Уже одеваясь, Лев, наконец, спросил то, что так взволновало его в процессе:
— Ты что, не предохранялся с этим… — он не знал, как его назвать, чтобы не спровоцировать конфликт, поэтому заставил себя процедить через зубы: — с Максом?
— Не всегда, — просто ответил Слава.
Лев прыснул, застегивая манжеты:
— Не предохранялся ты, а резинку должен облизывать я.
— Дело не только в Максе. У тебя тоже кто-то был.
Они не говорили об этом раньше, и Лев ни в чём таком не признавался, поэтому первое, что захотел ответить: «С чего ты взял?». Но врать, что это не так, было как-то совсем нечестно, поэтому он недовольно буркнул:
— Я предохранялся.
— Молодец. Только это не гарант защиты. Так что… Почему бы и не позаботиться друг о друге?
Лев отвернулся, ничего не ответив. Слава, надев толстовку, произнес, выходя из ванной:
— Мы поторопились. Нужно было сначала обсудить эту твою странную обиду.
Лев хотел сказать, что вообще-то не обижен, но вместо этого почему-то сказал:
— Она не странная.
Слaвa [72]
В больничном холле Слава чувствовал себя неуютно. После долгих месяцев, проведенных в палате рядом с Ваней, запах хлорки и лекарств начал вызывать у него прочные ассоциации со звуком кардиомонитора, манной кашей и почему-то Максом. Ничто из этого не казалось ему приятным. И никто — тоже. Присутствие Макса с контейнером манной каши осталось для него навязчивым напоминанием, что рядом был не Лев. Какой-то посторонний мужчина кормил его сына. Не Лев.
Пожалуй, из всех нанесенных обид эта была самой сильной.
Он подошел к окну, отогнул в сторону старые жалюзи. Вгляделся вдаль: у забора с табличкой «Приёмный покой» курил ужасно знакомый мальчик — Слава не сразу узнал Ярика. Казалось, в прошлом году он выглядел иначе: аккуратней, прилизанней и… и без сигареты. Он удивился, как совсем по-родительски цыкнул про себя: «Ну вот, курит… А был таким хорошим мальчиком».
Конечно, он догадался, почему Ярик здесь. В прошлом году они со Львом смеялись над его трогательной влюбленностью, над этими по-детски забавными попытками завладеть сердцем Льва и даже украсить у него поцелуй (что, надо признать, почти получилось). Но видеть его спустя год у больничных ворот было уже не так смешно — неужели беднягу не отпустило?
Слава обернулся, услышав шаги Льва еще издалека. Муж подошел к нему, покосился на женщину у стойки регистратуры, и, наклонившись, в быстром приветствии чмокнул Славу в губы.
— Мы опаздываем? — уточнил он.
Слава опустил взгляд на наручные часы: шесть. Приём — в семь.
— Пока нет, — ответил он. — Но там…
Он убрал в бок створку жалюзи, показывая Льву на несчастного влюбленного. Тот вздохнул:
— Давай подождем, пока он уйдет?
Слава засмеялся:
— Ты серьёзно?
— Он же нас перехватит.
— Просто поговори с ним.
— О чём? — буркнул Лев.
Слава задумался.
— Ну, скажи, что у вас ничего не получится, потому что это не этично из-за разницы в возрасте и его отношений с Мики, но ты желаешь ему всего хорошего и веришь, что он еще встретит свою любовь.
Лев с надеждой посмотрел на Славу:
— Давай ты ему это скажешь?
— Он же не в меня влюблен.
— Ну, ты скажешь, что это я просил передать.
— Лев… — Славу забавлял его страх поговорить с подростком.
— Ладно, — выдохнул Лев. — Я так я.
Он так быстро сорвался с места, что Слава не успел сориентироваться: а ему-то куда деваться? Тоже пойти? Если Ярик увидит его, то расстроится, но… Но вообще-то он законный муж, почему его должно это волновать? Но волновало. Черт, как трудно быть эмпатичным!
Он пошел следом за Львом поодаль и чуть в стороне, а когда, спустившись с крыльца, увидел поворот для въезда машин скорой помощи, устремился туда: прошмыгнул под шлагбаумом, обошел забор, вышел к их автомобилю с другой стороны и дождался Льва, вальяжно примостившись к капоту. Ярику на глаза так и не попался.
А когда вернулся Лев — кажется, чуть растерянный и смущенный — спросил:
— Ну как?
— Нормально… — неуверенно ответил он.
— Ты же… использовал бережные формулировки?
Лев хмыкнул, садясь в салон:
— Ну да, сказал, чтоб он пошел на хуй.
— Лев! — Слава заскочил в машину следом.
— Да бережные, бережные… Поехали уже.
Бумажка, на которую он выписал самые яркие воспоминания об отношениях со Львом, жгла карман. Никак не получалось удобно устроиться в кресле: пока Мариам здоровалась и задавала формальные вопросы («Ну, как прошла неделя?» — «Нормально»), Слава вертелся, не понимая, почему до этого дня собственные ноги не казались ему лишними. Теперь они никуда не засовывались.
Когда он замер, решив опустить ступни на пол, Мариам кивнула:
— Кто начнёт?
Они переглянулись, как школьники: никто начинать не хотел. Но раз уж он сам всё это затеял — с психотерапией и разговорами по душам — то предложил:
— Давайте по очереди. Одно воспоминание я, потом одно Лев…
— Хорошая идея, — улыбнулась Мариам. — Лев, вы согласны?
— Согласен, — буркнул он так, как будто не согласен.
— Начнёте? — это она уже повернулась к нему, и Слава успел пожалеть о своей инициативности.
Сунув мокрые от волнения пальцы в карман джинсов, он вытащил смявшуюся бумажку и хрипло прочитал с неё:
— Наше знакомство.
3атем поднял взгляд на Льва. Тот, мигнув, как будто забылся на секунду, а потом потянулся к телефону: похоже, его воспоминания были запечатлены в заметках. Включив экран, Лев прочитал с него:
— Наше знакомство.
Слава слегка улыбнулся: совпало. Он прочитал второе:
— Мой день рождения, — был уверен, что Лев точно поймет, какой именно имеется в виду.
И Лев сказал, возвращаясь к своему списку:
— Твой день рождения.
Слава прыснул, случайно роняя бумажку:
— Ты что, просто за мной повторяешь?
— Нет, тут правда так написано! — и он повернул экран, как бы доказывая, что не врёт.
Подхватив записку с пола, Слава снова сел в кресло (ужасно, ужасно неудобно) и прочитал последнее:
— Когда ты сказал, что согласен жить со мной и Мики.
Лев посмотрел на него с грустной тоской во взгляде, потом глянул в свой телефон, потом опять на Славу, и, качнув головой, шутливо сказал:
— Так, нет, это пожалуй перепишу…
— Стой! — Слава попытался возмутиться, но почему-то захотелось смеяться. — Читай, как написано!
Лев сказал, будто через силу:
— Тут написано «снежки».
— Снежки? — переспросил Слава.
— Да. На той неделе, помнишь? Как мы играли в снежки. Это было… очень ярко.
В кабинете стало хорошо и грустно. И как будто светлее. Мариам улыбнулась.
— Мне хочется, чтобы такого было больше, — признался Лев. — Только про тебя и про меня, не про тебя, меня и детей. Только ты и я. Видимо, для тебя это не так важно, — Славе послышался скрытый упрек в этой фразе, — но я хочу в наших отношениях больше наших отношений.
Он кивнул, задумавшись, и решил поделиться тем, о чём думал последние ночи. И особенно после того, как Лев сказал ему в след: «Она не странная» — про свою обиду, а Славу задело это, но как-то иначе. Может быть, так смазано ощутилось чувство вины, но все следующие дни он думал об этой оценочности внутри себя. Как часто он давал Льву оценку — странный, злой, агрессивный, бесчувственный — не думая, что задевает этим? Не думая, что оценочность — ещё один камень, тянущий их на дно.
— Я, кажется, только сейчас начинаю понимать, где ключ, — произнес Слава. — Мои счастливые воспоминания о нас действительно во многом… про семью. Про детей. Я даже… Мне кажется, я указал первые два, потому что знал, что их укажешь ты, и мне хотелось совпасть, чтобы не провоцировать новое обсуждение, новый конфликт, ведь иначе у меня было бы всё про нас, как про семью, вместе с детьми, и ты бы сказал, что я не вижу тебя в отрыве от детей, и мы бы опять…
— Слава, вы додумываете, — вмешалась Мариам, но он выставил руку вперед, мысленно вытесняя её из этого кабинета.
— Я хочу высказаться, — сообщил он, продолжая, — потому что это важно. В этом… ключ. Правда в том, что мы можем иметь разное понимание того, что для каждого из нас было счастьем в наших отношениях, но это не плохо. Это нормально — не совпадать. Главное, что мы вообще можем это счастье в них найти, и не так важно, какое оно, нужно просто принять, что мы понимаем его по-разному. Это же… так просто.
Слава замолчал, сосредоточенно следя за тем, как правая нога Льва перемещается на левую. Он не смотрел ему в глаза — так было проще — но подмечал, что Лев тоже не смотрит. Они оба устремили взгляды в пол.
— И, наверное, выход вообще… в этом, — сказал он. — В том, чтобы позволить всему этому просто быть. Позволить друг другу обижаться, злиться, не понимать, мы ведь не можем заставить другого чувствовать как-то иначе: если я не понимаю тебя, а ты меня, это просто факт, что тут сделаешь? Что мы можем сделать с тем, что один хочет эмиграции, а другой не хочет? Переубеждать? Мы занимались этим все пятнадцать лет и… ничего. Нет другого выхода, кроме принятия.
Мариам заинтересованно посмотрела на Льва:
— Как вам это слышать?
Тот пожал плечами. Слава почувствовал разочарования: он так много говорил, а в ответ — только этот странный жест?
— Что вы чувствуете? Или думаете? — подсказывала ему Мариам.
— Думаю, что принятие не решает проблемы, — произнёс Лев. — Если один хочет эмиграции, а второй нет, какое здесь может быть решение?
Слава заспорил:
— А я думаю, что дело не в эмиграции.
— А в чём?
— В том, что мы не умеем друг друга слышать. Если бы мы могли обсудить эмиграцию подробней, не уходя во взаимные упреки, мы бы нашли вариант, который устроил бы обоих. Но мы начинали ругаться каждый раз, когда упирались в эту тему. Или в тему детей, или секса, или… Неважно. Всё это не проблема сама по себе. Если бы каждый из нас просто мог открыться другому по-настоящему…