[365], и даже не в безумных 25–30 млрд общей финансовой помощи в год, если считать по формулам Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР)[366]. Часто недовольство положением норвежского сельского хозяйства вызвано простым бытовым – и «несправедливым» – фактом: по шведскую сторону границы бекон стоит заметно дешевле. И это ставит перед профильными чиновниками сложную задачу по поиску баланса. С одной стороны, фермеры должны получить заслуженное вознаграждение за работу, а с другой стороны, нужно убедиться, что модель справедлива и по отношению к потребителю, которого легко отпугнуть слишком высокими ценами на товары на продуктовых полках магазинов. И раз среднестатистический потребитель не готов платить за килограмм свинины больше 50 крон, значительный рост цен может катастрофически сказаться на всей системе продовольственных поставок в стране, потому как это влечет опасность отказа от заградительных пошлин и затем краха норвежского сельского хозяйства как такового. Если мы печемся о том, чтобы животные, которых мы пускаем на мясо, жили в приличных условиях, такое решение проблемы всем выйдет боком. Что же делать? Здесь было бы уместно предложить тем, кому небезразличен этот вопрос, выразить свою покупательскую позицию, отдавая предпочтение мясу с ферм, где «веселые свинки» находятся на свободном выпасе. Думается, тогда мучения животных в сельском хозяйстве в целом уменьшились бы, а объем выбросов парниковых газов снизился. В то же время это дало бы четко понять, что норвежцы не против раскошелиться на мясо. Ничто, конечно, не мешает ни думать так, ни поступать, как я описал, но доля экологичного мяса на рынке продолжает снижаться. Сегодня она не превышает 0,2 %, так что веры в светлое будущее для свиней это не внушает.
Впрочем, не стоит забывать, что найдется немало и тех, кому такие высокопарные рассуждения отнюдь не по нутру. Одни не так уж хорошо зарабатывают, у других к гастрономическим изыскам душа не лежит, и они вовсе не склонны к долгим витиеватым «разглагольствованиям» об этике обращения с животными. Некоторым вполне достаточно съесть незамысловатую сосиску с картошкой, перед тем как идти стричь газон, и никто на них за это свысока не смотрит. А тем, кому не все равно, я бы рекомендовал ознакомиться с размышлениями того, кто мыслит и правда широко и вдумчиво.
Если выбирать лишь один текст, который бы отражал современную этическую дискуссию по этому вопросу, я бы выделил книгу «Освобождение животных» (Animal Liberation)[367] Питера Сингера, впервые опубликованную в 1975 г. Сингер, профессор биоэтики в Принстонском университете в США, считается одним из самых влиятельных гуманистов нашего времени. Уже по одной этой причине стоит к нему прислушаться.
Даже теперь, спустя более 45 лет после выхода книги в свет, название «Освобождение животных» может показаться пародийным – во всяком случае, наивным, – если сравнивать его с другими освободительными процессами в истории человечества. Сингер, впрочем, сделал это намеренно, продолжив тем самым традицию, заложенную Мэри Уолстонкрафт, которой пришлось пройти через насмешки и унижения за публикацию в 1792 г. книги «В защиту прав женщин». Подобно тому как Уолстонкрафт стала иконой феминизма, Сингер стал такой же важной фигурой для растущего движения, объединившего тех, кому не безразличны животные.
Сингер, безусловно, был далеко не первым, кто написал книгу в защиту прав животных. Однако он оказался первопроходцем в том, что сосредоточил внимание не на отдельных случаях того, как пинают кошек или стегают лошадей. Работа Сингера появилась в ответ на новые способы организации животноводства, возникшие в 1960-х гг., когда фермы стали напоминать фабрики, а животные превратились в обезличенный товар. В книге «Освобождение животных» Сингер одним из первых сформулировал, что промышленное животноводство само по себе большое структурное злоупотребление. В то же время автор и в целом осуждает давнюю традицию воображать, будто человек имеет полное право эксплуатировать и беспрерывно мучить других созданий, которые все чувствуют. Нельзя утверждать, что животные имеют меньшее право на жизнь лишь потому, что «весьма вкусны».
Актуально ли читать «Освобождение животных» в наши дни?
Может, это слишком смелое заявление, но, если бы в 1975 г. мировое животноводство находилось на уровне развития современного норвежского, не факт, что книга Сингера бы прогремела. Во всяком случае, надо думать, ее бы встретили спокойнее. Повествование сопровождается пространными описаниями худших животноводческих ферм Австралии и США, которые не сравнить с норвежскими наших дней. Этот факт легко упустить из виду, когда бóльшая часть интеллектуальной продукции в страну импортируется. Читать «Освобождение животных» в сегодняшней Норвегии – все равно что читать заграничные репортажи о боевых действиях. Конечно, это пища для размышлений и повод задуматься, но не стоит воспринимать прочитанное как призыв к митингам за мир в собственной стране. Мы-то не воюем, и у нас с содержанием животных все более или менее неплохо, благодаря в том числе Сингеру и движению за их права, начало которому он положил.
Нам следует учитывать уроки прошлого. Если мы что и усвоили на других примерах движений за права – например, женщин, – так это то, что с улучшением ситуации борьба еще не окончена. Однако здесь уместно было бы напомнить, что ситуации разные, потому как в первом случае мы говорим о людях, а во втором – нет. Примерно здесь и пролегает граница, после которой мы уже не можем давать проверенные на практике и объективные рекомендации по тому, как поступать правильно, – для этого пришлось бы написать целую диссертацию. Впрочем, Сингер, по сути, это и сделал. Он пришел к выводу, что мы обязаны полностью отказаться от животноводства, в каких бы «гуманных» условиях животные ни жили до своей смерти.
Питер Сингер, вероятно, самый гуманный из наших современников. Судя по его сострадательному отношению к другим, он исповедует философию утилитаризма. Говоря простым языком, она подразумевает, что любое действие должно оцениваться, исходя из принципа наибольшего блага для всех сторон. Это не значит, что оно должно универсально приносить пользу, но нам необходимо выбирать тот вариант, который причиняет всем меньше всего страданий или вреда. Сингер считает, что, раз мы признаем желание животных жить, а мясо нельзя назвать необходимым условием для здоровой и благополучной жизни человека, у нас нет достаточно обоснованных причин держать их в неволе, а потом убивать. Однако философ не отрицает возможности использовать животных для проведения экспериментов. Сингер полагает, что это допустимо, поскольку способствует развитию медицины, другими словами, суммарное благо такую практику оправдывает.
Трудно критиковать Сингера за сформулированные им этические принципы, но можно за излишнюю веру в нашу способность и желание анализировать собственные поступки. Большинство из нас не смогли бы ужиться в мире, где каждое действие должно быть рационально аргументировано. Впрочем, и все больше людей, приходя в магазин, вдумчиво задаются вопросами: не навредит ли покупка окружающей среде? Не нанесет ли она вреда животным? А что насчет ущерба работникам, которые произвели этот товар? Не противоречит ли покупка другим моим культурным и идеологическим ценностям? Однако, сколько бы мы ни задавали себе вопросов в течение дня, в конце концов все равно все сводится к тому, что решения мы принимаем в соответствии со своим моральным компасом, который, что называется, нутром чуем. Так что подсказывает мне чутье спустя без малого полгода, как я приезжал и работал в свинарнике?
Глава 17Забой
Начало ноября. Смерзается впечатавшаяся в землю тракторная колея, над усыпанным гравием двором дует колючий ветер. Мы дрожим от холода, исподлобья смотря на дорогу. Близится полдень, вот почти и все – с минуты на минуту приедет грузовик со скотобойни.
– Долго еще, как думаете? – Пониже надвигаю капюшон и прячу руки в карманы куртки.
– Всегда оговаривается примерное время, – отвечает Лейв. – Да и необязательно нам тут торчать.
Иду за ним в хорошо отапливаемый свинарник. Мы устраиваемся в пыльном кабинете в подсобке со старой мебелью. Болтаем о пустяках, листая подшивку старых выпусков отраслевого журнала о свиноводстве, и тут у Лейва звонит телефон. Слышу на другом конце голос Эйрика:
– Выяснил, что он вот-вот будет.
– Ну, тогда пора начинать, – отвечает Лейв, поднимаясь с дивана. Он отправляется к свиньям, а я остаюсь сидеть.
Сегодня предоставлю трудиться отцу с сыном. С этого дня я больше не работник свинофермы. Отныне я всего лишь наблюдатель, который пять месяцев смотрел, как растут свиньи. Сегодня увижу, как их перевозят на скотобойню.
Раньше мне казалось, что этот день станет для меня грустным, что я так или иначе привяжусь к свиньям, но работа свинаря такого сближения не подразумевает. Росток сентиментальности во мне не пророс. Да, если я что и испытываю, когда из-за стенки начинают доноситься первые повизгивания, так это равнодушие. В этом смысле я теперь не так уж не согласен с Лейвом, который заметил: «Свиньи для нас – домашний скот. Не надо с ними миндальничать».
Мне это внушили или я сам очерствел? Или дело в том, что не так уж вопиющи условия в норвежских свинарниках, как многим кажется? Думаю, всего понемногу.
Визг снаружи становится громче, добавляя ситуации драматизма. Впрочем, я же знаю, как мало нужно свиньям, чтобы поднять шум. Иногда достаточно к ним неожиданно подойти или не пустить их, куда им хочется. Когда выводить собираются разом под сотню свиней, можно ли ожидать, что они будут тихо себя вести? Или я не прав?
Как бы ни хотелось идеализировать отношения людей и животных в прежние времена, день забоя тогда едва ли был приятнее, чем сегодня. Еще в раннее Новое время рекомендовалось всадить свинье нож в бок и отпустить бегать прямо с ним, пока она не упадет замертво