– Возражаем, Эдди.
– Что?
– Я бы хотел, чтобы ты еще немного посидел с нами.
– Босс, мне действительно надо…
– Посиди, – повторил я. – Я думаю, ты у этого парнишки в долгу.
– Я не понимаю, при чем…
– Его отец спас тебе жизнь, помнишь?
Эдди распрямил плечи.
– Я не уверен, можно ли сказать, что он…
– Да перестань, – оборвал его Хадди. – Я же там был.
Внезапно у Неда пропал интерес в видеокассетам.
– Мой отец спас вам жизнь, Эдди? Как?
Эдди медлил с ответом, потом сдался:
– Затащил меня за трактор «Джон Дир». Братья О’Дей, они…
– Леденящую кровь сагу о братьях О’Дей мы послушаем в другой раз, – теперь оборвал его я. – Видишь ли, Эдди, мы тут проводим эксгумацию, а ты знаешь, где похоронено одно из тел. И мои слова следует понимать буквально.
– Там были Хадди и Ширли, они могут…
– Да, были. И Джордж Морган, если не ошибаюсь…
– Не ошибаешься, – кивнула Ширли.
– …но что из этого? – Я по-прежнему держал Эдди за запястье, и мне хотелось вновь сжать его. Сильно. Мне нравился Эдди, всегда нравился, и он часто мог проявить храбрость, но была в нем и трусоватая жилка. Не знаю, как первое могло соседствовать со вторым в одном человеке, но соседствовало. Я видел это не единожды. Эдди застыл как истукан, в девяносто шестом, когда Трейвис и Трейси О’Дей начали палить из своих автоматов из окон фермерского дома. Керту пришлось выскакивать из-за укрытия и за шиворот тащить его в безопасное место. И вот теперь он пытался доказывать свою непричастность к другой истории, в которой отец Неда играл ключевую роль. Не потому, что он сделал что-то не так, такого не было, – лишь бы не оживлять пугающие и болезненные воспоминания.
– Сэнди, мне действительно пора. У меня столько дел, больше нельзя откладывать, и…
– Мы рассказываем мальчику о его отце, – отчеканил я. – И мне представляется, что ты, Эдди, должен сидеть тихо, может, съесть сандвич и выпить стакан ледяного чая и ждать, пока тебе будет что сказать.
Он заерзал на краешке скамьи, посмотрел на нас. Я знаю, что он увидел в глазах сына Керта: недоумение и любопытство. Мы напоминали совет старейшин, пригласивший юношу, чтобы спеть ему боевые песни прошлого. Но вот песни спеты и что потом? Если Нед – храбрый воин, его можно послать в погоню за мечтой: убить указанного зверя, увидеть все, что нужно, пока кровь из сердца зверя еще свежа на губах, вернуться мужчиной. Если история эта могла закончиться неким испытанием, в ходе которого Нед продемонстрировал бы новый уровень зрелости и понимания, все было гораздо проще. Но времена изменились. Такие испытания ушли в прошлое. Нынче куда важнее, что ты чувствуешь, а не что делаешь. И я думаю, это неправильно.
Но что увидел Эдди в наших глазах? Негодование? Даже презрение? Может, сожаление, что Кертис Уилкокс, а не он, остановил грузовик с сорванным протектором, что не его размазал по борту грузовика Брэдли Роуч? Страдающего избытком веса Эдди Джейкобю, который пил слишком много и которому, если он не сможет остановиться, вероятно, предстояла поездка в Скрантон и две недели в клинике в рамках Программы помощи сотрудникам полиции? Парня, который всегда запаздывал со своими рапортами и не понимал соль шутки без подробных объяснений? Надеюсь, он ничего этого не увидел, потому что была в нем и другая сторона, хорошая, но точно поручиться за это не могу. Что-то, конечно, в наших взглядах читалось. Может, и все.
– …общую картину?
Я повернулся к Неду, радуясь, что он отвлек меня от неприятных мыслей.
– Повтори.
– Я спросил, вы когда-нибудь говорили о том, что все-таки представляет собой этот «бьюик», откуда он взялся, зачем? Хоть раз пытались представить себе общую картину?
– Ну… мы же провели то совещание в «Кантри уэй», – ответил я, не очень-то понимая, куда он клонит. – Я же рассказывал, как…
– Да, конечно, но там решались чисто административные вопросы, и ничего больше.
– В колледже ты будешь учиться на «отлично». – Арки похлопал его по колену. – Если мальчишка может оперировать такими словами легко и непринужденно, в колледже проблем у него не будет.
Нед улыбнулся.
– Административные. Организационные. Бюрократические. Корпоративные.
– Хватит умничать, сынок, – остановил его Хадди. – От твоих слов у меня начинает болеть голова.
– Во всяком случае, я говорю не о том совещании, которое вы провели в «Кантри уэй». Вы должны были… Я хочу сказать, с течением времени вы должны были…
Я знал, что он пытается сказать, но одновременно знал и кое-что еще: парню никогда не понять, как все обстояло на самом деле. До чего, по большей части, буднично. Текла обычная жизнь. Продолжающаяся после того, как человек полюбовался прекрасным закатом, выпил отменного шампанского или получил плохие вести из дома. Рядом с нашим рабочим местом стояло чудо из чудес, но оно не меняло количества бумаг, которые нам приходилось писать, мы точно так же чистили зубы, точно так же занимались любовью с нашими женами и девушками. Это чудо не поднимало нас на новый уровень существования, не позволяло глубже проникать в суть вещей. Наши задницы по-прежнему чесались, и, когда такое случалось, мы их почесывали, как и прежде.
– Я полагаю, Тони и твой отец много говорили об этом, но на работе, во всяком случае, для большинства из нас, «бьюик» ушел на второй план, как любой «висяк». Он…
– «Висяк»! – выкрикнул он с отцовскими интонациями. «Еще одна цепочка событий, – подумал я. – Это удивительное сходство отца и сына. Цепочка, которая утончилась, но не разорвалась».
– Именно так, – кивнул я. – Потому что обычную работу с нас никто не снимал, автомобили сталкивались, пешеходов давили, дома грабили, наркотики распространяли, а иной раз случались и убийства.
Разочарование, отразившееся на лице Неда, огорчило меня. Я словно его подвел. Нелепо, конечно, но чистая правда. Потом в голове сверкнула спасительная мысль.
– Помнится, мы об этом говорили. На…
– …пикнике, – вставил Фил Кандлтон. По поводу Дня труда[37]. Ты об этом, да?
Я кивнул. 1979 год. Старое футбольное поле Академии, ниже по течению Редферн-стрим. Пикник на День труда нравился нам гораздо больше пикника на Четвертое июля, частично потому, что устраивался он рядом с домом, и кто хотел, мог приехать с семьей, но главным образом по другой причине: устраивался он только для взвода Д. Вот и проводили мы его, как настоящий пикник.
Фил рассмеялся.
– А ведь точно. Я вот и забыл, а говорили мы тогда только об этом «бьюике», и ни о чем больше. Чем больше говорили, тем больше пили. У меня голова болела потом два дня.
– Этот пикник всегда удается, – подтвердил Хадди. – Ты был на нем в прошлом году, не так ли, Нед?
– В позапрошлом, – ответил юноша. – За год до смерти отца. – Он улыбнулся. – Заплыв на камере через речку. Пол Лоувинг еще вывалился из нее и подвернул ногу.
Мы рассмеялись, Эдди чуть ли не громче всех.
– Говорили мы много, но ни к каким выводам не пришли, – продолжил я. – Да и какие мы могли делать выводы? Разве что один: когда температура в гараже падает, что-то происходит. Только и из этого правила бывали исключения. Иногда, особенно через несколько лет, температура могла немного опускаться, а потом подниматься. Иногда гудение набирало силу… а потом все смолкало, словно кто-то вынимал штепсель из розетки. Эннис исчез без светопреставления, Джимми-песчанка – после, а Розалин не исчезла вовсе.
– Вы снова отправили ее в «бьюик»? – спросил Нед.
– Нет, – ответил Фил. – Это же Америка, сынок… дважды здесь не наказывают.
– Розалин дожила остаток своих дней наверху, в комнате отдыха, – уточнил я. – Она умерла в три или четыре года. Тони сказал, что песчанки больше и не живут.
– А еще что-нибудь появлялось? Из «бьюика»?
– Да. Но то, что появлялось, никак не соотносилось с…
– А что появлялось? И как насчет той «летучей мыши»? Мой отец вскрыл ее? Могу я это увидеть? Есть хотя бы фотографии? А может, и…
– Не так быстро. – Я поднял руку. – Съешь сандвич. Не гони лошадей.
Он взял сандвич, начал жевать, глядя поверх него на меня. Вдруг напомнил мне о Розалин, песчанке, которая, повернувшись, уставилась в объектив видеокамеры – с подрагивающими усиками, блестящими глазками.
– Время от времени что-то появлялось, – добавил я. – И время от времени что-то исчезало, в том числе и живые существа. Лягушки. Бабочка. Цветок прямо из горшка, в котором рос. Но холод, гудение и световые вспышки никак не соотносились с этими исчезновениями и, как говорил твой отец, выкидышами «бьюика». Ничего не соотносилось. Понижение температуры, пожалуй, было самым надежным признаком. Ни один фейерверк не начинался без предварительного понижения температуры… но не каждое понижение температуры приводило к фейерверку. Ты понимаешь, о чем я?
– Думаю, да, – кивнул Нед. – Облака не всегда проливаются дождем, но дождя без облаков не бывает.
– Я бы не смог найти более точного сравнения, – улыбнулся я.
Хадди похлопал Неда по колену.
– Знаешь поговорку: на каждое правило есть исключение? Так вот, в случае «бьюика» у нас было одно правило и дюжина исключений. Первое – сам водитель… ты помнишь, тот мужчина в черном пальто и шляпе. Он исчез, но вроде бы без помощи «бьюика».
– Вы в этом уверены? – спросил Нед.
Меня его вопрос удивил. Это нормально, когда сын похож на отца. Это нормально, когда говорит его интонациями. Но в этот момент голос Неда и его вид вкупе создали эффект присутствия Керта. Это почувствовал не только я. Ширли и Арки переглянулись.
– О чем ты? – ответил я вопросом на вопрос.
– Роуч ведь читал газету? Судя по тому, что вы рассказали, в этот момент ничего вокруг себя он заметить не мог. Так откуда вы знаете, что этот мужчина не вернулся к «бьюику»?
У меня было двадцать лет, чтобы подумать о том дне и его последствиях. Двадцать лет, но мысль, что водитель вернулся к «бьюику» (может, даже скрытно проскользнул к нему), не приходила в голову. И, насколько мне известно, остальным тоже. Брэд Роуч сказал, что этот парень так и не вернулся, и мы приняли его слова на веру. Почему? Потому что у всех копов встроенные детекторы лжи, и в этом случае ни одна стрелка не заскочила на красное. Даже не дернулась. Да и с какой стати? Брэд Роуч думал, что говорит правду. Но сие не означало, что он действительно ее говорил.