еловеку на всем белом свете! Тетке написала, Валериной сестре, в Казань. Катя с ней дружила, подарки ей привозила. Та, конечно, та еще жучка – приваливала, как только мои с гастролей возвращались. Живет она хорошо, небедно, заведующая парикмахерской. И что ты думаешь? Сразу заныла: «Ой, Олюшка, откуда у меня деньги? Сама еле-еле, с хлеба на воду!» И начала свои болячки перечислять – холецистит, колит, радикулит. И все остальное. Короче, я бросила трубку. А больше родни у меня, Алька, нет. А тут еще ты со своими обидками!
– Ладно, проехали, – поморщилась Аля.
Софьи дома не было, ну и хорошо. Но вскоре Аля услышала, как хлопнула входная дверь. Впервые Софья не зашла в комнату. Впервые не предложила Оле поесть или выпить чаю. «Злится. Обиделась за меня, – почему-то с гордостью подумала Аля. – А ведь Оля права: Софья меня любит, а вот Олю не любит никто. Никто, кроме меня. Выходит, я за нее отвечаю».
Назавтра поехали подавать документы. Аля заметила, что Оля перестала хромать. Так быстро прошло? Может быть. Или всем просто хочется, чтобы их пожалели?
Документы подали и пошли в кафе-мороженое.
Аля смотрела на подругу и думала: «А ведь она мне такой близкий и родной человек. И я готова все ей простить. Все обиды. Нет, бабушку я очень люблю! Но это совсем другое дело. И правда, хватит дуться. Все мы не без греха, как говорит бабушка. И вообще, великодушие – лучшее из человеческих качеств! Из какого это романа?» Аля не помнила. Да и какая разница?
Конечно, бабушка поняла, что Аля решила поступать в пединститут из-за Оли. Она ее не ругала. Просто сказала:
– Зря ты, Аля. Нельзя так идти на поводу. Хотя ты, конечно, ведомая. Да и в кого тебе быть другой? Отец твой человеком был слабым, безвольным. Мать… Да тоже, ты и сама знаешь! Прости. Дед, «великий драматург», – Софья усмехнулась, – и говорить нечего! Слабак и трус. А я… – Софья задумалась. – По природе я тоже… не очень… Всю жизнь мечтала спрятаться за широкую мужскую спину. Но не получилось. Поэтому и пришлось выживать. Это ведь безусловный инстинкт, никуда не денешься. Карьеры я не сделала, а ведь дурой никогда не была. Да и не стремилась, вот что ужасно. Думала, деньги есть – и хорошо, буду жить припеваючи. Только не вышло. Хорошей хозяйки из меня не получилось, сама знаешь. Хозяйство я ненавидела. Матерью оказалась плохой. Свекровью… И это ты знаешь. Бабкой – туда же. Да, умная, красивая, могу поддержать любую беседу. Веселая, остроумная – ну все это, конечно, когда-то. А толку? Прожигала жизнь, проматывала в удовольствиях.
Выходит, и у меня нет никакого характера, Аля. Получается, не от кого тебе взять крепость духа и волю. А жаль. Так и будешь всю жизнь под такими вот Олями. Об одном мечтаю – чтобы ты встретила хорошего человека, порядочного, доброго. Чтобы оценил, какая ты.
– Ба! – Аля дотронулась до ее руки. – Перестань! Ты просто ничего не могла поделать! С отцом, например. Но ты же боролась, делала все, что могла! И бабушка ты замечательная! Просто лучшая из всех бабушек. Уж мне-то ты можешь поверить! – Она подошла к Софье, крепко ее обняла за подрагивающие плечи и принялась целовать, гладить по волосам, приговаривая смешные и нежные слова.
Софья подняла заплаканное лицо. Долгим, изучающим взглядом смотрела на внучку. Погладила ее по щеке:
– Знаешь, Аля, я иногда думаю: выходит, не последняя я сволочь, если ты мне послана Богом, а?
Как медалистке Але пришлось сдавать два экзамена. Через две недели она была студенткой филологического факультета Пединститута имени Ленина.
А Оля… Оля экзамен проспала.
– Как ты могла? – У Али не было слов.
Сидели на лавочке в сквере. Молчали. Оля курила и бодрилась:
– Да ладно, подумаешь! Поступлю на следующий год. Тоже мне, радость – корпеть над учебниками! Я эту чертову школу еле выдержала! Алька, вот не поверишь, я даже рада! Нет, я просто счастлива! Свобода, Алька! Отдохну с месячишко и устроюсь куда-нибудь на работу.
– Куда? – не успокаивалась Аля. – Ну куда, например?
Оля рассмеялась:
– У нас, в нашей прекрасной стране, безработицы нет! Мы не Америка! Куда? Да куда угодно! В поликлинику, например, в регистратуру. Или в библиотеку, книжечки выдавать. А что, тепло, светло и мухи не кусают. В магазин, в галантерею, например. А там – дефицит, все лучшее под прилавком. Буду еще и приторговывать, как наша соседка Лариска. Французские духи – пожалуйста! Пятерка сверху, и поливайся на здоровье. Пудра, помада, колготки. Да у нас все дефицит, куда ни плюнь! А торговля всегда в почете и всегда отлично живет.
– Это, между прочим, уголовная статья, – заметила Аля, – за спекулянтство. Ты забыла, как твою Лариску трясли? Еле отмазалась, ты сама говорила.
– Бывает. Ладно, подумаю. Денег и вправду нет, месяц продержусь, а там и устроюсь. Главное – я свободный человек, и у меня вся жизнь впереди. А там, глядишь, и найду богатого мужа. Что, не веришь?
– Верю, ты же у нас красавица.
Занятия Але нравились, все ей было легко. В группе, конечно, были одни девчонки. Мальчишек в институте наперечет, да и те нарасхват. Но Алю это не интересовало. Она по-прежнему думала о Максиме.
Однажды полезла снова в альбомы – а вдруг рядом с Мусей обнаружится любимый внук? Внук обнаружился. Пухлый, кудрявый, серьезный мальчик с огромными, нараспах, глазами, опушенными густющими ресницами. И еще одна – Максиму лет десять, все тот же красавец, только взгляд изменился. Стал презрительным, что ли? Немного брезгливым, надменным и саркастичным. Странный взгляд для десятилетнего ребенка.
Обе фотографии, конечно же, она немедленно утащила к себе и спрятала в дедов книжный шкаф, в зеленый том Куприна. Но доставала каждый вечер, перед сном, любовалась и даже – вот дура! – разговаривала с ним.
А ведь Оля права – и надо было так втюриться! Совсем ненормальная. Видимо, в маму, однолюбка.
С Олей теперь виделись реже – у каждой своя жизнь. Но перезванивались пару раз в неделю. Как только Аля начинала рассказывать про институт, Оля ее раздраженно перебивала:
– А больше у тебя ничего интересного, кроме лекций и семинаров?
– Ничего, – смущалась Аля. – Извини.
Оля, конечно по блату, устроилась в парикмахерскую администратором – помогла та самая Лариска из квартиры напротив. Зарплата копеечная, а выгоды навалом – во-первых, всегда при прическе, маникюре и выщипанных бровях. Во-вторых, знакомства, и это главное. С администратором столичной парикмахерской в самом центре хотели дружить многие: и заведующие магазинами, и продавцы, и театральные билетеры, и работники авиакасс. Словом, в полезных знакомствах дефицита не было.
– Я теперь могу все! – гордо заявляла Оля. – Любые билеты. Хочешь на «Юнону и Авось»? А в «Современник»? А в Большой на «Кармен» с Плисецкой? А давай махнем на выходные в Ригу или в Таллин? С билетами никаких проблем, ты о чем? Тебе нужны новые сапоги, Алька? Звоню в Дом обуви? У меня там завсекцией!
Подносили и подарки, всякую мелочь, но мелочь полезную: колготки, польский лак для ногтей, помаду или коробку конфет.
Оля была всем довольна. На наивный Алин вопрос, готовится ли она к экзаменам, она в голос рассмеялась:
– Я что, похожа на идиотку? Ага, сейчас! Только шнурки поглажу! И вообще – закрой эту тему. Я так хорошо сто лет не жила. А твоя каторга не для меня, усекла?
Жалко. Оля неглупая, способная, схватывала все на лету.
– Оставь ее в покое, – посоветовала бабушка. – Ты что, не понимаешь, какой она человек? Устроилась – и слава богу. Пусть бы и дальше везло.
– Но как же без образования? – переживала Аля.
– А так. Каждому свое. Вы же совсем разные, Аля! Ну как же ты этого не поймешь? У вас разные ценности, разные вкусы, разные удовольствия. Разные потребности, наконец! То, что вы сошлись в школе, вполне понятно. А потом жизнь разводит. Каждый идет своей дорогой. И поверь мне, Аля, твоя Оля – небольшая потеря! Ну неужели на факультете нет нормальных, хороших девочек?
Глупости все это, злилась на бабушку Аля. «Разные дороги, разные потребности»! При чем тут это? Они дружат тысячу лет! И в самые тяжелые, в самые грустные дни Оля была рядом. Разве можно это забыть? Хорошие девочки на факультете, безусловно, имелись, но при чем тут это? Ее лучшая подруга – Оля Лобанова. И другой ей не надо. Никому больше она не сможет рассказать все то, что когда-то рассказывала Оле. Не сможет, да и не захочет.
Конечно, с одногруппницами она общалась – вместе ходили в столовую, иногда в кино, иногда просто гуляли по улицам.
Но по Оле Аля отчаянно скучала. Даже ругала себя за это, понимая, что той она сейчас не очень нужна – у нее своя, новая жизнь. И у нее, у Али, жизнь тоже новая. Но и старая тоже – в воспоминаниях и в сердце. И никуда она от этого не денется. Действительно однолюбка.
Оля приглашала ее в ресторан. В кабак, как она называла места общепита. Впрочем, какой уж там общепит – это были настоящие, известные всем рестораны, в самом сердце Москвы. Непонятно, заманчиво и сладко звучали слова: «Националь», «Арагви», «Узбекистан», «Метрополь».
Конечно, в ресторанах Аля бывала – бабушка тоже любила «загулы» и иногда радостно восклицала:
– Аля! Сегодня гуляем! Пришел привет от твоего деда. Не так много, но и на этом спасибо.
Это приходили дедовы деньги, которые он милостиво отсылал бывшей жене, и бабушка – ох и транжирка! – тут же спускала все до копеечки. Немедленно покупались наряды для Али, потом они ехали на Горького, в Елисеевский и отстаивали очередь за ветчиной или окороком, за сыром с плесенью и, конечно же, за конфетами. Сладкое бабушка обожала. Но, как и во всем, была очень разборчива – конфеты покупали только дорогие, фабрики «Красный Октябрь»: трюфели, «Белочка», «Грильяж» и «Столичные». Других конфет Софья Павловна не признавала. Потом ехали на «Кировскую», в китайский домик, так Аля называла известный магазин «Чай-кофе». Ах как там пахло! Бабушка занимала очередь, а Аля глазела по сторонам. И Елисеевский, и «Чай-кофе» казались ей не магазинами, а сказочными дворцами. Впрочем, так оно и было.