— Она, наверное, просто занята.
Ваня, улыбнувшись, снисходительным тоном произнёс:
— Папа, когда девочка любит мальчика, она не будет его просто так расстраивать. И не будет делать так, чтобы он потом плакал, — он сел, обхватив коленки, и уперся в них подбородком. — И, если мальчик любит девочку, он тоже не будет. Я по себе знаю. Если бы Нина мне разрешила что-то для неё сделать, я бы… сделал всё что угодно. Но ей ничего не нужно.
Слава не знал, что ответить. Казалось, этот разговор был вообще не о Нине. Казалось, этот сеанс психотерапии был для него, для Славы, а Ванина несчастная любовь вообще была не причем.
Он тоже сел, подтянув к себе колени, и они с Ваней оказались друг напротив друга.
— Люди не обижают друг друга, если любят, — произнёс он.
— К сожалению, иногда обижают.
— Нет, так не бывает.
— Бывает. Иногда обижают не специально.
Ваня вскинул на него взгляд:
— А зачем тогда плакать? Если не специально?
Ванины вопросы заставляли шестеренки в голове Славы крутиться на бешенной скорости. Зачем, зачем, зачем…
— Всё сложно.
Ваня прыснул:
— Ниче не сложно. Если вы обидели друг друга не специально, можно извиниться и всё будет нормально. А если нормально не получается, значит всё это говно собачье.
— Ваня!
— Ну а что? — он невинно хлопнул глазами. — У меня тоже говно собачье. Я уже понял.
— Не выражайся.
— Да иначе не скажешь. Говно есть говно.
— Ваня!
— Ну что-о-о?
— Всё, иди спать, — Слава, поднявшись с постели, схватился за край одеяла и дернул его на себя. — Брысь!
Ваня, смеясь, соскочил на пол и, направляясь к дверям спальни, спросил мимоходом:
— Может, не будем Мики забирать обратно? Нам и вдвоём весело!
Слава закатил глаза, что означало: «Нет, нам придется его забрать», а затем, подойдя ближе к сыну, чмокнул его в лоб, что означало: «Спокойной ночи, я тебя люблю». Ваня, потянувшись на носочках, чмокнул Славу в щеку, и это неизвестно что означало, потому что до этого Ваня никогда никого не чмокал. Ну ничего себе изменения!
Когда сын ускакал в свою комнату, Слава прикрыл дверь спальни, снова оставшись наедине, переоделся в пижаму, лег в постель и потянулся к телефону на тумбочке. Среди непрочитанных сообщений было с десяток от Льва, и Слава знал, что он просит прощения, но не читал и ничего не отвечал, потому что… Потому что это говно собачье.
Он отмотал список контактов вниз, остановился на букве «М» и, недолго думая, написал одному из них: «Привет»
Лeв [61]
Всё было так реалистично, будто бы наяву.
Он ощущал тепло его рук на бёдрах, чувствовал горячее, распирающее давление внутри, от которого становилось приятно и жарко, слышал его шепот над ухом: «Так хорошо?», и свой собственный, сбивчиво повторяющий: «Да, да, да, да…»
Потом он проснулся от холода (одеяло валялось на полу) и эрекции. Пробравшись пальцами под резинку трусов, продолжил возвращать себя к фантазиям из сна, мысленно завершая неоконченное. Чем дольше он мастурбировал, тем противней ему становилось от самого себя, и, достигнув пика в момент оргазма, теплое, липкое отвращение заляпало его пальцы и живот. Он сходил в душ, чтобы отмыться, но легче не стало.
Во всех его снах было это.
Во всех фантазиях он делал это.
Там, в мыслях, из раза в раз он раздвигал перед ним ноги, становился на четвереньки и позволял вжимать себя в кровать, не только не жалея о содеянном, но и, что хуже всего, прося о нём. Умоляя. И они никогда не менялись — ни наяву, ни во снах.
Конечно, это унизительно — кто с этим поспорит? Унизительно быть тем, кого берут, кому давят ладонью на спину, вынуждая прогнуться, про кого пренебрежительно говорят: «Трахнуть». Если бы Слава хоть раз попробовал такое же, ему было бы легче… Его бы тешила мысль, что он с этим не один, что Слава такой же.
А теперь он узнал, что Слава такой же, только это больше не утешало. Какой в этом смысл, если всё произошло не с ним? Это нечестно. Слава был первым, кого Лев подпустил к себе до такой близости (и, если бы не их чертова разлука, остался бы последним), он пятнадцать лет ждал ответного жеста со стороны Славы, а тот, ничуть не колеблясь, отдался парню, которого знал от силы два месяца. Разве Лев заслужил к себе такого пренебрежения? Разве он не имел права разозлиться? Ладно, чайник — перебор, просто психанул, но это было оправданно!
Днём, между операциями, пришло сообщение от Славы: «Нужно поговорить». До этого Лев написал ему двадцать три сообщения — и все двадцать три супруг проигнорировал. Но Лев был согласен — нужно поговорить, и быстро напечатал: «Могу приехать к тебе после работы». Слава ответил: «Нет. На нейтральной территории». Назначил встречу в кофейне и Лев раздраженно подумал: «Отличная идея — обсуждать гей-отношения в публичном месте». Но спорить не стал, хотя, придя навстречу, повторил эту претензию вслух: — Ты уверен, что хочешь здесь обсуждать… всё это?
Он чуть не сказал: «Обсуждать кто кого трахнул», но смекнул, что Славе формулировка не понравится. Однако, она была точна, как никогда: им придётся разобраться, за каким чертом Слава так поступил.
Они были в «Кофемолке» на Красном проспекте — самой заметной кофейне в центре города: через её панорамные окна были растянуты неоновые буквы названия, заметные издалека. Все соседние столики были заняты, отовсюду слышались голоса, Лев чувствовал себя, как на ладони, и постоянно оглядывался. Слава же флегматично разглядывал меню, словно не замечал гомона и людей. Зато его замечали все: кислотно-желтая футболка и такого же цвета крашенные ногти притягивали к себе взгляды посетителей.
Они оба заказали чай: Лев — черный, Слава — зеленый. И только когда официант поставил перед ними блюдца с чашками, Слава уточнил у Льва:
— Что — «всё это»?
Дождавшись, пока официант отойдет от их столика, Лев проговорил:
— Наши отношения.
— Я хочу поговорить о Мики.
— А что с ним?
— Он лечится от зависимости, — равнодушно припомнил Слава. — Забыл?
Лев раздражился:
— Я не забыл, я имею в виду… И что? Что ты хочешь обсудить?
— Мне звонила его психологиня…
Лев поморщился, перебивая:
— Кто?
— Психологиня, — повторил Слава. — Что не так?
— Нет такого слова.
— Поговорим об образовании новых слов или о нашем сыне?
Он прыснул в сторону: валяй, мол.
— Так вот, — продолжил Слава. — Она попросила твой номер…
— Зачем?
— Узнаешь, если дослушаешь.
Лев с насмешкой откинулся на стул.
— Она хочет пригласить тебя на встречу. С ней и с Мики.
— Зачем? — снова повторил Лев. — И откуда она вообще про меня знает?
— Она знает всё. Мики ей рассказал.
Его обдало страхом, желудок скрутился в узел до ощущения тошноты.
— Серьёзно?
— Да.
— Он что, дебил?
Слава поднял тяжелый взгляд на Льва.
— Ещё одна такая фразочка, и я не буду разговаривать с тобой о детях больше никогда.
Игнорируя угрозу, Лев спросил:
— Зачем он ей рассказал?
Слава развел руками:
— Лев, это терапия! Как она сможет помочь, если он будет врать?
— Причём тут наша семья и трава? Зачем рассказывать о нас, чтобы перестать курить траву?
Слава усмехнулся:
— Причём тут твой отец и чайник, который в меня полетел, да?
— Ты теперь будешь всю жизнь это припоминать?
— Нет, — уверенно ответил Слава. — Я знаю, что за всю жизнь рядом с тобой у меня накопится много других незабываемых впечатлений.
Он устало выдохнул:
— Зачем ты так говоришь?
— Разве это неправда?
— За пятнадцать лет это был первый и единственный чайник, полетевший в стену.
Слава начал заметно накручиваться:
— Да, один раз кинул чайник, один раз ударил, один раз швырнул на кровать… О, кстати, это всё случилось за один год. Мне продолжать? Можем все пятнадцать лет так разобрать.
Лев отчаянно проговорил:
— Я же не хочу ничего плохого. Да, я знаю, я ревнивый, вспыльчивый, я пугаю тебя, но я не хочу тебе навредить, — он почти перешел на шепот, чтобы не привлекать внимания с соседних столиков. — Мне самому плохо от того, что я делаю тебе плохо. Мне плохо от самого себя.
Слава, подавшись вперед, ответил:
— Если тебе плохо от самого себя, сходи завтра к Мики и поговори с психологиней. Только всерьёз.
Льву захотелось захныкать: ну причём тут Мики? Он же говорил сейчас о своих чувствах!
— Лев, — твердо повторил Слава. — Ты слышишь меня? Поговори с ней.
— О чём? О том, что мне плохо?
— О том, что Мики плохо.
«А я тут причём?» — чуть не спросил он. Но Слава ответил на его мысленный вопрос:
— Может, ты тогда и о себе что-то поймешь.
— Я о себе всё понимаю.
— Не думаю.
— Я понимаю, — повторил Лев. — Я знаю, что мой отец был тираном. Ты считаешь, я понимаю это хуже тебя? Я прекрасно помню, как это было. И я понимаю, что я такой… что в чём-то мы похожи, но только внешне, в реакциях, но не в сути. Я по сути не такой, как он, я точно знаю. Всё, что он делал, он делал от злости, потому что был злой и хотел зла, но я этого не хочу.
Слава посмотрел в сторону и задумчиво произнёс:
— Может быть, он тоже не считал себя злым…
Лев опешил:
— Ты считаешь, что я злой?
— Нет, я просто думаю, а кто-то вообще считает себя злым?
— Вряд ли он что-то там про себя… считал.
Слава снова посмотрел на Льва и, сощурив взгляд, спросил:
— Ты знаешь, о чём говорили твои родители, когда ты этого не слышал?
Лев пожал плечами:
— Откуда мне знать?
— Может, они обсуждали, как всё исправить. Он клялся ей измениться, она ему верила… Иначе как она его терпела? На этих извинениях всё обычно и держится.
— Ты намекаешь, что я точно такой же? — понял Лев.
— Ни на что я не намекаю, — устало ответил Слава. — Но я думаю, что ни один тиран на этой планете не говорит о себе: «Да, я тиран». Это могло бы быть первым шагом…