– Какая душка эта Филлис, правда? – с надеждой спросила Рода. – Это красное с белым платье – то самое, которое она сшила для выхода с Малькольмом на свой день рождения, знаешь ли. По выкройке того американца, Эбенезера Баттерика.
– Очень милое, – без энтузиазма согласилась Дейдре, поскольку Филлис, маленькая, белокурая и жизнерадостная, воплощала все то, чем Дейдре сама не являлась. Более того, на ней были красные туфли, а Дейдре считала, что это одно из многого, что, как говорят, привлекает мужчин.
– У мистера Лидгейта есть жуткие африканские маски, – щебетала тем временем Филлис. – Я однажды ночью видела, как он ходит в такой по саду. Едва не умерла от страха.
– Но их ведь и надевали, чтобы запугивать женщин, – тоном легкого подтрунивания объяснял Том, – в том-то и смысл.
– Чертовски хорошая мысль, – добродушно отозвался Малькольм. – Нельзя, чтобы они забывали свое место.
– Каким бы оно ни было, – дерзко откликнулась Филлис.
– Скоро я тебе покажу, девочка моя, – сказал Малькольм и сделал вид, что собирается надрать ей уши, но она кокетливо от него уклонилась.
– Позвольте принести вам еще коктейль, – галантно предложил Том. – Так от чего у вас так глазки заблестели?
– От коктейля Малькольма, он вон в том зеленом кувшине, – ответила Филлис, прихорашиваясь, как маленькая птичка. Она улыбнулась Дейдре, с удивленной гримаской, точно хотела ей показать, что Том на самом деле гораздо лучше, чем она ожидала.
А Дейдре поймала себя на том, что обижается на этот чуть снисходительный тон. Филлис как будто сумела вытащить на свет того Тома, которого сама она никогда не видела: веселого и игривого – такого ни за что не представить себе мрачно размышляющим над диссертацией. О благословенное невежество антропологии, подумала она довольно горько, однако чувствуя, что это, вероятно, не весь ответ. Бернард никогда не смотрел на других женщин, когда я была рядом, с вызовом сказала она сама себе, как возмущенная вдовствующая герцогиня эдвардианских времен. И вопреки всему улыбнулась.
– Чему это ты тайком улыбаешься, золотко? – вполголоса спросил Том.
– Смотрела, как ты флиртуешь, – радостно ответила она.
– Да, странно, но, оказывается, я еще умею. Слышал, ждут Аларика Лидгейта. Это не его голос в коридоре?
В гостиную вошел Аларик, торжественный и слегка неуверенный в себе.
Рода засуетилась вокруг него, а потом сказала громко и весело:
– Вам придется быть поосторожнее с тем, что пишете, Том. Мистер Лидгейт пробыл в Африке одиннадцать лет.
Последние слова она произнесла с удивительным для нее и, пожалуй, хмельным нажимом. Ах, озорник Малькольм, долил ей коктейля, когда она отвлеклась! А тут еще объявился отец Талливер в черном костюме из лучшей, самой гладкой церковной материи – материальное с духовным.
Приняв бокал малькольмовского коктейля, он отвел Роду в сторонку к окну, где заговорил с ней доверительным шепотом. Подобно многим духовным лицам, он в силу необходимости приобрел самоуверенную непринужденность в обращении с незамужними женщинами средних лет, какая нечасто бывает дарована мирянам.
– Вы были так добры, что откликнулись на мой призыв, – начал он. – Так и знал, что он не пропадет втуне. Я сказал себе: «Либо мисс Уэллкам, либо миссис Свон меня выручат».
– Это самое малое, что я могла, – ответила Рода. – Очень надеюсь, что дела у миссис Талливер идут хорошо.
– Спасибо, замечательно. Она с каждым днем идет на поправку. Честно говоря, это была ее мысль поместить то объявленьице в журнале. Возможно, с кафедры прозвучало бы хуже, – задумчиво добавил он. – Но что-то надо было делать. У меня не осталось ни одного чистого стихаря, а сам я стирать не мастак. – Он рассмеялся с уверенностью человека, который никогда не пытался и не собирается. – Полагаю, у вас в задней части дома хорошее место для сушки.
– Да, я развешу стихари во дворе, – торжественно возвестила Рода. – Разумеется, в самом саду мы выстиранное белье не вешаем, так не полагается. Людям это не понравится, хотя наша соседка миссис Лоувелл сама тут не без греха.
– Конечно, конечно, понимаю, кое-что из одежды не слишком уместно выглядит в саду, но церковное облачение ведь можно допустить.
– Лоувеллы в церковь не ходят, – заявила Рода. – Сомневаюсь, что они поймут, что выстиранные вещи… э… церковное облачение.
На последних двух словах у нее начал заплетаться язык, и она понадеялась, что отец Талливер этого не заметил. Хорошо, подумала она, что как раз в этот момент появилась Мейбл позвать всех к столу.
Проблема меню оказалась непростой, поскольку и Мейбл, и Рода питали довольно старомодное убеждение, что присутствие за их столом духовного лица требует подать какую-нибудь птицу. Очевидным кандидатом показался бы холодный цыпленок, но Дейдре расстроила их планы, заявив однажды утром, что никак невозможно подавать курятину людям, жившим в Африке, поскольку там практически ничего другого нет и она им, наверное, до смерти надоела. А потому к курятине отца Талливера и артистическим салатам, приготовленным Родой, прилагались и более экзотические закуски.
– Полагаю, вы, африканисты, курятины не хотите, – беззаботно объявил Малькольм, вооружившись сервировочными вилкой и ложкой.
– А что на самом деле едят в Африке? – серьезно спросила Мейбл.
– Племя хадцапи будет есть все, что угодно, за исключением мяса гиены, – соблюдая точность, заявил Аларик.
– Ну… – беспомощным жестом развела руками Мейбл.
– Гиену вам мясник все равно не продал бы, – хихикнула Филлис.
– Большинство африканских племен совсем не прочь полакомиться мясом, когда им удается его заполучить, – сказал Том.
– Да, и многие уплетают даже подгнившее, – без тени улыбки согласился Аларик.
– Им известны принципы приготовления пищи в нашем понимании? – спросила Рода.
– Да, очень многим известны, – откликнулся Аларик. – Но в некоторых очень примитивных обществах просто швыряют в костер неосвежеванную тушку и надеются на лучшее.
– Совсем как в том фильме про австралийских аборигенов, который мы видели в Антропологическом клубе, – вставила Дейдре. – Они бросили кенгуру в огонь – вот и вся готовка.
– Кто-нибудь хочет картофельного салата? – спросила Рода, чувствуя, что разговор свернул на несколько неаппетитные темы.
Она воображала, что присутствие за столом тех, кого она считала интеллектуалами, незаметно преобразит и возвысит обычную болтовню. Фразы будут – как мячики у жонглера – носиться по воздуху, ловко подхватываться и снова лететь. Но теперь она поняла, что интеллектуальную беседу можно сравнить еще и со случайным набором разрозненных предметов – половых щеток, тряпок для мытья посуды и ножей, которые швыряют и которые скорее несутся, чем летят, и иногда их вообще не ловят, и они с грохотом падают наземь. Сквозь дымку от коктейля Малькольма она видела, как маленькие темнокожие аборигены раскачивают, держа за лапы, тушку кенгуру и швыряют ее в костер. Определенно приходилось признать, что разговор очень отличается от обычного, и это лучшее, на что стоит рассчитывать.
– Вы уже что-нибудь опубликовали? – спросил вдруг у Тома Аларик.
– Нет, но у меня почти закончено несколько статей. – Ответ Тома прозвучал уклончиво, казалось, ему хочется сменить тему.
– Полагаю, вы скоро их куда-нибудь отошлете, – не отступал Аларик и перечислил названия нескольких журналов, весьма уважаемых в мире антропологов.
– Э… да, – безразлично ответил Том.
– Редакторы их перекорежат, будьте к этому готовы. Они, знаете ли, совершенно бессовестные. Даже у меня с ними иногда бывают трудности.
– Очень бы хотелось почитать ваши статьи, мистер Лидгейт, – сказала Рода. – Как по-вашему, они мне понравятся?
Аларик усмехнулся:
– Боюсь, в нашей области удовольствия не ищут.
– Разумеется, кое-какое извлекаешь, указывая на чужие ошибки, – сказал Том. – Это общепринятый вид спорта.
– О да, – совершенно дружелюбно отозвался Аларик. – Напоминает идеальное хобби для ушедших на покой антропологов. Угадайте, что это за хобби.
Никто не угадал.
– Бортничество, – сказал он, наслаждаясь их недоуменными лицами.
– Пчеловодство, – медленно перевел отец Талливер. – Что ж, полагаю, это полезно для здоровья, интересно, да еще и прибыльно.
– Навязчивая идея, как пчела, донимает! – радостно зазвенел голосок Филлис. – Я угадала?
– Вы совершенно правы, именно ее я имел в виду.
– У вас ульи в дальнем конце сада, мистер Лидгейт? – вежливо спросила Мейбл. – Это было бы идеальное место.
Фраза была встречена взрывом общего смеха, а после возникла пауза, во время которой отец Талливер задал Аларику вопрос про деятельность миссионеров.
– Довольно странно, – задумчиво сказал отец Талливер, точно это было для него своего рода сюрпризом или даже упущением с чьей-то стороны, – что я не получил распоряжения отправиться куда-нибудь миссионером. Я всегда чувствовал, возможно, ошибочно, хотя тут не мне судить, что там мое призвание.
– Не можете же вы нас оставить, ваше преподобие, особенно когда все так мило у нас устроили, службы и все такое, – растерянно сказала Рода. – Что мы без вас будем делать?
– Возможно, вы как раз в этом нуждаетесь, – строго ответил отец Талливер. – Это может оказаться годиной испытаний, чтобы показать, из какого вы теста.
Рода, думая о внушительной стирке, которую собиралась ради него затеять, почувствовала, что он не совсем справедлив. Неужели он считает, что у нее есть какие-то недостатки?
– Сам я из семьи миссионеров, – отозвался Аларик, – и у моей сестры было призвание, во всяком случае, я так считаю. Сначала она поехала как миссионерка, но обнаружила, что ее больше интересуют языки, чем души. Возможно, тут вмешался дьявол.
– Но ведь миссионеру следует изучить язык людей, которым он несет Евангелие, – запротестовал отец Талливер. – Я бы сказал, что изучение языков и сама лингвистика достойны всяческого восхищения.