Не хочу быть ужасным.
Не хочу быть ужасным.
Не хочу быть ужасным.
— Слава, — повторил Лев, так и не придумав, что сказать.
— Да? Я слушаю.
— Я уже несколько дней не сплю.
Он нахмурился:
— Почему?
— У меня… не получается.
— Просто бессонница?
Лев пожал плечами:
— Наверное. Вроде того.
— Принимал что-нибудь снотворное?
Чувствуя искреннее беспокойство в голосе Славы, глядя на чуть сведенные брови и посерьезневший взгляд, Лев не осмелился соврать ему. Или просто не захотел.
Он сказал:
— На самом деле, это не совсем бессонница.
— А что это?
— Кошмар наяву, — негромко ответил Лев. — Сонный паралич. Слышал о нём?
— Слышал, — Слава подался вперед, ближе к камере. — И у тебя эта хрень?
— Да.
— Давно?
— Несколько месяцев. Я из-за этого начал пить… Чтобы лучше спать. А потом много работал. Чтобы уставать и… тоже лучше спать.
Слава покивал:
— А теперь праздники, ты не пьёшь и не работаешь. Тебе хуже.
— Да.
Подумав, Слава уточнил:
— Больше ничего не помогает?
— Помогает.
— Что?
— Ты.
— Я? — он улыбнулся.
Лев смущенно опустил глаза. Тяжело было рассказывать, как он смотрел его любимые мультфильмы в гостиной, как обнимал выкраденную из шкафа футболку, как через запах и ощущения пытался внушить самому себе, что супруг рядом, и только тогда оно к нему не приходило.
Слава, не дождавшись пояснений, вдруг предложил:
— Хочешь я побуду с тобой?
Тогда уже Лев улыбнулся:
— Каким образом?
Слава пожал плечами:
— Просто… буду здесь. Давай не будем отключаться.
— Тебе будет неудобно…
Слава оборвал его:
— Давай я сам решу, удобно мне или нет.
— Да ну, я ребенок что ли?
— Ну, где-то глубоко внутри — наверняка, — он подмигнул. — Сейчас перезайду с ноутбука.
И, не дожидаясь согласия Льва, он отключился. А Лев, как на автопилоте, поднялся и поплелся в спальню: взял свой ноутбук, подключил к сети питания, открыл крышку. Окно Скайпа, как это всегда случалось при включении, вылезло на экране само собой. Лев посмотрел на время: 02:34
Он выключил верхний свет, включил лампу на прикроватной тумбочке, второпях, чтобы не делать этого перед Славой, скинул одежду и оставил её на спинке стула, а затем вместе с ноутбуком нырнул под одеяло. Ноутбук расположил на соседней подушке — там, где и хотел видеть настоящего, физически осязаемого Славу.
Слава тоже звонил из спальни: он, подперев голову рукой, лежал на кровати поверх застеленного покрывала, щурил глаз от солнечного света и улыбался в камеру.
— Ну, спокойной ночи? — произнес он.
— Ты тоже спать? — уточнил Лев.
— Я полежу рядом, — он опустил голову на подушку, сунул руки под щеку. — Подожду, пока ты не уснешь.
Лев забрался поглубже в одеяло, устроился удобней на подушке и неловко посмотрел на Славу. В который раз его накрыло удушающее чувство странности от всего, что происходило: они оба лежали в одной постели, смотрели друг другу в глаза и были при этом невыносимо далеко. Непреодолимо далеко. Несправедливо далеко.
Слава протянул руку, но она пропала за пределами камеры.
— Что ты делаешь? — спросил Лев.
— Глажу тебя по волосам.
«Я не чувствую», — с грустью подумал Лев и в глазах защипало. Только бы не заплакать…
— Закрывай глаза, — прошептал Слава.
Лев послушался, и понял, как это было необходимо: глазные яблоки ныли от боли, а веки казались тяжелыми, словно за ресницы кто-то подвесил груз. Не размыкая глаз, Лев попросил:
— Можешь что-нибудь рассказать?
— Что?
— Что угодно. Хочу слушать твой голос.
— Могу почитать.
— Давай.
Славина постель зашелестела, динамики коротко треснули, на миг стало тихо-тихо, а потом снова: шорох, скрип кровати и Лев услышал Славино дыхание так близко, словно они действительно лежали рядом.
— Только я не сначала, — несколько виновато объяснил Слава. — У меня тут закладка… Щас… — он прокашлялся, прошуршал страницами и ровным голосом начал читать: — С самого рождения над Майором Майором тяготели три проклятия: его мать, его отец и Генри Фонда, на которого он был до жути похож с пеленок. Еще когда Майор Майор даже не подозревал, что на свете существует некий Генри Фонда, он обнаружил, что, куда бы ни пошел, его всюду с кем-то сравнивают, и притом нелестным для него образом…
Лев дослушал до момента смерти матери Майора Майора и больше ничего не запомнил, потому что, заснув, обнаружил Генри Фондой уже себя: ему приснилось, как в этом обличии он встретил Славу в аэропорту, а тот сказал, что они разводятся, потому что Лев перестал быть похожим сам на себя.
Слaвa [56]
Он не отходил от ноутбука целый час — переживал, что Лев не спит, а притворяется. И уточнить боялся: разбудит же, если всё-таки спит. А через разделяющие тысячи километров, через перебойную связь беспроводных сетей, он не слышал его дыхания, не чувствовал размеренного сердцебиения, и никакие радиоволны не могли вернуть им той настоящей близости. Он смотрел, как настольная лампа подсвечивает желто-оранжевым спокойное, чуть нахмуренное лицо, и думал: «Нужно выключить свет».
Обернулся, потянулся к своей лампе на тумбочке, и только тогда опомнился: это не тот свет. Тот свет в Новосибирске, а он — в Ванкувере. Он не может выключить лампу.
Вздохнув, Слава осторожно, стараясь не скрипеть пружинами матраса, поднялся и на цыпочках прошел к книжной полке, где рядом с «Прощай, оружием» лежал графический планшет. До вечера нужно было сдать пример локации для экшн-игры от третьего лица, а времени в сутках казалось непозволительно мало.
Он вернулся к кровати, осторожно полулег на покрывало, подложив подушку под спину, и, вооружившись стилусом, продолжил работу: вырисовывал бревенчатые стены фермерских домов, отстроенных на заре семнадцатого века. Время от времени он поглядывал на экран ноутбука — как там Лев — а тот спал, без единого шороха. На мгновение Славе почудилось, что всё, как раньше: два часа ночи, он, устроившись в кровати, доделывает проект; тускло светит настольная лампа, а рядом, с левой стороны, спит Лев — через четыре часа ему вставать на работу. Слава несколько раз скажет, что может уйти в гостиную, если мешает, а Лев несколько раз повторит: «Мне рядом с тобой спокойней». Раньше он не придавал значения этой фразе, считая её простой, умилительно-нежной, а потому без всяких подозрений расплывался в улыбке. Но что это значит «спокойней»? До всяких сонных параличей, до проблем с алкоголем, до бесконечных ссор, Льву уже было неспокойно? Почему?
Или, может, ему никогда не было по-настоящему спокойно?
Слава вздыхал: со Львом всегда вопросов больше, чем ответов.
В ту ночь — которая вообще-то была канадским днём, но Слава упорно называл её ночью — он отлучился от ноутбука всего несколько раз: на обед, в уборную и разнять дерущихся за пульт детей. С тех пор, как он перерубил вай-фай во всей квартире, лишив членов семьи Нетфликса и Ютуба, Мики и Ваня начали ругаться из-за канала Дискавери. Потом он возвращался в спальню, вновь брался за стилус и доделывал европейскую деревню, не отходя от Льва. Когда тело затекало от неудобной позы (всё-таки он привык рисовать за столом), он искал новые удобные позиции в пространстве, и к восьми часам, когда солнце в его спальне ушло за горизонт, а в спальне Льва забрезжило лучами на одеяле, Слава уже сидел на полу, уперев планшет в коленку. Услышав шорохи из динамиков ноутбука, Слава подобрался и запрыгнул обратно в кровать, запоздало спохватившись, что повёл себя слишком шумно.
Но Лев не спал. Он смотрел на него одним левым глазом (правый не было видно из-за подушки) и улыбался уголком рта. Слава, испытав непривычный, уже забытый по прошествии времени прилив нежности к супругу, невольно растянул губы в ответ.
Ему захотелось обнять Льва со спины, укутать в одеяло, и, прижавшись к уху, прошептать: «С добрым утром, мой хороший». Даже не верится, что когда-то их утро и правда начиналось так.
— С добрым утром… — проговорил Слава. «Мой хороший» сказать не решился.
— Ты всё ещё тут, — с некоторым удивлением отметил Лев.
— Ну да. Мы же договаривались.
Лев улыбнулся открыто, выныривая из-за подушки и отодвигая одеяло чуть вниз. Слава перевел взгляд на открывшийся сосок, сглотнул и снова посмотрел на лицо.
— Монстры сегодня не приходили, — сообщил Слава. — Я следил.
Лев, смутившись, фыркнул — будто посмеялся сам над собой. Он откинул в сторону одеяло, обнажая перед камерой голый торс, и Слава мученически подумал: «За что?..»
Глянув в камеру, Лев сказал:
— Спасибо, что побыл здесь. Можешь… можешь отключиться, если хочешь.
Слава прошелся глазами по широким мышцам груди и выпирающим ребрам, спустился взглядом ниже, к животу, где дорожка волос от пупка вела к широкой резинке трусов (а за ней — ничего, кадр обрывался), и произнес:
— Кажется, я пока не хочу отключаться.
Лев растерялся, снова забрался поглубже в одеяло и спросил:
— Понятно… Хочешь о чем-то поговорить?
Слава хотел. Но, прежде чем переходить к таким разговорам, было важно узнать другое.
— Почему ты ведешь себя сейчас… по-другому?
— Как? — нахмурился Лев.
— Не так, как перед отъездом. Ты мягкий и аккуратный. Готов говорить о чувствах. Не боишься быть уязвимым.
— Боюсь, — поправил Лев.
— Но всё равно открываешься. Тем ценнее.
Лев молчал, глядя перед собой, а Слава разглядывал его прямой профиль.
— Так что? Что-то случилось?
Он пожал плечами и, не глядя в камеру, ответил:
— Я хочу быть с тобой.
— Хочешь показать мне, что ты хороший партнер? — уточнил Слава.
— Да. Наверное.
— Но показать — это не быть.
Лев наконец-то повернул голову и устало произнес:
— Слава, я очень стараюсь.