К экзаменам готовились у Оли. Но она, пребывая в мечтах и прекрасном настроении, от занятий отлынивала любым способом, то предлагая попить кофейку с пирожными, то посмотреть кинцо, по покурить на балконе, то просто пройтись по улице: «На дворе весна, красота, припекает солнышко, цветет сирень, а мы с тобой сидим как две дуры!»
Смеялась над корпевшей над учебниками Алей: «Тебе-то что? Ты медалистка, для тебя все двери нараспашку! Это мне зубрить и зубрить. Но, знаешь, вообще наплевать! Не поступлю – пойду работать. Деньги мне нужны как воздух, сама знаешь».
На Алины уговоры поддалась с трудом:
– Ладно, тогда в пед. Но только если ты вместе со мной! Одна не пойду. Пошли в пед, а, Алька? Там хоть и одни девки, но рядом Второй мед, парней завались! Вот и найдем женихов! Муж-врач, а что? Прикольно! Ну, как я придумала?
В пед? В пед не хотелось. Думала про историко-архивный или про филфак МГУ. А потом плюнула – да какая разница? Зато будем вместе. Рядом Оля, и мне ничего не страшно. А одной… да еще привыкать к новому коллективу… Для меня это ужас. Мои вечные страхи. Да и, в конце концов, чем плох пединститут? Учитель – самая благородная и самая важная профессия. К тому же в память о маме.
Софья приняла эту новость спокойно: пед так пед. Главное – образование. Да и чувствовала свою вину за неполучившийся журфак.
А вот к выпускному готовилась основательно. Платье, нежно-голубое, из китайского шелка старых запасов, но сносу ему нет и не будет, да и качество – масло! Даже цвет за столько лет не поблек! Так вот, из китайского шелка был сшит костюм – легкая, летящая юбка-шестиклинка и пиджачок-размахайка. Под пиджачок нежный топик на тонких бретельках. Достали и туфли, нежно-бежевые, кофе со сливками, как сказала Софья. Вызванная на дом парикмахерша Зоечка навертела сложную прическу, локоны в одну сторону, гладкий зачес на другой.
В уши внучке Софья вдела крохотные жемчужные шарики.
– Как-то слишком… – Аля вертелась у зеркала. – Вычурно как-то!
– Это твой первый бал, – отрезала Софья. – И ты такая красавица! Пусть смотрят и любуются, дурочка! Да еще и с твоей медалью!
Аля со вздохом согласилась. Отказать Софье она не посмела.
А Оля пришла в широких льняных, белых в тонкую синюю полоску брюках и белой майке в синий горох. Распущенные волосы и громадные белые клипсы в ушах. И, надо сказать, все смотрели на Олю. Не на нарядную Алю в шелках и прическе, не на Ирку Соломину в длинном вечернем, красном с блестками платье. Не на Чумакову в шифоновом моднющем плиссе и не на Рохленко в сиреневом сарафане, усыпанном серебристыми пайетками. И уж точно не на Волкову в зауженном трикотаже!
Оля была чудо как хороша – свободна, раскованна, легка. И наряд такой морской. Секунда – и взлетит, как чайка, гордая и свободная!
Смущенная, Аля показала ей большой палец. Оля кивнула и беспечно махнула рукой.
Все были с родителями, с бабушками и дедушками, со старшими и младшими сестрами и братьями.
Софья, наряженная в серый джерсовый костюм и голубую в кружевах блузку, в драгоценностях, в туфлях на высоких каблуках («Аля! Как я выдержу эту пытку, не знаю!)», сидела, гордо подняв голову.
А Оля была одна. Валере звонить не стала, Катя была в больнице, взаперти. Да и какая Катя… После вручения медали к Софье подошла завуч.
– Вам есть чем гордиться! Девочка у вас замечательная!
– У меня две девочки, – улыбнулась Софья, – Аля и Оля. И обе хорошие! Уж мне-то вы можете поверить!
Аля готова была Софью расцеловать. «Какая же у меня… бабушка», – подумала она, впервые назвав так Софью. Ее действительную, законную, настоящую бабушку.
После фуршета – новое модное слово – «родственнички», как называла их Оля, наконец отвалили.
Облегченно вздохнув, подростки бросились на школьный двор курить и выпивать. Теперь им некого было бояться, они чувствовали себя взрослыми и на учителей посматривали снисходительно.
В полутемном актовом зале начались танцы, в туалетах и раздевалках продолжались выпивоны, кто-то уединился в пустых классах, громко бренчали гитары, и замученные учителя мечтали об одном – чтобы этот беспредел поскорее закончился.
Аля выпила шампанского и тут же захмелела. Очень хотелось домой, спать. Но, поддавшись на уговоры, выпила еще пару стаканов вина.
Через полчаса выпускной бал для нее закончился – вернее, продолжился в женском туалете в обнимку с унитазом.
Ворвавшаяся в туалет Оля кричала:
– Не умеешь – не пей! Ну все сорвала, все!
Аля сидела на полу, размазывая по лицу слезы, и умоляла отвести ее домой.
– Домой? – возмутилась Оля. – Конечно! Ты же уже отпраздновала! Теперь можно домой! А мы собрались за город, встречать рассвет и купаться! И как ты думаешь? Меня кто-нибудь будет ждать, пока я поволоку тебя домой? Все уже собрались и ждут только нас!
От стыда Аля ревела.
Громко вздохнув и подтянув Алю за подмышки – «Господи, тяжелая, как слон!» – Оля вытащила ее из туалета. Аля болталась, как тряпичная кукла. В коридоре к ним подскочили ребята. Перехватив окончательно размякшую и раскисшую, ревущую от стыда Алю, они выволокли ее на улицу и взялись дотащить до дома.
Оля осталась у школы.
Аля обернулась и увидела, как Оля, отвернувшись спиной, закуривает и громко смеется. Вокруг нее гомонили ребята.
«Почему она со мной не пошла?»
Увидев пьяную внучку, бабушка ничего не сказала. Сдержанно поблагодарила ребят, раздела рыдающую Алю, уложила в постель, напоила горячим чаем с лимоном.
– Спи, Аля. Надо просто поспать.
Принесла старый тазик и поставила его у кровати:
– Если что, зови, не стесняйся.
Громко всхлипывая и пряча глаза от стыда, Аля кивнула.
И в первый раз в жизни сказала:
– Спасибо, ба! И, пожалуйста, не сердись! Прости меня, если можешь.
Софья усмехнулась и погладила ее по голове:
– Спи, дурочка. Отдыхай. С кем не бывает.
После долгого, темного сна с кошмарными сновидениями все закончилось. Остались только головокружение, тошнота и дикий, непреходящий стыд перед всеми – учителями, ребятами, а главное, перед бабушкой. Теперь она называла ее именно так.
Через пару дней, когда Аля окончательно пришла в себя, за вечерним чаем, бабушка сказала:
– А что же твоя дорогая подружка, верная Оля? На природу отправилась? Воздухом подышать? А проводить тебя – нет? Видимо, очень спешила?
Аля опустила глаза:
– Ну… не знаю. Я вообще плохо все это помню. А она… звонила?
– Звонила, – кивнула Софья. – Тараторила, что была страшно занята, задержалась у кого-то на даче. Ну а там, естественно, не было телефона! Да и откуда там телефон? Да и автоматов на станции там тоже нет.
Аля молчала.
– Да не переживай ты так! – продолжила Софья – Всяко в жизни бывает! А про Олю твою… Что ж, тоже все сложилось неплохо! И даже хорошо – теперь, я очень надеюсь, тебе все понятно. Школа жизни, девочка. – Бабушка вздохнула и посмотрела в окно. – Зря ты ей звезду отдала. Зря. Нет, мне не жалко. На хорошее дело уж точно бы не пожалела. Ты меня знаешь – сама бы, своими руками.
– Ты – знала? – еле слышным шепотом спросила Аля. – Знала и ничего не сказала?
– А что тут скажешь, когда дело сделано? То, что ты не воровка, я знаю. То, что взяла ее на доброе дело, – тоже уверена. Только вот стоит ли Оля твоих душевных мук и страданий? Я не уверена. Ладно, не казни себя, ты поступила благородно. А то, что мне не сказала… Понимаю, что испугалась. Боялась, что откажу. Переживем, Аля, и это. Мы многое с тобой пережили! А это – тьфу, ерунда!
– Прости меня пожалуйста, – прошептала Аля, – если можешь.
– Все, тему закрыли! Так, давай по делу! Что у нас завтра? Повезем документы? Надумала куда? Или еще сомневаешься?
Из Алиных глаз хлынули слезы.
– Какая же ты у меня!
Софья Павловна улыбнулась.
– Какая? Обыкновенная. – И добавила: – Разная я, Аля. Очень разная. Особенно была. Так что, моя девочка, не обольщайся. Ну что, все-таки педагогический?
Аля кивнула.
Бабушка покачала головой.
– Ох зря, девочка моя. Зря. Труд это благородный, но крайне неблагодарный: сорванный голос, больные ноги. А главное – нервы, Аля! С учениками сплошные стрессы, с родителями – знаешь, сколько среди них наглых и чокнутых? А коллектив? Коллектив, в котором сплошные бабы – разведенные, старые девы, издерганные, подчас завистливые. А уж про сплетни и говорить нечего! Нет, ты не права. Давай подумаем о чем-нибудь другом! Например, филфак в университете. Тебе все дороги открыты!
– Ба! – тихо, но решительно проговорила Аля. – Я все решила. И не отговаривай меня, очень прошу!
– Ну и ладно, – улыбнулась Софья. – Так, значит, так. Твой выбор я уважаю. Ну и, в конце концов, – не место красит человека.
Оля пришла в тот же вечер. Зашла, прихрамывая. На лодыжке резиновый бинт. На лице сплошное страдание.
Аля молчала.
– Аль, – немного капризным голосом начала она. – Ну, может, хватит? Сколько можно? Что я такого сделала, а? Это ты, прости, нажралась как свинья!
– Это ты так извиняешься? – усмехнулась Аля. – Что ж, вполне в твоем стиле.
– Нет, правда! Сама подумай, – горячо заговорила Оля. – Выпускной бывает один раз в жизни. Да и потом – тебя что, не довели до дому? Бросили в овраге помирать? Сдали в вытрезвитель? Знаешь, ты тоже не преувеличивай! И вообще, видишь, – она кивнула на ногу, – у меня тоже неприятности. И куда серьезнее, чем у тебя!
– А что случилось?
– Да вывих! Об корягу споткнулась. Нога распухла, боль адская!
– Тоже напилась? – усмехнулась Аля. – Хотя вряд ли, ты у нас закаленная.
– Зря ты так, – обиделась Оля. – Зря. И вообще… Что ты сравниваешь? Бабка над тобой трясется, любые твои желания исполняет! Что такое деньги, тебе неведомо. А я позвонила Валере, говорю – у меня выпускной, деньги на туфли нужны. А он заржал: «И мне нужны, Олюнька!»
Ну не дебил? И ни слова про Катю, ни слова! Ни одного вопроса: «Как ты, что собираешься делать дальше?» Вот такая скотина мой родной отец. – Помолчав, Оля добавила: – Я никому не нужна, понимаешь? Вообще никому! Ни одному ч