Джастин Айлингтон вошел первым, внешне он напоминал звезду футбольной команды, высокий, широкоплечий, голубоглазый, с темными вьющимися волосами. Надеялся растопить мое сердце и, надо признать, у него получилось. Протянул букет. Мы извиняемся, дорогая учительница. В цветах белел конверт.
– Ширли, – голос Джастина звучал серьезно, но в глазах прыгали смешинки, – мы хотим с тобой помириться.
– Это точно, – добавил Херб. – Я себе места не нахожу из-за того, что ты на нас сердишься.
– Я тоже, – соглашается с ним Джастин. Я сомневалась, что он говорил от души, но вот голос Херба звучал искренне, и меня это устроило.
– Ладно. – Я взяла цветы. – Но если вы еще раз…
– Нет! – воскликнул Херб. – Ни в коем разе! Никогда! – Так они, разумеется, все говорят. Только не обвиняйте меня, что я отношусь к мужчинам с предубеждением. Просто я – реалистка.
– Если сделаете, точно заработаете по «фонарю». – Я посмотрела на Айлингтона. – И вот что я тебе скажу, раз уж мать тебя этому не научила: с льняной материи кофейное пятно не ототрешь.
– Ты уж загляни в конверт. – Джастин все старался покорить меня взглядом своих синих глаз.
Я поставила вазу на стол и вытащила конверт из ромашек.
– Надеюсь, там не порошок, от которого чихают? – спросила я Херба. В шутку, конечно, но он энергично замотал головой. Глядя на него, возникала мысль, что даже квитанцию о штрафе за превышение скорости он выписывает с извинениями. Но с другой стороны, патрульные на дорогах меняются. Должны.
Я открыла конверт, ожидая найти в нем открытку с новыми извинениями, только в стихотворной форме, но увидела сложенный листок. Достала, развернула и поняла, что это подарочный сертификат универмага «Джей-Си Пенни» на пятьдесят долларов, выписанный на мое имя.
– О нет, – вырвалось у меня и сразу захотелось плакать.
Тут я должна сказать еще про одну особенность мужчин: когда ты на них особенно сердита, они вдруг проявляют такую щедрость, что место злости сразу занимает стыд. Начинаешь корить себя, что так плохо думала об отличных парнях. – Ребята, вот это совсем ни к чему…
– Наоборот, – отрезал Джастин. – Мы вели себя так глупо.
– Ужасно глупо, – поддакнул Херб. Теперь он кивал, не сводя с меня глаз.
– Но это слишком много!
– Согласно нашим расчетам, нет, – ответил Айлингтон. – Мы же должны возместить не только юбку, но и моральный ущерб, и боль, и страда…
– Я же не обожглась, кофе был чуть теплый…
– Возьми, Ширли, – сказал Херб решительно. Еще не стал мистером Мальборо, но дело шло к этому. – Не спорь с нами.
Они очень меня порадовали, и я никогда это не забуду. Видите ли, потом произошло что-то ужасное. И так хорошо, что весь этот ужас можно хоть чем-то уравновесить, скажем, трогательным поступком этих двух олухов, которые компенсировали мне не только стоимость юбки, но и заплатили за доставленные неудобства и испорченное настроение. Да еще подарили цветы. И когда я вспоминаю случившееся позже, я всегда вспоминаю и этих парней. И прежде всего – собранные ими полевые цветы.
Я поблагодарила их, и они направились наверх, возможно, сыграть в шахматы. В конце лета обычно проводился какой-то турнир, победитель которого получал маленькое бронзовое сиденье для унитаза. Называлось оно «Кубок Скрантона». Все это кануло в Лету, как только Тони Скундист вышел на пенсию. Эти двое уходили с чувством выполненного долга. И, полагаю, в определенном смысле они его выполнили. Вот я и решила, что на оставшиеся от покупки юбки деньги куплю им большую коробку шоколадных конфет или теплые перчатки. От перчаток проку, конечно, больше, но это очень уж домашний подарок. Я же в конце концов их диспетчер. Перчатки могли им купить и жены.
Они не просто всунули в вазу цветы, но попытались составить букет, даже добавили зелени, как делают в больших цветочных магазинах, но вот о том, чтобы налить воду, забыли. Над тем, чтобы букет выглядел красиво, подумали, а про воду забыли: для мужчин это типично. Я взяла вазу и направилась на кухню, когда на связь вышел Джордж Станковски. Он кашлял и по голосу чувствовалось, что он смертельно напуган. Позвольте вам кое-что сказать. Можете даже записать мои слова, если вы коллекционируете аксиомы жизни. Полицейский оператор средств коммуникации боится только одного: услышать по радио испуганный голос патрульного. Джордж назвал код 29–99. 99 – это «общая тревога». 29… если вы заглянете в «Руководство», то увидите напротив числа кода 29 только одно слово. И слово это – катастрофа.
– База, говорит Четырнадцатый. Коды 29–99, как меня слышите? Два-девять-девять-девять.
Я поставила вазу с цветами на стол, очень осторожно. В этот момент мне живо вспомнился эпизод из прошлого: когда услышала по радио о смерти Джона Леннона. Я как раз готовила завтрак отцу. Собралась оставить еду на столе и сразу убежать – опаздывала в школу. Веничком сбивала яйца в стеклянной миске, которую прижимала к животу. И когда радиокомментатор сказал, что Леннона застрелили в Нью-Йорке, я точно так же очень осторожно поставила миску на стол.
– Тони, – крикнула я, от моего крика (а может, от того, что слышалось в крике) все оторвались от своих занятий. Разговоры наверху, в комнате отдыха, мгновенно смолкли. – Тони, Джордж Станковски на связи. У него 29–99! – и, не дожидаясь ответа, склонилась над микрофоном, сообщила Джорджу, что я его слышу, все на пятерку, и прошу продолжать.
– Я на шоссе 46, в Потинвиле. – Помимо голоса я слышала какое-то потрескивание. Словно там что-то горело. Тони уже стоял у двери коммуникационного центра, рядом с ним – Сэнди Диаборн, в гражданском, форменные ботинки, связанные шнурками, болтались в одной руке. – Грузовик-цистерна столкнулся со школьным автобусом и горит. Цистерна горит, занялась и передняя часть автобуса. Поняли меня?
– Поняли, – говорила я спокойно, только губы онемели.
– Цистерна для транспортировки химических веществ, компания «Норко уэст». Поняли?
– «Норко уэст», Четырнадцатый. – Название я большими буквами записала в лежащий под рукой блокнот. – Что в ромбе? – Я имела в виду знаки, которыми маркировались цистерны в соответствии с перевозимыми веществами: огнеопасно, взрывоопасно, отравляющее вещество и так далее.
– Отсюда не видно, слишком много дыма, но в цистерне белое вещество и оно загорается, когда вытекает на асфальт и в придорожный кювет. Поняли меня? – Тут Джордж вновь начал кашлять в микрофон.
– Поняла, – ответила я. – Дышишь парами, Четырнадцатый? От них кашель?
– Да, парами, но я в порядке. Проблема… – Кашель не дал ему закончить фразу.
Тони отобрал у меня микрофон. Похлопал по плечу, как бы говоря, что я справляюсь со своими обязанностями, просто он не может стоять рядом и слушать. Сэнди уже надевал форменные ботинки. Остальные патрульные подтягивались к коммуникационному центру. Много патрульных, поскольку близилась пересменка. Даже Мистер Диллон вышел из кухни посмотреть, с чего такой шум.
– Проблема – школа, – продолжил Джордж, когда приступ кашля прошел. – До начальной школы Потинвиля всего двести ярдов.
– Школьные занятия начнутся только через месяц, Четырнадцатый. Ты…
– Возможно, возможно, но я вижу детей.
– В августе у них Месяц ремесел, – прошептал кто-то за моей спиной. – Моя сестра обучает лепке из глины девяти– и десятилетних.
Когда я услышала эти слова, у меня сжалось сердце.
– Дым относит на меня, – говорил Джордж. – Не в сторону школы. Повторяю, не в сторону школы. Поняли?
– Поняли, Четырнадцатый, – ответил Тони. – Пожарные уже прибыли?
– Нет, но я слышу сирены. – Вновь кашель. – Я находился рядом, когда все произошло, практически слышал удар. Трава горит, огонь движется в сторону школы. Я вижу детей на игровой площадке, они стоят и смотрят на пожар. Я слышу, как в школе звенит пожарная сигнализация, значит, из здания их вывели. Не могу сказать, добрались ли пары до школы. Если нет, доберутся. Посылайте машины, босс. Вызывайте «скорую помощь». Это точно 29.
– В автобусе есть раненые, Четырнадцатый? Ты видишь раненых или погибших?
Я взглянула на часы. Без четверти два. Если нам повезло, автобус только ехал за школьниками, не увозил их. Ехал, чтобы забрать детей из школы.
– Автобус, похоже, пустой, за исключением водителя. Я его вижу… может, это она… лежит на руле. Эта часть автобуса горит, и я уверен, что водитель мертв, поняли меня?
– Понял, Четырнадцатый, – ответил Тони. – Ты сможешь добраться до детей?
В ответ кашель. Надсадный, неприятный.
– Вдоль футбольного поля идет объездная дорога. Прямо к зданию.
– Тогда трогайся с места. – Тони в этот момент напоминал генерала на поле битвы, смелого и решительного. Потом выяснилось, что пары нетоксичные, а горел главным образом разлившийся бензин, но тогда мы этого, разумеется, знать не могли. И возможно, своим приказом Тони подписывал Джорджу Станковски смертный приговор. Но иногда работа того требовала.
– Понял, трогаюсь.
– Если пары доберутся до детей, запихивай их в машину, сажай на капот, на багажник, на крышу, пусть держатся за раму для мигалок и увози. Как можно больше. Понял меня?
– Вас понял, Четырнадцатый отключается.
Щелчок. Очень уж громкий. Наверное, потому, что последний.
Тони огляделся.
– 29–99, вы слышали. Все патрульные машины – в Потинвиль. Тем, кто должен заступить в три часа, взять мигалки в кладовой. Ставьте их на личные автомобили. Ширли, направляй туда всех, с кем сможешь связаться.
– Да, сэр. Обзвонить тех, кто сейчас дома?
– Пока не надо. Хадди Ройер, ты где?
– Здесь, сержант.
– Остаешься за старшего.
Это только в кино Хадди начал бы протестовать, твердить, как ему хочется быть с остальными, бороться с огнем и отравляющими газами, спасать детей. В реальной жизни Хадди ответил коротко: «Да, сэр».
– Свяжись с пожарной службой округа Погус, выясни, выехали ли они. Выясни то же самое в Лассбурге и Стэтлере. Если решишь, что надо задействовать кого-то еще, звони и им.