Нет, не кровь.
Канистра, из которой Арки заливал бензин в газонокосилку.
Нед шевельнулся, и в поле моего зрения попала его рука. Движения медленные, как во сне. В руке – «беретта». Он хранил оружие отца в багажнике «белэра»? Может, даже в бардачке?
Я решил, что это не важно. Он сидел в ловушке с канистрой с бензином и пистолетом. «Умрет или вылечится», – мелькнуло в голове. Мне никогда не приходило в голову, что первое и второе могли совместиться.
Он не видел меня. А должен был: моя белая испуганная физиономия отчетливо просматривалась сквозь стекло на фоне ночи. И он не мог не видеть вспышки «мигалки» на крыше моего автомобиля. Но не видел. Его загипнотизировали, точно так же, как Хадди Ройера, когда Хадди решил забраться в багажник «роудмастера» и захлопнуть крышку. Даже снаружи я чувствовал воздействие «бьюика». Бьющий в нем пульс. Исходящую из него энергию. Вроде бы он даже что-то и говорил. Может, насчет слов я себя накрутил, впрочем, значения они не имели: воздействовал на нас именно пульс, он бился в тех, кто служил во взводе Д в момент появления «бьюика». Некоторые, в том числе и отец мальчика, ощущали его сильнее, чем остальные.
«Заходи или держись подальше, – сказал голос, звучащий в моей голове, с леденящим душу безразличием. – Я возьму одного или двоих, потом засну. Еще многое натворю, прежде чем угомонюсь навсегда. Один или двое, мне без разницы».
Я вскинул глаза на круглый термометр, подвешенный на потолочной балке. Когда я уезжал в «Кантри уэй», стрелка стояла на 61 градусе, теперь температура упала до 57[64]. Я буквально видел, как движется стрелка, и сразу вспомнил эпизод из прошлого, причем столь ярко, что даже испугался.
Случилось это на скамье для курильщиков. Я курил, Керт просто сидел. Скамья для курильщиков приобрела особый статус после введения запрета на курение в помещениях. Там мы обсуждали детали расследований, который вели, утрясали конфликтные ситуации, связанные с графиком выхода на службу, говорили, чем будем заниматься после выхода на пенсию, обсуждали варианты страховки и житейские дела. На этой скамье Карл Брандейдж рассказал мне, что от него уходит жена и забирает детей. Голос его не дрожал, но по щекам катились слезы. Тони сидел на этой скамье между мной и Кертом («Христос и два вора», – прокомментировал он с саркастической ухмылкой), когда сообщил нам, что, уходя в отставку, будет рекомендовать меня на свое место. Если, конечно, на то будет мое желание. Блеск в его глазах указывал, что о наличии у меня такого желания ему известно. Кертис и я тогда молча кивнули. И именно на скамье для курильщиков у нас с Кертом состоялся последний разговор о «бьюике 8». И как скоро после него Керт погиб? Внутри у меня все похолодело: в тот же день. Неудивительно, что это воспоминание повергло меня в ужас.
«Он мыслит? – спросил Керт. Я помнил, как яркие лучи утреннего солнца били ему в лицо, и вроде бы бумажный стаканчик с кофе в руке. – Он наблюдает и мыслит, выжидая, выбирая удобный момент?»
«Я почти уверен, что нет, – ответил тогда я и почему-то встревожился. Потому что слово почти охватывает очень многое, не так ли? Пожалуй, есть только одно слово, которое охватывает большую территорию – если.
«Он устроил самое эффектное шоу именно в тот момент, когда база практически пустовала, – сказал тогда отец Неда. Задумчиво. Поставил стаканчик с кофе на скамью, чтобы повертеть в руках стетсон, по давней привычке. Если я не ошибся насчет дня, менее чем через пять часов этот самый стетсон, весь в крови, слетел с его головы и приземлился в придорожных сорняках, где его и нашли среди оберток от гамбургеров и пустых банок из-под колы. – Словно он знал. Словно способен думать. Наблюдать. Выжидать».
Я рассмеялся. Есть, знаете ли, такой смех, в котором веселье отсутствует напрочь. Сказал ему, что он совсем свихнулся с этим «бьюиком». Добавил: «Ты еще скажи, что он выстрелил лучом или чем-то еще, чтобы заставить грузовик-цистерну «Норко» врезаться в тот день в школьный автобус».
Он промолчал, но в глазах стоял вопрос: «Откуда ты знаешь, что не выстрелил?»
А потом я задал детский вопрос. Спросил…
«Может, тебе следует найти подмогу, – зашептал голос в голове. По звуку – мой голос, но я знал, что это не так. – Может, в здании кто-то есть. На твоем месте я бы проверил. Мне-то в принципе это не важно. Главное для меня – напакостить, прежде чем заснуть. Все прочее меня не волнует. А почему? Потому что я могу напакостить… именно потому, что могу».
Подмогу… не такая уж и плохая идея. Видит Бог, меня трясло при мысли о том, что придется в одиночку входить в гараж Б и приближаться к «бьюику» в его теперешнем состоянии. Идти заставляло лишь осознание того, что я приложил к этому руку. Был среди тех, кто открыл ящик Пандоры.
Я побежал к будке, не остановился около распахнутой боковой двери, хотя учуял сильный запах только что разлитого бензина. Я знал, что он сделал. Оставалось только понять, сколько именно бензина он вылил под автомобиль и сколько осталось в канистре.
На двери в будку висел замок. Многие годы мы его не запирали. Сцепляли лишь две металлические скобы, чтобы дверь не распахивало ветром. Замок не заперли и в эту ночь. Клянусь, это правда. Конечно, было темно, все-таки не полдень, но лунного света хватало, чтобы я ясно видел замок. И когда потянулся к нему, свободный конец стальной дужки скользнул в отверстие и раздался едва слышный щелчок. Я увидел, как это произошло… и почувствовал. На мгновение пульсации в голове усилились и сфокусировались. Словно «бьюику» пришлось приложить дополнительное усилие.
Ключи я держу на двух кольцах: на одном – служебные, на другом – личные. На «служебном» кольце их штук двадцать, и я воспользовался приемом, которому научился у Тони Скундиста: положить ключи на ладонь и на ощупь, не глядя, найти нужный. Срабатывало не всегда, но на этот раз все получилось. Возможно, потому, что ключ от висячего замка меньше всех остальных, за исключением ключа от шкафчика в раздевалке, но тот с квадратной головкой.
И тут же я услышал гудение. Очень слабое, словно звук мотора, расположенного глубоко под землей, но оно появилось.
Я вставил ключ в замочную скважину, повернул – стальной стержень выскочил из гнезда. Я выдернул стержень из скоб, бросил замок на землю. Открыл дверь, вошел в будку.
Крохотное помещение встретило меня жарой, какая бывает на чердаках, в сараях и чуланах, надолго оставленных закрытыми в жаркую погоду. Никто здесь давно уже не дежурил, вообще заходили сюда редко, но вещи, копившиеся годами (правда, горючие материалы, за исключением банок с краской и растворителем, мы убрали), лежали на прежних местах. В лунном свете я их хорошо видел. Стопки журналов, которые по большей части читают мужчины (женщины думают, что мы любим смотреть на голых женщин, но, полагаю, куда больше нам нравятся автомобили и инструменты). Кухонный стул с полоской скотча на сиденье в том месте, где порвалась обивка. Дешевый радиоприемник, настроенный на полицейскую волну, из «Рэйдио-шэка»[65]. Видеокамера, несомненно, с давно разрядившейся батарейкой, на полке рядом с коробкой, где хранились чистые кассеты. Наклейка на бампер, которой украсили одну из стен: «ПОДДЕРЖИТЕ УМСТВЕННО ОТСТАЛЫХ, ПРИГЛАСИТЕ АГЕНТА ФБР НА ЛЕНЧ». Пахло пылью. А в голове пульсация (она же голос «бьюика») усиливалась и усиливалась.
С потолка свисала лампочка, на стене был выключатель, но я даже не протянул к нему руки. Решил: лампочка наверняка перегорела, а если и нет, то щелчок выключателя приведет лишь к тому, что меня ударит током.
Дверь за моей спиной захлопнулась, отсекая лунный свет. Такого просто быть не могло, потому что предоставленная сама себе дверь всегда распахивалась до упора. Так уж ее навесили. Мы все это знали. Потому-то, собственно, и сцепляли скобы дужкой замка. В эту ночь, однако, невозможное ценилось дешево и предлагалось на каждом углу. Сила, обитающая в «бьюике», хотела оставить меня в темноте. Может, думала, что темнота заставит меня сбавить ход.
Не вышло. Я уже увидел то, что требовалось: бухту желтой веревки, висевшую на вбитом в стену гвозде под шутливой наклейкой, рядом с забытыми соединительными кабелями. Увидел я и кое-что еще. Некий предмет, который Керт Уилкокс поставил рядом с видеокамерой вскоре после того, как в гараже появился инопланетянин с розовыми отростками на голове.
Я взял этот предмет, сунул в задний карман, схватил бухту веревки. Выскочил из будки. Передо мной возник темный силуэт, и я едва не закричал. На мгновение подумал, что вижу перед собой мужчину в черном пальто и шляпе, с деформированным ухом и акцентом Бориса Бадиноффа. Но заговорил силуэт с другим акцентом, Лоренса Уэлка.
– Этот чертов мальчишка уже вернулся, – прошептал Арки. – Я проехал полпути домой, а потом помчался назад. Знал, что так оно и будет. Сразу…
Я его оборвал, велел держаться подальше и побежал вокруг гаража Б с бухтой веревки на руке.
– Не входи туда, сержант. – Арки следовал за мной. Хотел, видно, закричать, но от испуга мог только шептать. – Он разлил бензин и у него пистолет, я видел.
Я остановился у боковой двери, сбросил веревку с руки, начал привязывать конец к крюку, потом передал всю бухту Арки.
– Сэнди, ты чувствуешь? – спросил он. – И радио опять не работает, статические помехи. Я слышал через окно, как ругалась Стефф.
– Не важно. Возьми конец веревки. Привяжи к крюку.
– Что?
– Ты меня слышал.
Я растянул петлю на другом конце, ступил в нее, поднял, затянул на талии. Узел палача завязывал еще Кертис, так что веревка скользила легко.
– Сержант, нельзя тебе этого делать. – Арки попытался схватить меня за плечо, но без особой настойчивости.
– Привяжи веревку к крюку и держи ее, – ответил я. – В гараж не входи ни при каких обстоятельствах. Если мы… – Я не стал говорить: