— Что у тебя с глазом? — услышал Слава.
— Что? — не понял Мики.
— Вот тут, — Лев провёл пальцем по краю глазницы. — Ты ударился?
Мики скосил взгляд на Славу, заметно нервничая, и тот незамедлительно пришел сыну на помощь:
— Он подрался с моим парнем.
— С твоим… кем?
— С бывшим парнем, — невозмутимо повторил Слава.
Желваки по-знакомому проступили на скулах: сдерживается.
— Значит, у тебя там был парень, — ровно произнес Лев.
Слава усмехнулся:
— Это всё, что ты хочешь обсудить в контексте этой ситуации? А почему наш сын бросается на людей тебе не интересно?
— Почему?
Более скучающего тона и вообразить сложно. Ничерта ему было не интересно.
— Ты вообще не изменился…
Так это и случилось.
Они сели в разные машины.
Они поехали в разные квартиры.
Потом, сидя в такси, Слава набрал ему сообщение: «Это я и имел в виду. Ничего не будет иначе, пока мы такие же, как раньше».
Лeв [59]
Значит, он с кем-то был.
Конечно, нужно было думать не об этом. В гостиной, шепотом переругиваясь, устраивались спать его дети, одному из сыновей нужна была срочная помощь (а может, обоим?), а он думал только о том, что Слава все эти месяцы с кем-то был.
Они были на связи. Лев пытался выяснять отношения в переписке («Молодец, ты как обычно демонстративно ушел»), а Слава повторял: «Давай поговорим о Мики. Нужно ему помочь». Лев пытался насильно переключить внимание, параллельно переписываясь с заведующим наркологического отделения об утреннем приеме, но отпустить ситуацию не получалось.
Наверное, поэтому так получилось: следующим днём, когда они сидели в коридоре, зажимая Мики с двух сторон, он опять начал об этом.
— Почему ты отпустил его на вечеринку, где он накачался наркотиками?
— Я должен был запрещать ему проводить время с ровесниками? — ответил Слава.
— Ты не ответил.
— Что ты хочешь услышать?
Он раздражился: ну какого черта он увиливает? Если увиливает, значит, и сам считает себя виноватым, разве нет?
— Не знаю, — Лев пожал плечами. — Правду. Что ты отпустил его, чтобы привести в дом своего мужика.
Каждый раз, когда он думал эту фразу — «его мужик» — он пытался вообразить, каким тот был: лучше, чем он? Моложе? Симпатичней?
Слава опешил:
— Ты хочешь поговорить об этом сейчас? Серьёзно?
Мики сидел между ними, как между двух огней, опасливо переводя взгляд с одного на другого — и, ясное дело, коридор наркологической клиники, куда они приехали сдавать сына, был худшим местом для такого разговора.
Господи, что за сюр?..
Когда Слава ушел подписывать документы, а Мики увела медсестра, он остался один и немного успокоился: ну, в конце концов, у него тоже был тот странноватый иранец… Вот только он нихрена для него не значил! Он бы никогда не сказал про него «мой парень»! Он бы никогда не познакомил его с детьми! Он бы никогда не позволил ему бить Мики, что важнее всего остального!
Успокоиться не получалось. Только он выдыхал, как тут же вспоминал, почему вообще начал злиться, и эмоции заходили на второй, третий, а потом и четвертый круг.
Вернувшись, Слава сказал:
— Вечером нужно будет отвезти вещи. Он книгу попросил.
Лев на автомате ответил: «Угу», а сам даже не понял смысл сказанного. Слава, посмотрев ему в глаза, через силу произнес:
— Я могу обсудить с тобой эти отношения, если ты будешь спокоен.
— Я спокоен, — ответил Лев, и почувствовал, как запульсировала жилка на лбу.
Стараясь скрыть напряжение, он провел по ней рукой, но та только сильнее забилась под пальцами.
Они вместе направились к выходу, и Слава спокойно проговаривал:
— Можешь спрашивать, я отвечу. Но пообещай, что мои ответы не будут вызывать у тебя… агрессию.
— Я ж не знаю, что там за ответы, — буркнул Лев.
— А какая разница? Это в прошлом. И я имел на это право.
— Ну да, конечно…
— Слушай, я же тебя не упрекаю!..
Лев, готовый к этой атаке, напал первым:
— А я и не называю его своим парнем! У нас был просто секс и всё!
Его слова так гулко отдались от стен пустого больничного коридора, что они оба опасливо обернулись — ни идёт ли кто за ними? Никто не шёл.
Слава, снова посмотрев на Льва, вкрадчиво произнёс:
— Хочешь говорить — давай поговорим. А если хочешь орать — я поехал домой.
— Нет, хорошо, давай поговорим, — закивал Лев.
— И ты не будешь кричать и злиться?
— Не буду.
Он был уверен в этом — что такого он может узнать, чтобы не сдержаться? И так всё понятно: были какие-то отношения, которые Слава считает настолько серьезными, что называет бывшего «бывшим», а бывшего «бывшим» просто так не называют. Бывший ли для него Тахир? Да нифига. Тахир ему вообще никто — в этом вся разница.
Они вызвали такси на Немировича-Данченко, выбрав площадкой для переговоров съемную квартиру Льва (хотя самому Льву хотелось поехать в ту квартиру, которую он привык считать своим домом, но Слава настаивал на съемной).
— Заодно посмотрю, как ты живешь, — добавил он.
Лев решил, что это просто предлог: видимо, не хочет пускать его домой. А когда они оказались в квартире, он только в этом убедился: Слава не стал внимательно осматривать, как Лев живет. Бегло оглядел гостиную (только потому, что Лев сообщил, что здесь спали дети) и, удовлетворившись, спросил: — Угостишь чаем?
Пока Лев насыпал заварку в чайник, Слава трепал за ушами радостную Сэм, безошибочно узнавшую самого доброго и мягкого к ней хозяина (который даже не сгонял её с дивана и кроватей, чем раздражал Льва).
— Ну, можешь спрашивать, — не отвлекаясь от собаки, сказал Слава.
А Лев, не отвлекаясь от заварки, спросил:
— И кто это был?
— Макс из квир-центра. Вы знакомы.
Лев, закатив глаза, вспомнил эту бледную трепонему с искривлённой носовой перегородкой. Утешало — он не так уж и красив, раздражало — моложе. Но сдержался, как обещал.
Лев нажал кнопку на электрическом чайнике, тот загудел, и пришлось говорить громче:
— И что, всё было серьезно?
— Что ты имеешь в виду?
— Прям отношения? Как у нас?
Слава усмехнулся, отпуская Сэм:
— Ну, не как у нас. Чуть короче.
— Ты понимаешь, что я имею в виду.
Слава пожал плечами:
— Не понимаю. Скажи прямо.
— Ты его любил?
Он помолчал, задумавшись.
— Не думаю. До этого не дошло. Скорее, был очарован.
— Ясно, — произнес Лев и зачем-то вымученно улыбнулся.
Тут же смахнул улыбку с лица, подумав, что это глупо. Ему совсем не хотелось улыбаться.
— И как тебе… с другим мужчиной?
Теперь уже Слава усмехнулся:
— В смысле?
— Ну, до этого твой опыт ограничивался только мной, — пояснил Лев, заглядывая в глаза. — Я надеюсь.
Слава тоже посмотрел ему в глаза и медленно проговорил:
— Да. До этого мой опыт ограничивался только тобой.
— А теперь вот… что-то новенькое. Понравилось?
Он вдруг понял, что в этой истории с изменой (да, он отказывался считать это просто «отношениями после их обоюдного расставания») именно тот факт, что он перестал быть единственным мужчиной в Славиной жизни, раздражал его сильнее всех остальных.
Зато Слава выглядел веселым. Рассмеявшись, он ответил:
— Я не понимаю, что ты хочешь услышать, когда спрашиваешь, понравилось мне или нет. Что-то нравилось, что-то не очень.
— И что не нравилось?
— Ну… Иногда я от него уставал.
Вода забурлила, чайник щелкнул кнопкой, отключаясь, и Лев, подняв его с подставки, залил листья каркаде кипятком. Он молчал, не зная, как спросить главное, что его интересовало. Признаться, он надеялся, Слава сам об этом скажет, но он юлил…
— Ты был с ним в активной роли?
Слава усмехнулся:
— А почему ты спрашиваешь? — голос его при этом стал напряженным.
Лев, в свою очередь, тоже напрягся:
— А почему ты не можешь ответить прямо?
— А почему ты злишься?
— Я не злюсь, — жилка на лбу, тем временем, без перерыва делала бум-бум-бум. Он слышал, как в ушах стучит кровь.
Слава молчал. Молчание, стало быть, и есть ответ.
— Мы менялись, — наконец произнес он.
Лев кивнул и, повернувшись к столешнице, взялся за ручку заварочного чайника. Нужно просто налить чай в кружку. Чай. В кружку.
Вот только кружки он перед собой не видел — зрение, становясь туннельным, вытягивало окружающее пространство в трубу. Дыхание, частое и поверхностное, начало сбиваться, будто он сейчас расплачется. Но это же глупо — плакать. Это глупо и…
Он дернул чайник за ручку, но вместо того, чтобы налить содержимое в кружку, повернулся и резко выкинул руку, кидая его в стену — в полуметре от Славы. Стекло, разбившись, с дребезжанием посыпалось на пол, а на кафельной стене остался кроваво-красный чайный след. Сэм, испуганно тявкнув, прибежала на кухню, а Слава, справившись с секундным оцепенением, принялся её отгонять — чтобы не порезала лапы.
Чувствуя, как по щекам текут слезы, Лев с обидой проговорил:
— Это несправедливо.
Слава, бросив попытки прогнать Сэм с кухни, взял её на руки и, обхватив, прижал к себе. Он поднялся, аккуратно обходя осколки, и Лев заметил, что их обоих мелко потряхивает — и Славу, и собаку.
— Ты мог попасть в меня, — с дрожью в голосе выговорил Слава. — Это стекло и… кипяток. И вообще…
— Я не пытался попасть в тебя, — перебил Лев. — Если бы хотел — я бы не промазал.
— Не сомневаюсь, но зачем ты кидаешься вещами в нескольких сантиметрах от моей головы?
— Это несправедливо, — повторил Лев. Слёзы застилали глаза, и он почти не видел Славу. Моргал — и те скатывались с ресниц крупными каплями.
— Почему это несправедливо?
Лев усмехнулся: он ещё спрашивает…
— Я был с тобой пятнадцать лет, — проговорил Лев. — Жил, строил семью, воспитывал детей, эмигрировал, блин… А он был с тобой