— Конечно.
Слава хмыкнул:
— Обязательно расскажи об этом психотерапевтке.
Они остановились у регистратуры, вместе, Слава представился и сообщил, что они пришли на парную консультацию. Можно было бы сказать «на психотерапию» или просто — к Мариам, но ему почему-то хотелось подчеркнуть, что они пара. И что им не стыдно в этом признаться.
Девушка вежливо попросила подождать. Ни осуждающих взглядов, ни смены интонаций в голосе — за деньги даже в Новосибирске можно купить кусочек Канады.
Но Слава хотел бы вернуться в настоящую.
В кабинете Мариам пахло корицей, кофе, яблоками и новой мебелью. Слава подумал: «Пахнет осенью», хотя на дворе был февраль. Мариам оказалась милой и улыбчивой — из тех редких людей, кому идут большие, чуть выпирающие зубы — дети бы сказали «кроличьи», но Слава предпочел слово «крутые». Она была из тех, кому идут крутые большие зубы. И смуглая кожа. Он чувствовал родство со всеми смуглыми.
Два бирюзовых кресла, стоящие напротив одного желтого, всем своим видом намекали, что сесть нужно в них. Они так и поступили: Слава подождал, пока Лев сядет первым, потом опустился в кресло сам. Мариам внимательно следила за ними, и он забеспокоился: вдруг она уже начала интерпретировать каждое их действие, как странное?
Когда они устроились, она представилась и, широко улыбнувшись, спросила:
— Ну, с чем вы пришли?
Слава и Лев переглянулись. Зря они не придумали ответ на вопрос: «А что мы ей скажем?»
Лев заговорил первым:
— Ну, всё очень сложно…
И замолчал. Мариам опять улыбнулась:
— Ничего страшного. Так говорят все пары, которые ко мне приходят.
Лев с ней заспорил:
— Нет, у нас правда всё очень сложно…
— И так тоже они говорят, — хихикнула психологиня.
И тогда рассмеялся Слава. Ему стало по-странному хорошо от мысли, что так говорят все. Если так говорят все, может, они не такие уж статистически уникальные придурки с очень сложным-безнадежным случаем? Может, они зря чувствуют свои отношения самыми обреченными и неподъемными в мире?
Может, если есть шанс у других, то и у них он есть?
Лeв [67]
Говорить начал Слава:
— Мы любим друг друга, но у нас есть… ряд взаимных претензий…
Мариям кивала, словно не замечала этого канцеляризма.
— …и неразрешимых разногласий. То есть, мы не можем их сами разрешить.
— Какие разногласия? — мягко спросила она. — В чём вы не сходитесь?
Они посмотрели друг на друга и ответили почти в один голос:
— Ни в чём.
Мариям засмеялась:
— Ну, как минимум в этом вы сошлись! Давайте тогда по порядку: что самое важное?
Лев сказал:
— Эмиграция.
А Слава сказал:
— Насилие.
Лев сразу почувствовал себя скованно, но спорить не стал. Под резко изменившийся взгляд Мариям, он признал:
— Ладно. Насилие важнее.
Психолог осторожно произнесла:
— Хорошо, расскажите об этой проблеме.
Лев молчал — этот момент явно был для Славы. И тот заговорил:
— В течение этого года Лев трижды применял ко мне физическое насилие, — он начал загибать пальцы. — Ударил по лицу, кинул на кровать, швырнул в меня чайник.
С каждой фразой Льву казалось, что семантика слов усиливается: ударил-кинул-швырнул. Он хотел вмешаться, пока Мариям не сочла его монстром и не сказала, что с такими моральными уродами не работает, но удерживал себя из последних сил от возражения: «Не такое уж это и насилие». Ему вспоминался разговор с Мики. Поэтому он молчал.
— И как это для вас было?
Слава, закусив губы, повернулся ко Льву — тот почувствовал его взгляд, но не смог посмотреть в ответ — и тогда Слава снова обратился к Мариам:
— Как предательство, — ответил он.
— Что это значит? Что вы почувствовали?
Он задумался, прежде чем ответить.
— Когда мы начинали отношения, я знал, что он…
Мариам вдруг попросила его:
— Обращайтесь ко Льву, не ко мне. Говорите «ты».
Слава вздохнул, явно превозмогая себя. Скинув ботинки, он забрался в кресло вместе с ногами и, обхватив колени, повернул голову ко Льву.
— …Ты сложный человек, — сказал он.
Лев чуть не ответил: «Я знаю».
— Когда у нас начали развиваться отношения, я понимал, какие могут быть последствия, но подумал… подумал, что ты заслуживаешь шанса, а я смогу уйти в любой момент. И я никогда не жалел об этом решении так сильно, как в последний год. За четырнадцать лет было всякое, и я не могу сказать, что был безумно счастлив все эти годы — я по-разному себя чувствовал. Но не жалел. А когда ты меня ударил… Это будет смешно, но я обиделся. Ну, знаешь, словно ты очень долго притворялся нормальным, настолько долго, что в момент, когда ты проявил себя агрессивно, уйти от тебя стало почти невозможным. Мы стали связаны квартирой, деньгами, детьми… И я обиделся, что ты не сделал этого раньше.
— Не ударил тебя раньше? — уточнил Лев.
— Да. Это звучит глупо и я не думал прям так… Но я злился, как всё неудобно и не вовремя. И почему именно сейчас, а не десять лет назад, когда уход от тебя не стоил бы мне ничего.
— А тебе не было обидно, что это разрушило наши отношения?
Слава пожал плечами.
— Я не думал об этом.
— Не думал? — удивился Лев. — Но это же главное из всего, что происходило.
— Для меня главным было не это.
— А что было главным?
Слава откинул голову назад, посмотрел на потолок:
— Не знаю… То, что всё это очень не вовремя. Мы были в чужой стране с детьми.
Лев поежился, вспоминая, что главным было для него. Всё вернуть. Вернуть любой ценой.
— Тебе обидно, что я об этом не думал? — уточнил Слава. — О том, что всё… разрушилось.
— Ну… — Лев не знал, что сказать, чтобы снова не показаться конфликтным. — Видимо, наши отношения не имели для тебя такой ценности.
Мариам вмешалась в разговор:
— Лев, вы додумываете. Лучше спросите у Славы прямо.
Он промолчал. Ему не хотелось спрашивать прямо: Слава ответит что-нибудь приемлемое, мол: «Наши отношения для меня ценны», и всё — а правда это или нет, она не даст разобраться. В этом, видимо, её задача — не позволять говорить по существу.
Он начинал на неё злиться.
— Они для меня ценны, — Слава не стал дожидаться вопроса. — Иначе бы меня здесь не было.
— Лев, — Мариям посмотрела на него. — Вы можете поделиться своим виденьем ситуации. Почему вы так поступили, что это значило для вас?
Он, глядя на психолога, начал:
— Просто он…
— Обращайтесь к Славе, — попросила она.
Он выдохнул. А это и правда сложно — повернуться к нему и сказать «ты».
— Ты разозлил меня, — выговорил он.
— Лев, — снова сказала Марим, и он закатил глаза — её мягкий, постоянно прерывающий голос, выводил из себя. — Говорите от себя, через «Я-высказывания».
— Что это значит? — небрежно спросил он.
— «Я разозлился», — пояснила она. — Или: «Я почувствовал злость».
Он вздохнул, делая ей одолжение:
— Я почувствовал злость, потому что… — он замялся.
Это сложно, как же сложно.
— Там было тяжело, — проговорил он.
— Где? — спросил Слава.
— В Канаде.
Лев не замечал, что смотрит не на супруга, а в пол.
— И поэтому ты меня ударил?
— Ты же сам всё помнишь, — оправдываясь, говорил Лев. — Мы спорили, ругались… Из-за этого переезда. И я ударил тебя, потому что ты… Потому что я разозлился на твои слова.
— На какие?
Лев провел ладонями по лицу, тяжело вдыхая.
— Не помню… — признал он. — Может, ты ничего и не говорил. Ничего такого…
— И на что ты тогда разозлился?
— На себя, наверное…
Он чувствовал, как Слава долго смотрел на него, прежде чем отвернуться и негромко ответить:
— Ясно.
Мариам спросила:
— А на себя вы за что разозлились?
— За то, что согласился на переезд. Всё, что ты перечислил… — он посмотрел на Славу. — Все мои проступки. Они были от того, что я… вымотался этой эмиграцией. И очень хотел вернуться. Но тогда мне казалось, что проблема в тебе, в том, что ты нас потащил в другую страну, хотя я понимаю, что мог отказаться, что, в конечном счете, это только мой выбор, просто… Просто, наверное, всё сводится к тому, что я очень боялся тебя потерять. Поэтому делал то, чего делать не хотел. А потом злился. И, в конце концов, потерял тебя из-за своей злости.
— Чайник прилетел в меня уже в России, — заметил Слава.
Лев чуть было не поправил его: «Ну, во-первых, не в тебя, а в стену…». Но сдержался.
— Это тоже от злости, — просто ответил он.
— Я понимаю, что бьют от злости, — ответил Слава.
«Ну, во-первых, я тебя не бил…», — внутренне заспорил Лев.
— …но на что ты тогда разозлился?
Лев поднял взгляд на Мариам и нахмурился:
— Это слишком личное.
Слава усмехнулся:
— В этом и смысл того, чтобы ходить к психологу — говорить о личном.
Но Мариам неожиданно поддержала Льва:
— Если вы сейчас не готовы о чём-то говорить, это нормально. Не нужно себя заставлять.
Слава вздохнул. Лев воспринял этот вздох, как упрек, и сел поглубже в кресло. Посмотрел на часы: прошло только двадцать минут, а впереди — еще больше часа разговоров.
Ему уже хотелось уйти.
Слaвa [68]
— Что вы думаете о словах Льва?
Слава поднял взгляд — Мариам смотрела на него. Разведя колени, он сел по-турецки — кресла казались ужасно тесными, а стены кабинета — давящими. Если бы он мог, он бы расширил это пространство раза в два.
— Расстраиваюсь, — просто ответил он.
— Что вас расстраивает?
— Боюсь, что Лев будет драться и кидаться вещами каждый раз, когда разозлится, а злится он часто.
Мариам попросила:
— Скажите об этом Льву. Не мне.
Слава, заелозив, повернулся в кресле лицом к мужу, и проговорил:
— Я боюсь, что ты продолжишь поднимать на меня руку.
Лев не ответил и не посмотрел на него. Когда психологиня спросила, что он думает, тот только развел руками: