– Как река течет в океан, так душа потечет к тебе, – победно закончила она, ласково прижимаясь к его плечу.
Еще несколько секунд они шли молча, а потом внимание Кэтрин привлек ряд домов, где у калиток на столбиках сидели каменные львы. Обрадованная, она остановилась перед ними и начала гладить львов по головам и спинам.
– Бедняжки, – заметила она, – носы и лапы у них совершенно стерлись, совсем как у мыльных львов после первого же использования. Помнишь, какой шекспировский сонет у меня любимый? Девятнадцатый – «Тупи и старь, о время, когти львов»[11]. Как по-твоему, может, он тоже видел затертого каменного льва и это навело его на мысль? У ворот какого-нибудь аристократического дома?
– Я правда не знаю, – раздраженно отозвался Том. – Поторопись, пожалуйста, неудобно опаздывать.
– Конечно же, он был не против, что время снашивает когти льву, – задумчиво продолжала Кэтрин, – или даже что на костре горит Феникс. Суть в том, что время не должно касаться чела любви… «Не борозди морщинами лица моей любви». Помнишь? – Она подняла на него глаза, но он не ответил. – У тебя появилось несколько морщинок, которых я раньше не замечала, – с легкой ехидцей добавила она. – А у меня… Если подумать, у меня их уйма! Они придают лицу характер, вот что я всегда говорю, когда пишу статьи для тех, кому за сорок. Если лицо у тебя гладкое, значит, ты на самом деле ни радости, ни горя не испытал.
– Кажется, вот нужный дом, – довольно холодно произнес Том.
– А, да, уверена, что этот. Дома в этом конце выглядят гораздо приятнее, они тут побольше и поблагороднее. Как по-твоему, покойный мистер Свон был преуспевающим купцом в Сити на Минсинг-лейн и торговал вином или чаем, например?
– Смотри, там Дейдре в саду, – быстро сказал Том.
– И калина, про которую ты мне рассказывал, – подхватила Кэтрин, прибавляя шагу, чтобы поздороваться с хозяйкой. – Какая она чудесная!
– Надеюсь, вы добрались сюда без больших хлопот, – сказала Дейдре. – Мне всегда кажется, что такая скука тащиться куда-то в воскресенье.
– Мы прекрасно доехали, и Том был просто счастлив, что его утащили от диссертации, – весело отозвалась Кэтрин. – Он весь день над ней стенал.
– Бедный Том, – с нежностью произнесла Дейдре.
– Мужчинам порой так не хватает силы воли и сосредоточенности, – продолжала Кэтрин, когда они сели в саду в ожидании чая. – С чего бы это?
Дейдре никогда над такой проблемой не задумывалась и решила, что со стороны Кэтрин довольно бестактно так говорить о Томе. Она была еще слишком молода и неопытна, чтобы понимать: можно одновременно быть тактичной и критиковать.
– Трудно, наверное, писать диссертацию, – рискнула она.
– Конечно, трудно, но он сам себе выбрал эту участь и по собственной воле взвалил на себя этот груз.
– Может, ему нужен… – начала Дейдре.
– Кто-то, кто действительно его понимает? – рассмеялась Кэтрин, и глаза ее сверкнули.
– Да, Дейдре, именно кто-то такой мне и нужен, – сказал Том, бросая на нее многозначительный взгляд.
– А вот и мама с тетей! – воскликнула, вскакивая, Дейдре.
«Две дамы средних лет в опрятных летних платьях выходят через французские окна на лужайку с подносами чайных приборов – какая приятная и утешительная картина», – подумала Кэтрин, завидуя Дейдре, что для той это зрелище привычное.
После того как гости были представлены, все уселись под яблоней. Мейбл начала разливать чай. Янтарная жидкость элегантной дугой лилась из носика серебряного чайника. Рода смотрела с беспокойством, поскольку считала, что умеет разливать чай лучше сестры, но кое-как обуздала свои тревоги и повернулась к Кэтрин с вежливым вопросом:
– Так вы пишете? По словам Дейдре, рассказы.
Тон у нее был несколько неуверенный, потому что она никогда прежде с писателями не общалась. Она слышала, что те либо ненавидят, когда упоминают их профессию, либо оскорбляются, что не упоминают, и не могла решить, к какому разряду относится Кэтрин.
– Да, незатейливые рассказики для женщин, обычно со счастливым концом. – Кэтрин прибегла к уничижительному тону, за которым творческие люди иногда прячутся от насмешек и презрения мира. – Помаленьку зарабатываю ими на жизнь.
– Как хорошо, что у ваших рассказов счастливые концы, – сказала Мейбл. – Жизнь все же не такая неприятная, какой ее изображают некоторые писатели, верно? – с надеждой добавила она.
– Да, пожалуй. Она и комичная, и печальная, и неопределенная, порой скучная, но редко по-настоящему трагичная или безумно счастливая – разве только для очень юных.
– «Редко, как редко ты на нас нисходишь, дух Радости живой», – с мрачной напряженностью пробормотала Дейдре строки Шелли, поскольку ее вдруг настигли мысли о Томе и Кэтрин, об их уютной совместной жизни.
– Надо будет поискать ваши рассказы, – вежливо заметила Рода.
Ее несколько сбила с толку реплика Кэтрин, которой она никак не ожидала, а Кэтрин, точно догадавшись об этом, начала нахваливать домашние пироги, и вскоре все три уже с искренним удовольствием обменивались рецептами, а Дейдре с Томом завели собственный разговор о знакомых антропологах. Мейбл и Рода думали каждая, какая милая девушка Кэтрин и как хорошо, что Дейдре нашла разумную подругу, общение с которой пойдет ей на пользу.
– Соседи, кажется, тоже в саду чай пьют, – словно вскользь произнесла Рода, кивая на сад Аларика Лидгейта, и действительно, оттуда слышался женский голос, необычно громкий и четкий, как у проводника железной дороги:
– Поезд на Илинг, без остановок в Южном Кенсингтоне и Глочестер-роуд. Отец Джемини был совершенно вне себя, только представь: его увозили в Эрлз-корт, в западную часть Лондона!
– Это мисс Лидгейт! – шепнула Дейдре.
– Он протестовал, но поезд все шел и шел. И на Глочестер-роуд не остановился.
– На ричмондском было бы надежнее, – донесся другой женский голос, определенно принадлежащий мисс Кловис. – Или даже тот, что идет на Ханслоу, хотя в поезде на Ханслоу есть что-то неприятное, а поезда на Уимблдон вообще лучше избегать…
– То еще было испытание, – произнес мягко отец Джемини, – и мне преподали урок. Впредь буду ездить на автобусе.
Голоса у мужчин звучали глуше, чем у женщин, и остальной разговор было не так легко расслышать, к тому же Своны и их гости делали вид, что совершенно не пытаются вслушаться. Кэтрин спросила про Аларика Лидгейта и получила довольно красочное и пристрастное описание из уст Роды.
– Он гуляет по саду ночью! В африканской маске! – зашептала она. – И, насколько мне известно, никто к нему не ходит, за исключением сестры, конечно. Наверное, он очень одинок.
– Одиночество мужчин мне всегда кажется таким печальным, – ответила Кэтрин. – Иногда на глаза попадаются объявления от имени мужчин, которым нужны спутник или спутница в отпуск, да еще в самых респектабельных газетах, в «Церковных новостях», например. Просто невыносимо читать.
– Будет тебе, Кэтти, на свете уйма одиноких женщин. Их гораздо больше, чем мужчин, – с долей самодовольства сказал Том.
– Да, но это воспринимается не так скверно. У женщин одиночество часто бывает своего рода силой. Возможно, у мужчин тоже, но почему-то проявляется иначе.
– По-вашему, у мистера Лидгейта такого рода сила есть? – спросила Мейбл.
– Нечто внутреннее, – сказала Рода. – Невольно на ум приходят отшельники, – тут она запнулась, потому что предместье – не то место, чтобы думать об отшельниках.
– Да нет, мистер Лидгейт просто вздорный бирюк, который пишет злобные разгромные рецензии на разные книги, – раздраженно возразила Дейдре. – Ничего в нем нет благородного или отшельнического.
– Не забывай и про сундуки с материалами, которые он держит на чердаке, – вставил Том. – Разве не об этом говорила мисс Кловис?
– Да, – согласилась Дейдре, – наверное, тебе полезно с ним познакомиться.
– Но мы уже знакомы. Европейцы в Африке неизбежно сталкиваются друг с другом.
– Ты мне не говорил. Я думала…
– Что тебе придется заняться с ним любовью, как предложила Кловис? – рассмеялся Том.
– А разве вам не хотелось бы возобновить знакомство? – с надеждой спросила Рода. – Возможно, если мистер Моллоу встанет, его голову будет видно поверх изгороди.
Том послушно встал, чувствуя себя весьма нелепо.
– Ха, смотрите-ка, мистер Моллоу! – тут же раздался громкий голос мисс Кловис. – Послушай, Аларик, вам двоим правда стоит сойтись поближе.
Вскоре все уже стояли и разговаривали через изгородь. Том и Аларик, оба по натуре осторожные, отнеслись к встрече с подозрением. Том сказал, что его диссертация все равно почти закончена и больше материала ему, пожалуй, туда не втиснуть. Аларик со своей стороны поспешил заметить, что его заметки относятся в основном к религии и материальной культуре, а потому от них будет мало пользы любому, кто пишет о социальных или политических структурах. Дамы беседовали между собой. Отец Джемини держался особняком, а потом вдруг скинул два слоя своей затхлой одежды с таким видом, точно совершал акт стриптиза.
Кэтрин, наблюдавшая за Алариком внимательно, с откровенным интересом и любопытством, которые вызывал у нее любой новый знакомый, подумала: «Ха, а ведь он привлекательный! Такой высокий и грубоватый, а лицо с рублеными, резкими чертами и мрачным выражением напоминает истуканов с острова Пасхи – я картинки видела в Британском музее. Бедный малый с острова Пасхи, которого клюют сестра и ее подруга, – с чем только не приходится мириться мужчинам!»
Рода полагала, что они определенно «продвинулись», хотя было очевидно, что в светском плане Аларик не самый «легкий» человек.
– Наверное, когда-нибудь мы действительно узнаем его поближе, – произнесла она мечтательно, когда собеседники разошлись по своим местам.
Мысленным взором она снова увидела странную сцену по ту сторону изгороди: рослые брат и сестра, кряжистая мисс Кловис и отец Джемини с клочковатой бородой, который стал вдруг пугающим образом стаскивать с себя одежду. Еще она успела углядеть совсем незатейливо накрытый стол: хлеб не нарезан, масло из обертки не вынуто и джем в банке, а не в вазочке. Неужели миссис Скиннер не могла им все приготовить? Потом, когда стало темнеть и Рода сидела у окна в своей комнате, она заметила, что останки чаепития так и стоят, забытые на ротанговом столике, – они казались такими заброшенными. Почему никто не унес их в дом? Какое-то время назад она слышала, как мисс Лидгейт, мисс Кловис и отец Джемини уходят, но хозяин-то что сейчас делает? Она мысленно переступила порог кабинета Аларика Лидгейта.