Необходимо найти палку или какой-нибудь другой предмет, сказал я себе, чтобы перед тем, как войти в квартиру, защелкнуть капкан. Я, конечно, мог вызвать полицейских, но это не имело смысла. Они бы страшно расшумелись и наверняка потащили бы меня в участок, чтобы провести допрос по всем правилам, а на это у меня не было времени. Я изнемогал от усталости и мечтал только о том, чтобы поскорее забраться в постель.
Вдобавок такое скандальное происшествие принесло бы дому дурную славу и, тем самым, я подложил бы свинью Старине Джорджу, пока он там прохлаждался в своей Калифорнии. Не говоря уже о том, что это дало бы всем моим соседям обильную пищу для пересудов, и они полезли бы ко мне с вопросами, а мне только этого не хватало. Они давно уже оставили меня в покое, и это мне было только на руку. Меня вполне устраивали такие отношения. Я стал гадать, где бы раздобыть палку, и на ум мне пришел только чулан на первом этаже, в котором хранились щетки, тряпки, пылесос и всякий хлам. Я попытался вспомнить, заперт ли он, и решил, что пожалуй что и нет, но полной уверенности у меня не было.
Я оторвался от стены и направился к лестнице. Только я дошел до нее, как что-то заставило меня обернуться. Вряд ли меня привлек какой-то звук. Напротив, я абсолютно уверен в обратном. Но реакция моя была в точности такой, как если бы я что-то услышал.
Мне было приказано обернуться, и я обернулся, причем так стремительно, что ноги мои переплелись, и я полетел на пол.
И падая, я успел заметить, что капкан как-то обмяк.
Пытаясь смягчить падение, я выбросил руки вперед, но это мне мало что дало. Я со стуком грохнулся на пол, ударился головой, и в мозгу моем завертелся звездный хоровод.
Подтянув под себя руки, я слегка приподнялся и вытряхнул из головы звезды — капкан продолжал сминаться. Челюсти как-то расслабились, и все это сооружение, вздыбившись самым невероятным образом, быстро колыхалось. Я с изумлением взирал на это, все еще лежа на полу.
Капкан постепенно как бы размягчался, и его детали, горбатясь, начали сминаться. Как будто размятый, раздавленный кусок глины пытался вернуть себе свою изначальную форму. И в результате он-таки добился своего. Он превратился в шар. Пока капкан торопливо лепил из себя шар, он непрерывно менял цвета, а завершив наконец свою работу, стал черным как смоль.
С минуту он полежал перед дверью, а потом медленно, словно бы нехотя, покатился.
И покатился он прямо на меня!
Я попытался убраться с его пути, но он быстро увеличил скорость, и на какое-то мгновение мне показалось, что он неизбежно вмажет в меня. Размером он был примерно с кегельный шар или, может, чуть побольше, а вес его, естественно, оставался для меня загадкой.
Но он не ударил меня. Лишь слегка задел.
Я повернулся, чтобы посмотреть, как он спускается по лестнице, и моим глазам представилось странное зрелище. Он прыгал со ступеньки на ступеньку, но не так, как прыгает обычный шар. Его прыжки не были высокими и затяжными, а быстрыми и короткими — словно существовал некий закон, по которому он обязан был удариться о каждую ступеньку и проделать это как можно быстрее. Не пропустив ни одной ступеньки, он допрыгал до площадки и там молниеносно свернул за угол, что только что дым не пошел.
Я с трудом поднялся на ноги и, добравшись до перил, свесился с них, чтобы взглянуть на следующий лестничный марш. Но шара не было и в помине. Он как в воду канул.
Я вернулся в коридор, и там, на полу под лампочкой, лежала связка ключей, а в ковре зияла полукруглая дыра диаметром в три фута.
Опустившись на колени, я поднял ключи, нашел, наконец, то, что искал, поднялся и шагнул к своей двери. Отпер ее, вошел в квартиру и, даже не включив свет, первым делом запер ее за собой, крепко-накрепко.
Только после этого я включил, наконец, свет и прошел на кухню. Присев к столу, я вспомнил, что в холодильнике еще оставалось с полкувшина томатного сока, а мне неплохо было бы влить в себя хоть пару глотков. Но это было выше моих сил. При одной мысли о соке к горлу подступила тошнота. Если уж на то пошло, так мне позарез необходим был добрый глоток спиртного, но я и без того уже сегодня накачался сверх меры.
Я сидел, размышляя о капкане, и пытался уразуметь, почему кому-то вдруг вздумалось поставить его на меня. Самый что ни на есть идиотский поступок из всех, о которых я когда-либо слышал. Если б я не видел капкан своими собственными глазами, никогда в жизни я в это не поверил бы.
Конечно, то был не капкан — вернее, был какой-то особенный капкан. Потому что обыкновенные капканы, упустив добычу, не сминаются, не сворачиваются в шар и не катятся прочь.
Я попытался найти этому какое-то объяснение, но мой мозг затуманился: мне смертельно хотелось спать, я был дома, в безопасности, а потом, ведь утро вечера мудренее. Посему я перестал ломать над этим голову и поплелся в спальню.
2
Что-то вырвало меня из сна.
Я сразу сел, не соображая, кто я и где нахожусь — полностью выключенный из действительности: не одурманенный, не сонный, не растерянный, а с той страшной холодной ясностью сознания, которая за краткий миг внезапного озарения опустошает все.
Была тишина, пустота, беспросветный мрак бездны и это холодное ясное сознание, вытянувшееся в струну подобно нападающей змее, ищущее, ничего не находящее и исполненное ужаса перед небытием.
Потом возник вопль — пронзительный, настойчивый, сумасшедший вопль, совершенно бессмысленный, потому что ничего не значил ни для меня, ни вообще, а звучал лишь для одного себя.
Снова сгустилась тишина, во мраке проступили какие-то пятна, и у этих пятен наметились определенные очертания: квадрат посветлее оказался окном, слабое сияние — оно просачивалось из кухни, где все еще горел свет, а пригнувшееся к полу темное чудовище постепенно превратилось в кресло.
Вопль телефона вновь рассек предутренний мрак, и я выскочил из кровати и наугад, как слепой, пошел к двери, которую не видел. Когда я наконец нащупал ее, телефон уже умолк.
Спотыкаясь в темноте, я пробрался через гостиную, и в тот момент, когда я протянул руку к аппарату, телефон зазвонил снова.
Я яростно сорвал с рычага трубку и промямлил что-то нечленораздельное. С моим языком творилось неладное. Он отказывался повиноваться.
— Это ты, Паркер?
— А кто же еще?
— Говорит Джо — Джо Ньюмен.
— Джо?
Тут я вспомнил. Джо Ньюмен был дежурным редакции по отделу ночных происшествий.
— Прости, что разбудил тебя.
Я что-то возмущенно буркнул.
— Произошло какое-то непонятное событие. Решил, что должен поставить тебя в известность.
— Послушай, Джо, — сказал я. — Позвони Гэвину. Он редактор отдела городских новостей. Если его вытаскивают ночью из постели, так ему хоть за это платят.
— Но это по твоей части, Паркер. Это…
— Знаю, знаю, — перебил я. — Приземлилась летающая тарелка.
— Не угадал. Ты когда-нибудь слышал о Тимбер-лейн?
— Это дорога у озера, — ответил я. — В западном предместье города.
— Точно. Она ведет к старой усадьбе «Белмонт». Сам-то дом заперт. С тех пор, как семейство Белмонтов переселилось в Аризону. А дорогу подростки облюбовали для свиданий.
— Послушай, Джо…
— Перехожу к главному, Паркер. Сегодня ночью какие-то юнцы развлекались там в машине. Они видели, как по дороге один за другим катилось несколько шаров. Похожих на кегельные.
Боюсь, что я не совладал с собой.
— Что, что?! — рявкнул я.
— Выезжая оттуда, они заметили эти штуковины в свете фар и до смерти перепугались. Они сообщили в полицию.
Я взял себя в руки и заставил свой голос звучать спокойно.
— Полицейские там что-нибудь нашли?
— Только следы.
— Следы катившихся кегельных шаров?
— Угу, пожалуй, это для них подходящее название.
— А может, детки были под мухой? — предположил я.
— Полицейские этого не заметили. Они ведь беседовали с теми ребятами. Те только видели катившиеся по дороге шары. Они даже не остановились, чтобы разглядеть их получше. Постарались побыстрее оттуда удрать.
Я промолчал. Я мучительно соображал, что мне следует сказать. И мне было страшно. Страшно до потери сознания.
— Чем ты можешь объяснить это происшествие, Паркер?
— Право, не знаю, — проговорил я. — Быть может, это галлюцинация. Или они решили разыграть полицейских.
— Полицейские наши следы.
— А может, это работа самих ребят. Они могли прокатить по дороге несколько кегельных шаров — там, где побольше пыли. Вообразили, что после этого их имена попадут в газеты. Им скучно, вот они и бесятся…
— Значит, ты не используешь этот материал?
— Видишь ли, Джо… Я же не редактор отдела городских новостей. Посоветуйся с Гэвином. Он ведь решает, что нам печатать.
— Стало быть, ты считаешь, что за этим ничего не кроется? Не исключено, что это мистификация?
— Да откуда я знаю, черт побери? — вызверился я.
Он обиделся. И, по-моему, не без причины.
— Спасибо, Паркер. Прости за беспокойство, — проговорил он, вешая трубку, и раздались короткие гудки.
— Спокойной ночи, Джо, — сказал я гудкам. — Ты уж извини, что я тебя облаял.
Он меня уже не слышал, но мне все же стало полегче.
И я в недоумении спросил себя, что все-таки заставило меня умалить значение этого события, почему я так из кожи лез, доказывая ему, что это всего-навсего проделки подростков.
Да потому, что ты струсил, ты — слюнтяй, — ответил тот, другой человек, который сидит в каждом из нас и порой подает голос. Потому, что ты многое отдал бы за то, чтобы поверить в незначительность этого происшествия. Потому, что ты не желаешь, чтобы тебе напоминали о том капкане за дверью.
Я положил трубку на рычаг — она громко стукнулась об аппарат: у меня тряслись руки.
Я стоял в темноте, чувствуя, как на меня надвигается ужас. А когда я попытался этот ужас осмыслить, оказалось, что он совершенно необоснован. Капкан, поставленный перед дверью, компания кегельных шаров, степенно катящихся по загородной дороге, — ведь это даже не страшно, это просто-напросто смешно. Тема для карикатур. Все выглядело чересчур уж нелепо, чтобы принять это всерьез. От такого будешь хохотать до колик, даже если это грозит тебе смертью.