После кофе и недолгих разговоров ни о чем настало время расходиться.
– Я повидаюсь с тетушкой в Белгравии, – сказала Джозефина. – Моя кузина как раз умудрилась найти себе жениха. Подумать только, в первый же свой сезон! Отлично, надо сказать, постаралась.
– О да, – искренне откликнулась Кэтрин. – Ваша тетя беспокоилась из-за ее роста.
– Ну, на то и существуют гвардейские офицеры, – рассмеялась Джозефина, потом снова посерьезнела и, отведя Кэтрин в сторонку, сказала вполголоса: – Наверное, вам никто не сказал, и, по правде говоря, никто другой и не скажет, но на столе в хижине Тома нашли незаконченное письмо к Элейн. Чиновник прислал его с кое-какими личными вещами. Это было милое болтливое письмо ни о чем, понимаете, но по крайней мере она может знать, что он думал о ней незадолго до смерти.
– Да, это мило, я очень рада. – Кэтрин чувствовала себя усталой, ей хотелось уйти.
– И я так думаю. Понимаете, она всегда любила Тома, никогда не было никого другого.
– Очевидно, никогда не было никого другого, – сказала Кэтрин Дейдре, когда они шли прочь от клуба. – Почему-то такое легко себе представить. Такая милая и, по сути, совершенно неподходящая для Тома… Ой, смотри! – воскликнула она, поскольку они проходили мимо уличного художника, который рисовал головки собак: – Какие у него собаки! По одной голове все видно: такие надежные, бурые и верные. И почему я не спросила, навещает ли Джозефина ту, другую тетку, которая живет в гостинице в Южном Кенсингтоне? У меня такое чувство, что она довольно старая, заброшенная и немного жалкая.
– С тобой все в порядке, Кэтрин? Хочешь, пойдем выпьем где-нибудь чаю? – участливо спросила Дейдре.
– Да, давай выпьем чаю, но сперва мне надо найти монетку для собачника.
– Тебе ведь будет не слишком одиноко? – спросила Дейдре. – Сама знаешь, ты всегда можешь пожить у нас.
– Спасибо, Дейдре, но я не против одиночества. И жизнь у меня не кончилась, знаешь ли, – с легким раздражением ответила Кэтрин. На мгновение она почти пожелала себе жизни, как у той утомительной, надоедливой престарелой родственницы, которая игриво дергает ее за рукав. – Конечно, я приеду вас повидать, и соседей, вероятно, тоже навещу.
– Ты про мистера Лидгейта? Думаю, он по-своему интересный.
– Это будет хобби и позволит мне отвлечься от своих мыслей. Буду изучать кого-то равно эксцентричного.
– Слова истинного антрополога. Ничего большего тут нет?
– Кто знает! – весело воскликнула Кэтрин, когда они расставались у дверей чайной.
Дейдре вспомнила эти слова некоторое время спустя, когда поднялась в комнату тети о чем-то ее спросить и застала Роду и Мейбл у окна. Рода, похоже, непрерывно комментировала происходящее в саду Аларика Лидгейта.
– Все маски разложены по лужайке, – говорила она, – а теперь… Боже ты мой! Он принес большой щит, два копья и какую-то поеденную молью штуковину из перьев, не могу разглядеть, что это. Думаю, они так и притягивают моль, их действительно надо бы хорошенько проветривать. А теперь он снова ушел в дом.
– Нет, уже вышел, да еще с Кэтрин, – вмешалась Мейбл.
– А, да, и у него в руке нож. Они идут в самый конец сада. Теперь он что-то срезает, а Кэтрин ему помогает… что они там делают? Ха, теперь она выпрямилась, и у нее в руках охапка ревеня! До чего же странная девушка: сначала сожгла уйму бумаг на костре, теперь вот это. Как диковинно жизнь иногда поворачивается!
А про себя Рода подумала, насколько же комфортнее иногда наблюдать ее с расстояния, смотреть из окна второго этажа, как поступают истинные антропологи.
– Мы сами могли бы дать ей ревеня, – мягко сказала Мейбл. – У нас его много. Ей незачем было беспокоить мистера Лидгейта.
– Вот уж не думаю, что он счел это за беспокойство, – возразила Рода. – А кроме того, может статься, ревень из нашего сада – это совсем не одно и то же.
Вот эту тонкость, подумала она с толикой самодовольства, оценить сполна способна только незамужняя женщина. Но, боже ты мой, если Кэтрин и Аларик поженятся, что за неуправляемая и эксцентричная из них выйдет пара!