Делая музыку тише, Лев доверительно произнёс:
— Я хочу поехать с детьми на Байкал.
— О, серьёзно?
Слава никогда не бывал на Байкале: в детстве маме было не до путешествий, а потом… А потом он считал, что путешествовать нужно как можно дальше от дома. В других странах.
— Да, — кивнул Лев. — Но только с детьми.
— Типа… без меня?
Кажется, так и не побывает.
Лев снова кивнул, тут же пускаясь в объяснения:
— Я бы очень хотел с тобой, но это… как бы тоже… терапия, понимаешь? Будет правильней, если без тебя.
Он будто бы пытался сгладить обиду, но в Славе та и не возникала: поездка с детьми — круто же. Не для Славы, конечно, потому что они ему уже осточертели (и поэтому круто, что Лев их заберет), но в целом по-киношному идеалистично: дикий отец, дикие сыновья и дикая природа.
— Всё в порядке, — он улыбнулся. — А как ты это вообще придумал?
— Ну-у…
Он сбавил скорость, а потом, повернув руль влево, припарковался на обочине. Слава покрутил головой, чтобы понять, где они: какой-то торговый центр, советские многоэтажки, растяжки с рекламой бытовой техники… Похоже, что нигде. В смысле, не там, где было что-то важное для них обоих. Лев остановился, чтобы объяснить.
Сложив руки на руль, он сказал:
— Папа возил меня на Байкал.
— Оу…
Папа Льва — всегда щекотливая тема.
— И это было хорошо.
Слава молчал, чувствуя, что будут ещё слова.
Прислонившись щекой к сложенным рукам, Лев несколько виновато скосил взгляд, объясняя:
— Я думаю, нужно признать, что хорошее тоже было, и брать от него в свои отношения с детьми лучшее, а не худшее.
— 3вучит, как отличная идея, — он слегка улыбнулся.
— Думаешь? — Лев звучал неуверенно. — Думаешь, правильно оглядываться на тирана, пускай и в хорошем?
Слава пожал плечами:
— Я ничего не знаю о тиранах, мой отец рано ушел из семьи. Пожалуй, это было лучшим, что он сделал, но повторять за ним я, пожалуй, не буду…
— Это другое, — вздохнул Лев.
Он выглядел потерянным и грустным, и Славе вдруг подумалось, что он не может вспомнить другого такого момента, когда Лев показал перед ним именно такие чувства. Печаль, а не злобу. Растерянность, а не гнев. Он подался вперед, ткнулся, как бычок, в напряженное плечо, и когда Лев повернулся к нему, сказал: — Я думаю, поехать на Байкал — отличная идея, независимо от того, делал так твой отец или нет.
Они улыбнулись друг другу, и рука Льва потянулась к ключу зажигания. Слава повернул голову в сторону и вдруг…
— Стой, — попросил он не заводить мотор.
Сизый баннер на остановке сливался с грязными автобусами, а потому не сразу привлек внимание. Слава сосредоточенно считал с него:
— Уроки кавказского танца…
— Ты чего? — не понял Лев.
Слава обернулся на него:
— Мне бы пошло, да?
— Кавказские танцы?..
— Ну да. Мы с ними почти одной крови.
— Ты не кавказец, — заметил Лев.
Слава пожал плечами:
— Но могу притвориться, и мне поверят. И потом, там не написано, что другим нельзя.
— Ну, как знаешь…
— А ещё они такие… маскулинные и агрессивные, да? — продолжал Слава, не сводя взгляда с баннера. — Почти как бокс, только в мире танцев. Но бить никого не нужно…
— Можешь попробовать.
Слава быстро вытащил мобильный, сфотографировал контакты и адрес, а потом кивнул Льву:
— Поехали. На нашей второй свадьбе станцую лезгинку.
— И приведешь кучу кавказцев?
Об этом он не думал, но когда Лев спросил, картина, вставшая перед глазами у Славы, поразила воображение: гей-свадьба, кавказцы, Россия…
— Идеально! — воскликнул он. — Я точно должен туда пойти!
— Накраситься не забудь, — подсказал Лев.
Он представил себя накрашенным в папахе и бурке, и чуть не задохнулся от чувства экстаза: о да, это точно стоит того, даже если придется драться. Более того, он считал, что это единственная уважительная причина для драки.
Лeв [79]
«На нашей второй свадьбе». Это было так неожиданно, что он даже побоялся уточнять: у них будет вторая свадьба? Они об этом никогда не говорили.
Но он отдал Славе это право: решать, что и когда у них будет (или не будет). Потому что сам Лев жаждал всего: их прежних отношений, их совместной жизни, их второй свадьбы — даже если никогда о ней не думал, услышав, он сразу же понял, что хочет и её тоже. Он говорил об этом Славе тысячи раз, он делал сотни первых шагов, но Слава шагал только назад. От него. Поэтому следующий встречный шаг должен быть за ним. По крайней мере, к этому выводу Лев пришел в ходе личной терапии: не давить, не навязываться, не торопить с решением. Просто ждать.
И только когда он переставал действовать, начинал действовать Слава.
— Буду переживать, — признавался тот, усаживаясь на бампер.
Он только что купил мороженое в магазине у заправочной станции, где Лев заливал полный бак бензина, готовясь к предстоящей поездке. Мороженое было в стаканчике, Слава кусал его с такой же легкостью, с какой кусают свежеиспеченный хлеб, а Лев невольно ежился, глядя на это: холодно же. И в зубах, и вокруг них: не теплее двух градусов.
— Верну их в целости и сохранности, — отвечал Лев, думая, что переживать Слава будет за детей.
— 3а тебя переживать, — пояснял он.
— А мне-то что будет? — хмыкал Лев.
Слава пожимал плечами:
— Не знаю. Люблю тебя, вот и переживаю.
Каждое «люблю тебя», раньше такое привычное и обесцененное, теперь вызывало у него улыбку. Вернув заправочный пистолет в гнездо колонки, Лев обернулся, быстро, едва уловимо целуя перемазанные пломбиром губы, и сказал:
— Я тебя тоже.
Это было двадцать третье марта, Мики исполнялось шестнадцать, и они только что купили ему ноутбук. Вчера Лев узнал, что сын достал цианистый калий в интернете. 3автра они выдвинутся в сторону Байкала. Он ощущал эту поездку не столько движением по России, сколько движением по своим отношениям с детьми: может быть, самое глубокое озеро в мире добавит и им чуть-чуть глубины. Очень хотелось ворваться к сыну в комнату вот прям так, пускай даже в день рождения, и закричать: «Ты ахренел? Какой ещё яд?», и, может быть, даже дать затрещину, и оставить без подарка, и сказать, что всё это наказание, но…
Он делал что-то такое годами, и теперь Мики оказался там, где оказался, да и у самого Льва положение выглядело незавидным. Он держался: стоило попробовать что-то принципиально иное. Он даже не говорил об этом со Славой, и хотя Наталья не одобряла хранение таких секретов от второго родителя, Лев думал, что расскажет, если не справится сам. Мотивируя это заботой о супруге («Не хочу, чтобы он переживал, это наверняка ерунда, не может у него быть настоящего яда»), он всё-таки раскололся на терапии: «Я боюсь, что он опять обвинит в этом меня», — сказал он Наталье.
«В том, что ваш сын хочет отравить другого человека?»
«Да. Что я научил его так справляться с проблемами. Что показал ему выход через насилие, и теперь он идёт дальше, и ищет его через убийство»
«А вы сами так считаете?»
Тогда он ничего не ответил, но сам для себя понял: да, считает. Мики, конечно, сложный парень, и не сильно дружит с критической оценкой своих поступков, но, скорее всего, этот поступок вообще не пришел бы ему в голову, если бы они тогда не заглянули к Артуру с битой. Именно он, Лев, запустил эту цепочку событий, а какие там тараканы в Микиной голове — дело десятое.
Он знал, что Слава тоже это поймёт, если узнает про яд, поэтому молчал.
— Представь, ему уже шестнадцать, — с некоторым ужасом в голосе говорил он, садясь в машину. — Через два года — всё…
— Что всё? — уточнял Лев, заводя мотор.
— Ну, типа взрослый.
Он вздыхал, зная, что в благополучных семьях восемнадцать лет — это далеко не «всё».
— Хорошо бы съехал от нас к двадцати пяти, — в шутку замечал он.
Слава посмеялся: в каждой шутке…
А потом наступил следующий день, в который он стоял на пороге квартиры, наблюдая, как сонные дети, врезаясь друг в друга, собираются в путешествие, будто бы ничуть не горя желанием ехать к Байкалу.
— Я же просил в шесть, — мягко указывал Лев, глядя на Славу. На его циферблате значилось 08:07.
Тот вздыхал:
— Они проспали.
— А ты?
— Я тоже! — ответил Слава. — Я ненавижу рано вставать.
Лев вздыхал: спокойствие, только спокойствие. Помимо перспективы застрять в городских пробках, ещё было обидно, что он-то всё-таки встал в шесть. Мог бы и дальше спать, как эти…
Но Слава действовал на него успокаивающе, Слава обволакивал своим присутствием и мурлыкал на ухо нежные глупости: «Ну, не злись, не злись, не будь букой», и Лев расплывался в улыбке: не злюсь, не злюсь, не буду.
Они погрузили вещи в багажник, Лев хлопнул крышкой, закрывая его, и, отряхнув ладони, повернулся к Славе, мнущемся рядом в пижамных штанах и футболке. Развернув полы куртки, Лев спрятал его в них, обнимая, а Слава, неловко оглянувшись, сказал: — Нас могут увидеть.
Лев фыркнул:
— Это моя реплика.
— А ты, кажется, забыл слова, — ответил тот, расслабляясь в его руках.
«Надеюсь, навсегда», — подумал Лев, целуя Славу в волосы.
— Всё, давай, — проговорил он, отпуская мужа. — Подгоню машину к подъезду.
Но Слава не торопился отцеплять руки, держа в них, будто в коконе.
— Ты чего?
— Лев? — очень серьёзно сказал Слава.
— Что?
— Береги себя, ладно?
Он чуть отстранился, заглядывая ему в глаза.
— Всё в порядке?
— Да, просто… — Слава поёрзал щекой по его груди, — не знаю, что-то тревожусь.
Он ещё раз прижал губы к мягким волосам, вдыхая запах земляничного шампуня.
— Всё будет хорошо, — сказал он в макушку, легонько давя на Славины кисти, разжимая руки вокруг себя.
Тот нехотя отступил.
Подогнав машину к подъезду, Лев дождался, пока дети заберутся на задние сидения, и, поцеловав Славу на прощание, переставил рычаг коробки передач вперед. Пора ехать.