Вижу: правда написано. «Билеты действительны» и все такое.
– Извините, – говорю.
– Пожалуйста, – говорит. – А если бы я захотел тебя обмануть, то будь уверен, не на рубль двадцать, а на сто тысяч. И ты бы этого не заметил.
Хмыкнул и ушел. Кто он был?
Ну, неважно.
Захожу в ложу; мой стул – в первом ряду. Слева от меня сидит знаменитый музыковед Светлана Виноградова. Красавица с черной родинкой на лбу. Жадно ест пломбир в вафельном стаканчике. Два стаканчика съела. Вместо «браво-бис» кричит «Здорово! Еще!» И руки с пломбиром, аплодируя, перебрасывает через барьер ложи. Того гляди уронит. Но нет, обошлось.
Концерт поразительный. Свободное, привольное пение, этот Пирс просто всем собою поет. Бриттен играет так аккуратно, нежно, пристально. Пирс сильно артикулирует немецкие слова. Особенно звук “t” в конце слова. Beginnt получается почти как beginnTch.
На бис спел какой-то Christmas Carol. “I wonder, oh, I wonder the sky”. Совсем по-другому, голос-колокольчик.
Я удивлялся. Великий композитор современности аккомпанирует пусть превосходному, но все же просто тенору.
Потом я узнал, что Пирс, как бы это сказать, был спутником жизни Бриттена с самых юных лет до его смерти.
А сильно потом я посмотрел «Пианистку» по роману Елинек.
Там тоже кто-то пел «Зимний путь». Но не так, совсем не так.
Какие тут уроки? Где?
Да в каждом мгновении, в каждом движении и звуке.
В случайности всего, что происходит.
он, верно, был упрямей всехДачное. Шутник
Давно это было. Пришли к нам на дачу местные рабочие. Новую помойку отрыть, кажется. В очень веселом настроении.
Один говорит:
– У Симонова были!
Другой говорит:
– Ух, юморист! Прямо идем смеемся всю дорогу!
– Да, отмочил! – говорит первый.
Строгий облик сухощавого, серебряно-седого Симонова как-то не вязался с такими словами. Понимаю, если бы так про Червинского сказали. Или, там, про Дыховичного и Слободского. Вот эти – на самом деле юмористы. Комедиографы и вообще шутники.
Помню, как Владимир Захарович Масс, сам эстрадный юморист, говорил, что с трудом высиживает застолье со своими коллегами: «Ну, все время хохмы и каламбуры! Сил моих нет, скулы сводит!»
Вот я и спрашиваю:
– Чего же это он отмочил?
Они говорят:
– Приходим, калитка отперта, заходим на участок. К крыльцу подходим, кричим: «Хозяева, хозяева!». На крыльцо сам выходит. Трубку курит. Мы говорим: «Работа есть, Константин Михалыч?» Он говорит: «Да работы-то много. Вон у сарая крыша течет. Вон забор заваливается. Яблони окопать надо. Полно работы…» Мы говорим: «Константин Михалыч, да мы мигом, да мы сейчас!» А он говорит: «Да погодите!» Помолчал, трубку покурил и вздыхает: «Работы много, да что толку. Денег нет».
светлой летней ночьюРазвратница
– Все случайно вышло, – сказал Василий Матвеевич С., представитель нашей страны в одной международной гуманитарной организации. – Я тогда на «скорой» работал, водителем. Была у нас одна врач. Старше меня, но не очень. Мне двадцать два было, а ей под тридцать. Все говорили, что она развратница.
Красивая? Черт знает. Если всё по отдельности – ничего такого. Нос курносый, глаза широко расставленные. Фигура в рюмочку, талия – двумя ладонями. Ножки не очень, правда. Но какая чепуха, все эти ножки-глазки! – Василий Матвеевич отпил коньяку и перевел дух. – Смотрю на нее – всё внутри дрожит.
А она со мной вежливо и деловито. Добрый день. Адрес такой-то. Чемоданчик подержите, пожалуйста. Спасибо. До свиданья.
Один раз ночь была, лето, приехали с вызова, на станции никого нет. Она нагнулась к столу, что-то пишет, я не стерпел и хвать ее за задницу. Она повернулась, посмотрела мне в глаза секунды три и поцеловала. Ох, как мы целовались. Потом сама меня раздела. Господи, твоя воля, я эту голую тонкую крепкую талию в руках держу, рассвет, сизая дымка, и такая женщина. Сильная, страстная, влюбленная, и вся моя.
Едва дождался следующего раза. Купил сок, пирожные, чтоб было все приятно. Обнял ее за плечи, а она выдернулась:
– Что с вами? Вы в уме?
Я говорю:
– Татьяна Сергеевна! Таня! Ты что?
– В каком смысле? – морщит переносицу.
Я подумал: может, я на самом деле не в уме?
– Таня, – говорю, – ты же во вторник вот тут, на этой кушетке…
– Ах, вон вы про что, – смеется. – Да, правда. Ну и что? Это был сон. Наша общая внезапная фантазия. И я прошу вас, прошу тебя, милый Вася, не надо эту фантазию портить. Уж не знаю, кем я тебе приснилась, а мне приснилось, что ты прекрасный, сильный, властный мужчина. А ты просто шофер. Докторша и шофер! Как это пошло, Вася.
Нарочно говорила с ударением на «о» – шо́фер – чтоб мне обиднее.
Я эту смену с ней отъездил. Но завтра уволился.
Раннее лето было. Решил в такси пойти.
Но подумал: нет, брат, шалишь! И сел готовиться в мединститут. Почти год готовился. Поступил. Тем более я после армии, член партии, все такое.
Тяжело учиться было. Ведь я по натуре не врач. В гное ковыряться не люблю. Но ничего. Даже в аспирантуру поступил. По специальности «Организация здравоохранения». Стал доцент, потом профессор, потом на международную работу двинули.
– Вот, – Василий Матвеевич взял рюмку и понюхал коньяк. – А потом нашел ее. На той же станции «скорой помощи», представьте себе. Прихожу. Она не узнает: я уже седой, короткая стрижка, костюм французский, крокодиловый кейс. А она все такая же. У меня, честно, сердце заколотилось.
– Здравствуйте, Татьяна Сергеевна, – говорю. – Я шо́фер Вася. Ныне профессор медицины в ранге советника-посланника. Айда в Париж, Таня? – и визитку протягиваю.
Она визитку прочитала, сморщила нос и как захохочет:
– Вася! Милый Вася! Не надо все портить!
Сунула мне визитку обратно.
Я повернулся и ушел.
– Развратница, – сказал Василий Матвеевич и выпил. – Сучка, стерва, дрянь.
Налил себе еще и попросил у меня сигарету.
родственникиДядя Дима Драгунский
Генерал Давид Драгунский и мой отец познакомились так.
1949 год. Идет полковник Д. Драгунский по Москве. По Пушечной улице. Там Центральный дом работников искусств. На стене – афиша: «Театр пародии и шутки „Синяя птичка“ под руководством Виктора Драгунского». Он заходит в двери: билетов нет, народ возле кассы толпится. Он говорит администратору:
– Дайте пропуск, моя фамилия Драгунский, я брат Виктора.
Администратор звонит в артистическую:
– Витя, тут пришел полковник, дважды Герой, по фамилии Драгунский. Он правда твой брат?
Отец отвечает:
– Конечно, правда!
Они подружились и даже нашли какую-то общую троюродную бабушку.
Давид был из Святска, Виктор из Гомеля – 52 километра всего.
Однажды отмечали мой день рождения – общее застолье, с родителями, родственниками и моими товарищами. Так у нас в семье было принято до моего восемнадцатилетия.
Пришел и дядя Дима. В генеральском мундире.
А в конце вечера один мой приятель немножко перебрал.
Ни с того ни с сего он сказал дяде Диме:
– Вот вы генерал, да? А я вот не люблю армию!
Громко так сказал и дерзко.
У меня, честно скажу, все похолодело внутри. Сейчас, думаю, дядя Дима стукнет кулаком по столу и скажет: «Мальчишка! Сопляк! Ты с кем разговариваешь!» И, значит, я должен первый сказать этому парню: «А ну извинись! И вообще уходи отсюда!»
Но дядя Дима улыбнулся и сказал:
– Я тоже не люблю армию. Чего тут любить? Это служба.
почему он сказал «да»Дядя Лёня
Итак, моему папе позвонил администратор и спросил: «Тут пришел полковник, дважды Герой, по фамилии Драгунский. Он правда твой брат?»
Папа сказал: «Конечно, правда!»
Почему?
Может быть, он подумал: человеку очень хочется на спектакль. И вот человек такое выдумал. Но раз ему так хочется, то пусть его пропустят.
Или свою роль сыграло обаяние слов «полковник, Герой»? Ведь это же лестно, когда такой человек называет тебя своим братом!
Может быть. А может быть, все проще. И грустнее.
У моего папы был брат Лёня. Сводный, от другого отца. Поэтому у него отчество было Михайлович. Но бабушкина фамилия – Драгунский. Потому что второй муж скоро бросил бабушку Риту. Они жили втроем – бабушка Рита, папа и его брат Лёня. В той самой комнате в огромной коммуналке на Покровке, где потом жили мы все.
Папа рассказывал, как забирал его из детского сада, как кормил пшенной кашей, как они вдвоем ждали маму (то есть мою бабушку) с работы.
Мой дядя Лёня был ранен и умер от ран 7 августа 1943 года в деревне Печки Людиновского района Калужской (тогда Орловской) области.
Ему было 18 лет.
Была похоронка, разумеется.
Но всегда остается надежда.
Может быть, папа подумал: а вдруг?
Вдруг брат Лёня остался жив, воевал, стал Героем, и вот пришел.
Ведь бывает же такое!
Не бывает.
материалы к внутренней историиСолдат империи
В 1965–1969 годаъ генерал Д. А. Драгунский был заместителем командующего Закавказским военным округом.
Вот какую историю он рассказал мне.
Передаю в точности.
В одной из закавказских столиц начались волнения. Собрался довольно большой митинг. Под антисоветско-националистическими лозунгами, как сказал дядя Дима. Сейчас бы мы, конечно, сказали, что это было выступление за демократию и независимость.
Но сейчас – это не тогда.
И наоборот: тогда – это не сейчас.
Ни в газетах, ни по радио об этом не было ни слова.
Власть поначалу растерялась. Никаких мер никто не принимал, и на второй день на площадь пришло еще больше народу. В городе было смутно. Мужчины маленькими толпами стояли и курили на перекрестках. Группы молодежи бегали от дома к дому. Что-то назревало.