой так разговаривает?
Мики принялся орать на него:
— А ты вообще не лезь! Зачем ты сюда пришёл? Думаешь, мне нужен ещё один батя? Считаешь, у меня их мало?!
Макс разулыбался на словах про «ещё одного батю» и шутливо спросил у Славы:
— Может, он пьяный?
Слава хотел было с этим согласиться: «Скорее всего», и заодно сразу извиниться за Микино поведение, но сын одним махом избавил его от всех этих формальностей. Кинувшись вперед, он заехал Максу по челюсти, и Слава устало успел подумать: «Ну вот, теперь ещё больше извинений», а потом Макс ударил Мики в ответ, и Слава возликовал: «Наконец-то!». Не в смысле, что наконец-то Мики ударили, а наконец-то Макс сделал что-то такое выходящее за рамки, что можно будет распрощаться с ним без всех этих многочасовых разговоров о том, кто был прав, а кто не прав.
Но когда Мики, не удержавшись на ногах, полетел лицом в косяк, Слава забыл, как обрадовался: на смену всем чувствам пришла одна большая всепоглощающая родительская тревога. Мики выпал из коляски.
Он, отодвигая Макса в сторону, метнулся к сыну.
— Какого хрена ты делаешь?
— Он меня первый ударил!
Слава присел над Мики, взял его лицо в свои ладони: с правой стороны, возле глаза, была глубоко рассечена кожа и текла кровь.
— А если бы ты его без глаза оставил? — холодно спросил Слава, оборачиваясь на Макса.
Тот равнодушно пожал плечами:
— Ну, не оставил же. Я не планировал, что он будет падать лицом в косяк.
Слава, поднявшись, повернул в гостиную — там, в кухонной зоне, в шкафчике хранилась аптечка. Пока он искал перекись и ватные диски, Макс крикнул ему:
— Слушай, он просто манипулирует тобой!
Это напомнило Славе о Льве — о худшей его версии — и, возвращаясь в коридор, он буркнул Максу:
— Лучше уйди.
— Уйти? — удивленно переспросил тот.
— Я вроде ясно сказал, — стальным тоном ответил Слава.
В раздражении он перевернул перекись на диск, смочил и прижал к ране на лице сына, не размениваясь на нежности. Мики зашипел и жалобно заойкал.
Макс, помявшись позади, осторожно спросил:
— Мы ещё увидимся?
— Нет, — быстро ответил Слава.
— Ну, может, и к лучшему, — со вздохом сказал Максим. — Раз у тебя такие гены.