— Если бы ответ: «Я больше так не буду» устраивал Славу, нас бы здесь не было. Поэтому мне нечего сказать.
Славе показалось, что это тупик: они пришли к тому же, к чему всегда приходили в личных разговорах — Лев говорит, что этого больше не повторится, а он ему не верит.
Но супруг неожиданно продолжил:
— Я ведь уже здесь, я готов меняться, ради того, чтобы этого больше не повторялось.
Мариам улыбнулась, как будто ответ Льва её умилил. Она спросила у Славы:
— Такой ответ вас устраивает?
Он не сразу ответил, не зная, что сказать. Да? Помня, как Лев любит угадывать «правильные ответы», он не очень поверил в его искренность. Но сказать нет? Тогда, получается, он будет раздувать конфликт на пустом месте. Если Лев правда идёт навстречу, было бы глупо разворачиваться и бежать в обратную сторону — он ведь так долго ждал этого шага с его стороны.
Поэтому Слава сказал: «Да», спустя долгие секунды тишины.
Мариам взяла с журнального столика блокнот и, вырвав из него два листа, передала Славе и Льву по одному. Затем поставила на середину стола стаканчик с ручками и карандашами. Сказала:
— Я предлагаю каждому из вас написать три причины, которые, по вашему мнению, постоянно приводят к возникновению конфликтных ситуаций. После этого мы их обсудим и сравним.
Мужчины переглянулись — никто из них не спешил тянуться к стаканчику с канцелярией. Слава взглядом выискивал подходящий цвет ручки и, выцепив розовую, схватил её за колпачок с Hello Kitty. Только после этого ручку взял Лев — самую обыкновенную, с синими чернилами.
Лев попросил книгу, чтобы подложить под бумагу, Слава же упер листик в коленку, но тупой стержень ручки проткнул бумагу, оставив розовый след. Мариям сказала:
— На полке еще есть книги.
Но Слава, пристраиваясь у подлокотника, покачал головой:
— Я люблю нестандартные ситуации.
Больше десяти минут они сидели в тишине. Первые пять никто из них ничего не писал: Слава — думал, а Лев… Он надеялся, что тоже. Когда Слава прикоснулся кончиком стержня к бумаге, Лев перегнулся к нему, и тот шикнул:
— Ты что, хочешь списать?
— Да нет, просто интересно…
— Думай сам!
Лев отодвинулся обратно, и Слава вывел: «Вспыльчивость», имея в виду вспыльчивость Льва. Возникает спорная ситуация, Лев моментально переходит в агрессивное наступление, и мирное урегулирование конфликта становится невозможным.
Над пунктом два он долго сомневался (уж слишком обречённо тот звучал), но всё-таки вывел: «Разные взгляды на жизнь». Сначала хотел написать просто: «Мы слишком разные», но это выглядело как причина для расставания, а не проблема, поэтому сформулировал иначе.
И, наконец, третий. Третий никак не придумывался: казалось, он всё уместил в первые два. Все разногласия — от эмиграции до воспитания детей — идут от фундаментальной разности внутреннего устройства. А обсудить они эту разность толком не могут, потому что Лев быстро заводится и начинает злиться — вот и всё.
Отложив ручку, Слава сказал:
— У меня только два пункта.
Лев что-то долго писал, уперев книгу в подлокотник, и Славу разобрало от любопытства: похоже, ему есть, что сказать. Минутой позже Лев сообщил:
— Всё.
Мариам кивнула:
— Предлагаю зачитать, а потом выберем причину, которая вам обоим покажется самой главной, и обсудим её.
Слава прочитал первым:
— Вспыльчивость. Твоя, — он выразительно посмотрел на Льва. — И разные взгляды на жизнь.
Тот, выслушав, не стал озвучивать свои причины, а просто передал листок Славе. Аккуратным, совсем нетипичным для врача почерком, было выведено, как под линеечку:
1. Я люблю тебя,
2. А ты меня нет.
3. По крайней мере, мне так иногда кажется.
Сердце забилось, как от страха, но Слава не понял, чего испугался. Это было… жутко. Он ожидал чего угодно, но не этих слов, а когда их увидел — не обиделся, нет. Испугался вдруг возникшей в голове мысли: «Я его совсем не знаю».
В этом предложении, разбитом на три пункта, словно стихи, он будто бы увидел больше Льва, чем за все пятнадцать лет совместной жизни. Передав листок Мариам, он произнёс:
— Полагаю, нужно это обсудить.
Она смотрела на строчки секунду-другую, а потом сказала:
— Лев, может, поясните Славе, почему вы так думаете?
Он, не глядя на Славу, твердо произнес:
— Потому что ты так сказал. Тогда, в Канаде…
Слава, растерявшись, начал неловко оправдываться:
— Но мы сильно ссорились и оба были на эмоциях.
— Ты не был на эмоциях, — припомнил Лев.
Он негромко ответил:
— Ну, тогда мне правда так казалось… Я очень устал от нас в тот период.
— А сейчас ты так не думаешь? — Лев, наконец, поднял на него глаза.
— Нет, — уверенно сказал Слава. — Но почему ты до сих пор так думаешь?
Лев вздохнул:
— Я уже говорил.
— Скажи еще раз, — попросил Слава. — Может, в этом кабинете я пойму лучше.
— В наших отношениях всё так, как хочется тебе. У нас дети, потому что ты хочешь детей. Эмиграция, потому что ты хотел эмигрировать. В сексе учитываются только твои предпочтения. И компромиссов у нас нет, потому что или так, или «уходи». Я уходить не хочу, потому что люблю тебя, и иду тебе навстречу, но от того, что я делаю выбор поперек себя, я начинаю злиться, это накапливается, я срываюсь, а потом ты пишешь пункт один: «Вспыльчивость».
— И пункт два: мы слишком разные, — задумчиво добавил Слава. — И что теперь делать, выкинуть детей?
Лев раздражился:
— Да причём тут это? Понятно, что мы их уже никуда не денем, да я и не хочу, просто… Ладно Мики, но Ваня — зачем? Это ты хотел. Я не хотел. Ты меня уговаривал. Почему мы просто не сделали, как просил я, ведь у нас уже был ребенок? Почему тебе обязательно нужно было сломать моё мнение?
Слава растерялся:
— Я… я думал это по-другому называется. Типа… разговор? У тебя свои аргументы, у меня свои. Я ими поделился и ты… согласился. Я не думал, что ломаю тебя. Что ты так это чувствуешь.
— А что мне ещё остается, если я всегда знаю, каким будет следующий пункт?
— Ты про «уходи»?
— Ага.
Слава закрыл лицо ладонями, потер глаза. Устало вздохнул, снова обнимая себя за колени.
— Не знаю… — выдохнул он. — Я думал, так правильно… Ну, быть честным в желаниях и не жертвовать своими интересами.
— А я почему жертвую своими?
— Потому что ты сам так решил.
Лев, усмехнувшись, прямее сел в кресле и ровно сказал:
— А я думаю, в отношениях не бывает так, чтоб никто ничем не жертвовал. Потому что не бывает людей, совпадающих во всём на сто процентов. Всегда что-то будет не сходится и придется решать, что делать дальше. А если ты только свои интересы учитывать готов, то у тебя ни с кем ничего не получится, не только со мной.
Слава зашелся от возмущения:
— А я недостаточно учитывал твои интересы, когда жил в России?
Лев пожал плечами и ответил чуть насмешливо, в тон ему:
— Ты сам так решил.
Слава почувствовал ватное бессилие. Теперь, наверное, точно: тупик.
Он посмотрел на время: оставалось ещё полчаса.
Лeв [69]
Он вышел из кабинета — сказал, что ему необходимо попить воды — и застрял возле кулера в коридоре. Долго цедил через зубы прохладную жидкость, думая, как ему не хочется заходить обратно — непонимание между ними сгустилось до чувства задушенности. Воздух в кабинете стал тяжелым, как перед грозой, и даже свет — как будто бы тоже.
Когда в течение двух минут он не появился, за ним вышел Слава. Лев поспешно кинул стаканчик в мусорное ведро, хотя на донышке еще оставалась вода — он решил, что супруг поймёт его попытки отлынивать. И он, наверное, понял.
Но вместо ожидаемого раздражения Слава выдал совсем другую реакцию: обняв Льва со спины, он положил ладони на его грудь (Лев представил, как ощущается быстрое сердцебиение) и, чмокнув в затылок — для этого ему пришлось приподняться на носках — негромко сказал: — Пойдём обратно. Еще раз попробуем.
Лев перехватил его руку, съезжающую с грудной клетки, и переплел их пальцы.
— Пойдем, — шепотом ответил он.
Оставалось еще двадцать восемь минут.
Вернувшись в кабинет, Лев сразу вспомнил, почему ушёл. Здесь ему хотелось плакать. Но плакать нельзя, потому что… ну, как это будет выглядеть? Ладно бы хоть причина была серьёзная. В общем, в праве на слёзы он себе отказал сразу, а если не плакать, то хочется злиться, а злится тоже нельзя, и все эти сложные чувства, бегая по кругу, как белка в колесе, не находили выхода, копились и в итоге… В итоге опять хотелось плакать.
Мариам как будто бы это понимала, потому что, едва он сел в кресло, она посоветовала:
— Попробуйте проговорить, что чувствуете.
Лев, устав от формальных приличий, последовал Славиному примеру и тоже развалился в кресле: сел боком, посмотрел на мужа и протянул ему ладонь, как бы прося снова взять его за руку. Слава, потянувшись, взял.
Лев сказал, глядя ему в глаза:
— Меня обижают некоторые твои слова. Из-за них я иногда думаю, что ты не любишь меня.
— Какие слова?
— Например, что быть тем, кого я люблю, — Лев сделал вдох, загоняя слёзы, — это наказание.
— Ох, — Слава отвернулся, как будто ему стало стыдно. — Я говорю такое, когда злюсь.
— А я кидаюсь чайниками, когда злюсь, — с пониманием ответил Лев.
Слава повел бровью:
— Ну, это будет похуже, пожалуй…
Но Мариам вмешалась в разговор:
— Не думаю, что сейчас необходимо сравнивать реакции по степени худшести. Будет правильным признать, что обе реакции — и насилие, и такие резкие фразы — не конструктивны. Если вы хотите выстраивать здоровую коммуникацию, вам обоим нужно изобрести другой способ выражения злости.
— Например? — спросил Лев.
— Например, просто говорить о ней. Обсудить, почему вы злитесь. Если не готовы обсуждать, сказать: «Я сейчас злюсь и не могу продолжать разговор, давай вернемся к этому позже».