резали, рубили чудовище на куски. Мы все кричали, требуя, чтобы оно умерло, а оно не умирало, казалось, никогда не умрет.
Если бы я мог забыть хоть что-то, хоть малую часть, я хотел забыть следующее: в самом конце, буквально перед тем как умереть, чудовище приподняло обрубок хобота, растущего из груди. На обрубке оставались глаза, некоторые висели на тонких блестящих нитях. Может, это были оптические нервы. Не знаю. Так или иначе, обрубок приподнялся, и в этот самый миг в голове я увидел себя. Увидел всех нас, стоящих кружком и смотрящих вниз, совсем как убийцы смотрят в могилу своей жертвы, и я осознал, какие мы странные и чужие. Какие ужасные. В этот момент я почувствовал замешательство чудовища. Не страх, потому что оно не боялось. Не невиновность, потому что не было оно невиновным. Или, раз уж на то пошло, виноватым. Именно замешательство. Знало ли чудовище, где находится? Думаю, нет. Знало, почему Мистер Диллон атаковал его, а мы – убивали? Да, это знало. Мы делали это потому, что были совершенно другими, настолько другими и настолько ужасными, что глаза чудовища едва могли нас видеть, едва могли передавать наши образы мозгу, когда мы окружили его и принялись бить, рубить, резать. Наконец, оно перестало шевелиться. Обрубок хобота бессильно упал. Глаза больше не поблескивали, уставившись в никуда.
Эдди и Джордж, стоя бок о бок, тяжело дышали, мы с Ширли – по другую сторону чудовища, Мистер Д – позади нас, повизгивая.
Ширли выпустила бур из рук, и когда он покатился по бетонному полу, я заметил, что к шнеку прилепился кусок желтой кожи, словно комок грязи. Лицо ее стало мертвенно-бледным, если не считать ярких пятен румянца на щеках и еще одного, расцветшего на шее.
– Хадди, – прошептала она.
– Что? – Я едва мог говорить, так пересохло в горле.
– Хадди!
– Что, черт побери?
– Оно могло мыслить, – прошептала Ширли. Глаза ее стали огромными, наполнились слезами. В них застыл ужас. – Мы убили разумное существо. Это убийство.
– Это все чушь собачья, – прохрипел Джордж. – А если и не чушь, чего сейчас об этом говорить?
Повизгивая, но уже не так пронзительно, как раньше, Мистер Диллон протиснулся между мной и Ширли. На шее, спине и груди образовались залысины, словно у него шла линька. Одно ухо лишилось кончика. Он вытянул шею и понюхал труп чудовища, лежащий у сдвижных ворот.
– Надо увести его отсюда, – сказал Джордж.
– Ничего, он в порядке, – ответил я.
Нюхая неподвижные розовые отростки на голове чудовища, Мистер Д заскулил вновь. Потом поднял лапу и помочился на отрубленный кусок хобота. После чего попятился, подвывая.
Я слышал слабое шипение. Запах тухлой капусты усилился, желтая кожа чудовища начала светлеть. Превращаясь в белую. Крошечные, едва видимые струйки пара поднимались над трупом. Именно из-за них усилилось зловоние. Чудовище начало разлагаться, как разлагались остальные трупы, появлявшиеся из багажника «бьюика».
– Ширли, иди на рабочее место, – нарушил я затянувшуюся паузу. – У тебя девяносто девять.
Она быстро-быстро заморгала, словно начала соображать, что к чему.
– Цистерна, – прошептала она. – Джордж Эс. Господи, я забыла.
– Возьми с собой собаку, – добавил я.
– Да, хорошо. – Она помолчала. – А как же?.. – Она указала на садовый инвентарь, валяющийся на бетонном полу, инструменты, которыми мы убили чудовище, лежащее у сдвижных ворот и совсем недавно кричащее у нас в головах. Кричащее о чем? Оно просило пощады? Пощадило бы оно одного из нас, если бы мы поменялись местами? Я так не думаю… но, разумеется, и не могу думать, не так ли? Потому что предстояло пережить ночь, а потом – вторую, год ночей, десять лет. Потому что предстояло тушить свет и оставаться в темноте. И приходилось верить, что с тобой поступили бы точно так же. Нужно в это верить, иначе непонятно, как жить дальше.
– Не знаю, Ширли. – Внезапно навалилась усталость, а желудок начал проявлять первые признаки недовольства всей этой вонью. – Какая разница, не будет же ни суда, ни расследования, ни-че-го. Возвращайся на рабочее место. Твое дело – обеспечивать связь. Вот и обеспечивай.
Она кивнула.
– Пошли, Мистер Диллон.
Я сомневался, что пес пойдет с ней, но он пошел, чуть ли не тыкаясь носом в коричневые на низком каблуке туфли Ширли. Он продолжал скулить, а перед тем как выйти из двери, вдруг задрожал всем телом, словно его начал бить озноб.
– Мы тоже должны идти. – Джордж повернулся к Эдди. Хотел потереть глаза, понял, что на руках перчатки, сдернул их. – Надо же заняться арестованным.
Эдди посмотрел на него так же удивленно, как и Ширли – на меня, когда я напомнил ей про аварию в Потинвиле.
– Совершено забыл про этого болтливого мерзавца. Он сломал нос, Джордж… я слышал.
– Правда? – Джордж хмыкнул. – Какой кошмар.
Эдди заулыбался. Чувствовалось, что он хочет подавить улыбку, но она становилась все шире. Улыбка, она помогает. И в тяжелой ситуации тоже. Особенно в тяжелой ситуации.
– Идите, – кивнул я. – Позаботьтесь о нем.
– Пошли с нами. – Эдди мотнул головой в сторону двери. – Негоже тебе оставаться здесь одному.
– Почему? Чудовище мертво, не так ли?
– А вот он – нет. – Эдди указал на «бьюик». – От этого чертова автомобиля можно ждать чего угодно, и он очень даже живой. Или ты не чувствуешь?
– Я что-то чувствую, – признал Джордж. – Может, это реакция на столкновение с этим… – он посмотрел на труп, – …не знаю, как там его назвать.
– Нет, – возразил Эдди. – То, что ты чувствуешь, исходит от «бьюика», который совсем не покойник. Он дышит, вот что я думаю. Чем бы ни был этот автомобиль, он дышит. Не думаю, что здесь безопасно, Хад. Нам всем лучше уйти.
– Ты преувеличиваешь.
– Хрена с два. Он дышит. Он выдохнул это розовоголовое страшилище, точно так же, как у тебя из носа может вылететь сопля, когда ты чихаешь. А теперь он готовится вдохнуть. Говорю тебе, я это чувствую.
– Послушай, – ответил я, – мне нужна ровно минута, идет? Я только возьму тент и накрою… вот это. – Я указал на убитое существо. – А с остальным подождем до Тони и Керта. Они – эксперты.
Но Эдди стоял на своем. Не желал меня слушать.
– Нельзя тебе оставаться около этого псевдоавтомобиля, пока он не вдохнул. – Эдди злобно глянул на «бьюик». – И тебе тоже надо бы стоять на этом. Сержант захочет войти в гараж, Керт – еще больше, но ты не должен их пускать. Потому что…
– Я знаю, – прервал я его. – Потому что он готовится вдохнуть, ты это чувствуешь. Тебе пора заводить собственный телефонный номер, начинающийся с восьмисот, Эдди. Ты сможешь заработать кучу денег телефонным гаданием по ладони.
– Пожалуйста, смейся. Ты думаешь, Эннис Рафферти смеется там, где он сейчас? Я говорю тебе, что знаю, и мне без разницы, нравится тебе это или нет. Это дыхание. И так было всегда. На этот раз, когда он вдохнет, вдох будет глубоким. Можешь мне поверить. Позволь нам с Джорджем помочь тебе с тентом. Мы накроем это чудище вместе и вместе выйдем из гаража.
Эта идея показалась мне не из лучших, хотя я и не мог понять почему.
– Эдди, я справлюсь. Клянусь Богом. Опять же, я хочу сделать несколько снимков мистера Инопланетянина, прежде чем он совсем разложится.
– Не будем об этом, – выдавил из себя Джордж. Он заметно позеленел.
– Извини. Я быстро, не волнуйтесь. Идите, парни, займитесь арестованным.
Эдди смотрел на «бьюик», застывший на больших, с белыми боковинами, шинах. Открытый багажник выглядел пастью крокодила.
– Как я его ненавижу. За два цента…
Джордж уже шел к двери и Эдди последовал за ним, так и не сказав, что бы он сделал за два цента. С другой стороны, догадаться труда не составляло.
Запах разлагающегося чудовища с каждой секундой становился все отвратительнее, и я вспомнил про «пафф-пэк», надетую Кертисом, когда он пошел осматривать «лилию». Я подумал, что маска по-прежнему в будке. «Полароид» точно там лежал, не так давно я видел его собственными глазами.
С автомобильной стоянки до меня донесся голос Джорджа. Он спрашивал Ширли, в порядке ли она. Она крикнула в ответ, что да. А секундой или двумя позже Эдди гаркнул: «ТВОЮ МАТЬ!» Его услышали в соседнем округе. По голосу чувствовалось, что он зол, как черт. Я решил, что арестованный, со сломанным носом, накачавшийся наркотиками, проблевался на заднем сиденье патрульной машины. Что с того? Вымывать блевотину – не самое худшее занятие. Однажды я приехал на место столкновения трех автомобилей в Патчине и посадил пьяного водителя, виновника происшествия, на заднее сиденье своей патрульной машины. Чтобы он не сбежал, пока я ограждал место аварии. Вернувшись, я обнаружил, что этот гад снял рубашку и насрал в нее. А потом, используя один из рукавов как тюбик (чтобы понять, о чем я толкую, представьте себе кондитера, рисующего вензель на торте), написал свое имя на боковых стеклах. Пытался написать и на заднем, да только не хватило специальной коричневой «краски». Когда я спросил, с чего он сподобился на такую гадость, он, прищурившись, посмотрел на меня и ответил: «Это же гадкий мир, патрульный».
Так или иначе, я подумал, что не стоит обращать внимания на крик Эдди, и пошел к будке, не потрудившись взглянуть, что там у него произошло. Откровенно говоря, я не надеялся найти «пафф-пэк», однако она лежала на полке между коробкой с чистыми видеокассетами и стопкой журналов. Какая-то добрая душа даже положила ее в пакет для хранения вещественных доказательств, чтобы уберечь от пыли. Беря маску с полки, я вспомнил, каким смешным выглядел Керт в тот день, когда она впервые оказалась у него на шее, в фартуке парикмахера, синей резиновой шапочке для плавания, красных галошах. Тогда я ему еще крикнул: «Красавчик! Помаши рукой своим поклонникам».
Я накрыл маской рот и нос, практически уверенный, что дышать будет невозможно, однако воздух оказался, конечно, не таким свежим, как после грозы, но вполне пригодный для дыхания. Все лучше, чем вонь в гараже. Схватил старый «полароид» со стены, где он висел на гвозде, вышел из будки. И готов признать, боковым зрением уловил какое-то движение. Может, только намек на движение. Не около гаража, на него я смотрел, а где-то на периферии поля зрения. Что-то на поле, которое начиналось за территорией базы. В высокой траве. Возможно, я подумал, что это Мистер Диллон катает