Она была действительно экстра-класс, паренек не обманул. Она взглянула на него прозрачными синими глазами и сразу обняла его, приникла животом, бедрами, грудью, щекой, обдала горячим дыханием, в котором смешалось вчерашнее вино, сегодняшняя рюмка коньяку и мятные таблетки.
– Погоди, – он отстранил ее. – Сумку поставь.
Он запер дверь и сел на стул, она осталась стоять на ковре, под люстрой.
Помолчали.
– Ну, иди в душ, – сказал он.
– У нас на этаже номер, мы перед вызовом моемся, обязательно, – сказала она. – Хотите стриптиз? Или сами разденете? Нет, конечно, я могу в душ, если хотите. Как выходить – в простынке или голенькой? А хотите – давайте вместе в душ!
– Помолчи, – сказал он. – Пока хочу, чтоб было тихо.
Прошло еще минут пять. Или десять. Она стояла неподвижно на огромных шпильках.
– Туфли сними, – сказал он. – Устала так стоять? Как тебя зовут?
– Тася.
– Удобно! – засмеялся он. – Тася – это Таня? Настя? Наташа? Тамара?
– А вам как больше нравится? – улыбнулась она, скинула туфли, подошла к нему, провела пальцем по его шее и груди. – Вы как хотите? М-м-м?
– Стой где стояла, – сказал он.
– Меня можно немножко побить, если вам нужно, – вдруг сказала она. – Отшлепать по попке.
– Не нужно, – сказал он. – Лучше расскажи про себя.
– Вообще это неправильно – в душу лезть, – сказала она. – А что тут расскажешь, с другой стороны? Студентка медучилища. Участвовала в конкурсе «Мисс Область». Вошла в десятку. Первое место назначено, второе куплено, хочешь бронзовую медаль – сделай людям приятно. Ну и вот.
– Медаль-то дали?
– Кинули, – легко вздохнула она. – Жалко, училище пришлось бросить.
– Ну-ну, – сказал он. – Типовое вранье твоя история. Просто тебе лень учиться и лень работать. Хочешь все даром. За красоту. Но что есть красота, и почему ее обожествляют люди?
– Что? – спросила она.
– Так, – сказал он. – Навеяло.
Прошло еще минут пять.
– А вы вообще что хотите? – спросила она.
– Чтобы ты обиделась! – вдруг закричал он. – На жизнь! На судьбу! На меня, что я тут над тобой изгаляюсь, а потом буду трахать, как захочу! Да и на себя тоже, на свою блядскую покорность!
– А что вы про меня знаете? – закричала она в ответ и взмахнула рукой, словно желая дать ему пощечину. – Что вы про мою жизнь знаете? Я ведь человек! Понял, ты? Меня мама любила, как тебя, и сильнее даже! Ну, умерла она, а папа еще раньше! А жениха в Чечне убили! Вот ты меня трахать будешь, а у меня живот болит, знаешь как? К онкологу идти боюсь, и все равно денег нет…
Слезы брызнули у нее из глаз, она бросилась на диван, свернулась клубочком и задрожала в рыданиях. Короткая юбка сильно задралась, и голые бедра над черными чулками засияли беспомощно, жалобно, страшно.
Он опустился на корточки перед диваном. Помешкав, прикоснулся к ее плечу.
Она приподняла голову, поглядела на него синими прозрачными совершенно сухими глазами и негромко спросила:
– Так нормально? Возбуждает?
много ли человеку земли нужноПространство и время
У нее схватило живот, пардон. В гостях. Ну, бывает. Ну, извините. Она зашла в туалет, заперла дверь, подняла платье, стянула трусы, уселась на унитаз. Она точно заперла дверь. С ней никогда такого не было, чтобы она забыла запереться в сортире. Даже дома, когда никого в квартире не было, она все равно запиралась.
Но дверь раскрылась, и вломился сильно пьяный мужчина.
Она завизжала. А он заорал:
– Отвернитесь! Глаза закройте!
И принялся мочиться в раковину.
Она привстала, протянула руку, захлопнула распахнувшуюся дверь и зажмурилась.
– Ух, – сказал он, открыв кран и пустив воду. – Простите. Честное слово, я бы просто описался. Спасибо. Извините.
Вдруг стены шатнуло и что-то глухо двинулось в коридоре.
Он толкнул дверь. Дверь не поддалась. Он повертел ручку. Навалился плечом. Ударил кулаком. Никакого толка. Как будто бетоном приперло. Из коридора раздался крик. Снова какой-то стук. Потом все стихло.
Погас свет.
– Что это? – беспомощно спросила она.
– Не знаю, – сказал он. – Мобильник в пиджаке, черт.
– А у меня – в сумочке, – сказала она. Живот у нее заболел еще сильнее. Она уже не могла сдерживаться. – Простите, – сказала она через полминуты. – Я не могу нашарить кнопку, воду спустить.
– Кажется, вот, – сказал он. Их пальцы встретились. Он нажал на рычаг. Вода загрохотала. – Сейчас я вас пущу к раковине, – сказал он. – Вымойтесь. И пустите меня к унитазу, – он совсем протрезвел. – Надо, что называется, впрок. Пока вода есть. А вы громко пойте, чтоб не слышать все эти дела. Петь умеете?
– Ерунда, – сказала она. – Не стесняйтесь. Вы не заметили, здесь есть освежитель?
Он достал из кармана зажигалку, оторвал кусок туалетной бумаги, зажег.
– Меня бабушка учила: навонял в сортире – сожги бумажку.
Язычок желтого пламени высветил их лица. Потом снова стало темно.
– Надо набрать воды, – сказал он. – Только вот куда?
Она открыла кран, кран засипел.
– Все, – сказала она.
Он сел на пол. Мягко обнял ее, притянул к себе. Она села рядом. Было неудобно.
– Нам надо заснуть, – сказал он. – Мы пьяны. Мы одни. Мы скоро умрем. Спите.
– Помогите!!! – вдруг закричала она.
– Глупо, – сказал он, роняя голову ей на грудь. – Я уже сплю. Мамочка, покачай меня.
– Сыночек, ты меня не лапай, – она засмеялась, а потом всхлипнула и обняла его.
Через двадцать шесть часов их вытащили спасатели. Это было частичное обрушение перекрытий на трех этажах. Они уцелели чудом.
Прощаясь, они сначала обнялись. Потом пожали друг другу руки. Потом помахали сжатыми кулаками. Потом просто покивали. И пошли в разные стороны.
Правда, совсем потом, через много-много лет, они случайно встретились в эмиграции, в Германии, в доме престарелых. Доживали жизнь, осторожно заботясь друг о друге и выходя вместе в парк покормить птичек.
миролюбивая внешняя политикаЛена и дальневосточный фланг
У меня был друг, у него день рождения был 20 марта. Я к нему всегда ходил. У него всегда довольно много народу собиралось. А в тот раз должна была прийти одна прекрасная девочка, Лена ее звали. Мне очень надо было с ней встретиться. Просто позарез. Конечно, я мог ей просто позвонить. Постоять с ней у памятника Маяковскому. Или пройтись по Тверскому бульвару. Но я хотел встретиться с ней не специально, а вот этак, средь шумного бала, случайно. Что-то ей объяснить, что-то у нее выяснить. В общем, расставить кое-какие точки над некоторыми i.
Поэтому я ждал этого дня. Заранее обдумал, что надену. Меня родители вообще-то не очень баловали красивыми вещицами, но для данного дня у меня был почти новый вельветовый пиджак и очень красивый галстук. И рубашка с запонками (папиными, но зато янтарными). И мне как раз купили новые туфли, и я бережно их носил, чтобы не сбить носы.
В общем, жил предвкушением. Гран-суаре, рандеву фаталь.
Вдруг бабах – провокация на острове Даманский. Грозные статьи в «Правде» и «Красной Звезде», начиная с 4 марта. Радио тоже добавляет. Просто войной запахло. Все люди про это кругом говорят, прямо на улицах, в троллейбусах. Отовсюду слышно: Китайцы прут! Семьсот миллионов китайцев!
Но потом все затихло, довольно скоро. Я успокоился. Даже купил пачку папирос «Герцеговина Флор». 70 копеек, не фиг собачий. Специально, чтобы в гостях курить, при ней. Она всегда замечала, что я курю именно папиросы. По-моему, ей это нравилось. И вдруг 15 марта – снова! Китайцы прут, наши отбиваются. Вот черт. Ведь если война, то какой уж тут день рождения приятеля? Какая уж тут Лена и серьезный разговор под маской светской беседы?
Я совершенно серьезно боялся, что война с Китаем перечеркнет мои планы. Что делать? Как следует шарахнуть, чтоб неповадно было? Нет, нет! Тогда они в ответ шарахнут, и война уже точно начнется. Нужны усилия дипломатов.
– Ну дипломаты! – шепотом умолял я. – Сделайте же что-нибудь! Берегите мир во всем мире! А если без войны никак нельзя, то недельки через полторы, а?
Остров Даманский в конце концов отдали китайцам. А что стало с Леной, я не знаю. После той встречи я ее ни разу не видел. И не звонил.
судьба человеческая и судьба народнаяУ высоких берегов Амура
Приснился ужасный сон. Продолжение рассказа Чехова «В овраге». Помните? Это там, где был старик Цыбукин, его сын Анисим женился на бессловесной Липе, у них родился мальчик Никифор, потом Анисима арестовали, старик Цыбукин переписал землю на внука, и вторая невестка Аксинья обварила дитя кипятком. Потом были поминки, и та же Аксинья сидела за столом в новом шелковом платье. А поп сказал: «Не рыдайте о младенце, ибо таковых есть царствие небесное». А попадья таскала угощение на тарелки своим детям. А потом Липу выгнали из дому.
Вот это – страшный рассказ Чехова.
Мне же приснилось, что Липа взяла гробик со своим младенцем и пошла странницей, питаясь подаянием. Гробик становился все легче, дитя усыхало внутри. Потом Липа попала в избу к двум ссыльным социал-демократкам, эсдечкам (соседи называли их «издечки»), которые в дальней деревне из свежих и бодрых барышень превратились в бесполые заезженные создания, среднее между конем и человеком, и они спали в одной кровати, но не как мужик с бабой, а как два рабочих существа. Они спросили у Липы, что у нее в коробе, она открыла и показала высохшего младенчика Никифора. А «издечки» вдруг стали говорить длинные слова о язычестве русского человека и о народе-богоносце.
Липе стало непонятно, она забрала гробик и ушла.
А на горе над рекой сидели мужики, и, хотя Липа была с некрасивыми руками-клешнями от мытья полов и черным от слез и голода лицом, они все равно увидели, что это молодая крепкая еще женщина, повалили на землю и стали ею тешиться, а гроб с младенцем выбросили в реку, которая катилась под горой, серебряно сияя навстречу восточному солнцу. Изморенная насильной утехой, Липа встала и, не замечаемая мужиками, сбежала вниз и поплыла по реке, но, не догнав гробика, скоро остыла, закоченела и утонула.