И тут он услышал слабый голосок:
– Лев Николаевич, дорогой вы наш человек! Успокойтесь! Не надо нервничать. Не дай бог, подскочит давление!
– При чем тут давление? – опешил он, но стушевался. Голос был мягким, бархатным и действовал успокаивающе.
– Ради бога, успокойтесь! Я сейчас во всем разберусь.
– Не надо меня успокаивать, – смущенно пробурчал он. – А вот разобраться придется, моя дорогая!
Дорогая – обычная женщина средних лет, светловолосая и светлоглазая, довольно миловидная, с очень спокойным и доброжелательным взглядом, – мягко улыбнулась и посмотрела на часы:
– У нас через двадцать минут обед. Но я на обед не пойду, – без всякого пафоса заявила она, – и, уверяю вас, за час во всем разберусь. Вы сможете подождать?
Он растерянно развел руками:
– А что мне остается? Но мне, ей-богу, неловко – жертвовать обедом вы не обязаны!
– Я ничем и не жертвую! – мягко улыбнулась она. – К тому же, – она открыла ящик стола и вытащила большое розовобокое яблоко, – вот что у меня есть. Лучше любого обеда. Хотите половину?
Смешавшись, он хрипло ответил:
– Нет, спасибо.
Тетки удивленно переглядывались, хмыкали и поджимали губы.
– Ну тогда прогуляйтесь, погода отличная, – продолжала светловолосая женщина. – Май – золотой месяц, правда?
Он не нашел что ответить и в полной растерянности выкатился во двор.
Погода и вправду стояла роскошная. Пахло новыми, молодыми, еще липкими листочками, воздух был напоен весной, с утра прошел дождь, и умытая мостовая пахла свежестью. Было тепло.
Лев Николаевич сел на лавочку, закурил и вдруг улыбнулся.
За час она разберется, в этом он не сомневался. А потом… А потом он пригласит ее в ресторан. Ведь по его вине бедная женщина осталась без обеда.
В какой? Он задумался. Надо узнать, какую кухню она предпочитает. Впрочем, что там «предпочитает»! О чем он? Болван. Можно подумать, на свое жалкое жалованье она расхаживает по ресторанам. Ладно, разберемся, тоже мне, проблема.
И вдруг он вспомнил про яблоко. И это почему-то так его растрогало, что он чуть не заплакал. «Сентиментальным становлюсь», – подумал он и резво потопал к метро, где и купил здоровенный букет белых гвоздик.
Бумаги его фея выправила, как и обещала. Даже сбегала к главному и подписала. Раскрасневшаяся, довольная, она вручила Льву договоры. А он протянул ей букет.
Она замерла, и он увидел, что ее глаза наполнились слезами:
– Ну зачем, что вы… – пробормотала она. – Я же просто хотела помочь!
– Бросьте, какие мелочи! – почему-то смутился он. – Огромное спасибо, вы меня здорово выручили! И, кстати, за мной должок – обед. Ваш пропущенный обед.
Она долго отказывалась, вырывала из его цепкой руки свою белую, пухлую руку, клялась, что не голодна, что «сжевала почти целую пачку печенья, ну и яблоко, вы же видели! Такое огромное! Нет-нет, я совсем не хочу есть, честное слово! Да и вообще – я дома поем. У меня, кстати, пшенная каша с изюмом! Поедем?» – неожиданно предложила она.
Пшенную кашу Лев не ел лет сто. Да еще и с изюмом. Но проситься на кашу? Увольте. И он уговорил ее на ресторан.
Странное дело, при всем ее смущении в роскошном зале «Праги», а было понятно, что там она не бывала, вела она себя спокойно, не нервничала, приборов не роняла, еду нахваливала сдержанно, не проявляя бурных восторгов.
«Женщина с достоинством, – подумал он. – И к тому же такая милая!»
После ужина Лев с уговорами усадил ее в такси.
Дома в тот период у него все было не просто плохо, а очень плохо. Милый сынок совсем сорвался с катушек, Софья впадала в ступор, сменяющийся бурным, нездоровым возбуждением. То часами сидела в кресле и смотрела перед собой, то срывалась и начинала бегать по подружкам, ресторанам и магазинам. Транжирила деньги, приходила подшофе и принималась скандалить, обвиняя его во всех смертных грехах.
Да, дома было невыносимо.
Галочка была его утешением, светом в окне. Только она умела привести в порядок его нервы, успокоить, уговорить, что все наладится и исправится. Впрочем, наивным он не был – какое там «наладится и исправится»! Он понимал, что сын катится в пропасть, но, как большинство мужчин, пытался этого не замечать.
Пару раз он оставался у Гали, в ее крохотной однокомнатной квартирке у черта на рогах, в каком-то Бескудникове, о котором он раньше и слыхать не слыхивал.
Но спал он там крепко, вдыхая сладкий, сдобный запах ее полного, но все еще крепкого, недолюбленного и истосковавшегося тела.
Утром она готовила завтрак, хотя и торопилась на работу.
Пекла оладьи с яблоками, варила кашу:
– Тебе, Левушка, необходимо! У тебя нездоровый желудок!
И он, ненавидя овсянку, съедал пару ложек.
Чмокнув его, она убегала на работу, но в холодильнике всегда был обед. Закрыв за ней дверь, он долго ощущал запах ее дешевых, сладковатых духов, стоял у окна, морщился от дикого, по его убеждению, пейзажа, который и вправду был ужасен.
Потом он ложился в кровать, которая еще пахла ночными бдениями и ее волосами. Чаще всего засыпал. А после обедал ехал домой. Совесть скребла, мучила. Как не хотелось туда возвращаться! Видеть вечно недовольное, страдающее и давно чужое лицо жены, вздрагивать от телефонных и дверных звонков, слышать ворчание Маши. И спустя пару дней Лев Николаевич снова рвался туда, в эти проклятые богом Бескудники, в эту вонь и глушь, в эту убогость. В эту квартиру, куда в сортир можно было зайти только боком. Но там ему было спокойно. Там он отключался.
Иногда он дожидался Галочку с работы. Запыхавшись, она влетала в квартиру, и при виде него ее лицо радостно озарялось.
Она тут же принималась хлопотать, накрывать на стол, искать что-то в холодильнике, ставить разогревать на плиту, а он останавливал ее:
– Сядь, Галя. Сядь и просто посиди напротив.
Ни разу она не завела разговор о его уходе из дома. Ни разу.
Ни одного намека. Он многого не рассказывал – стыдно. Но в общих чертах ситуацию она знала. И самое смешное – вот бабы! – жалела его жену:
– Бедная женщина! – говорила она. – За что ей такое? – Имелась в виду история с сыном.
Потом этот Сашка привел эту клушу. Беременную, заметьте! И Лев Николаевич представил, как скоро появится орущий младенец, а над головой будут висеть веревки с мокрыми пеленками и в коридоре будет стоял коляска. О боже. Это уже слишком.
Девица была никакой. Не из тех, на кого обратишь внимание.
Скромница, студентка, кажется, сирота – он точно не помнил.
На черта она ему, этому молодому балбесу? Кажется, там ни любви, ни всего остального. Выпячивает грудь, идиот, что он настоящий мужчина, приличный человек, женился на беременной. Сонька, дура, поверила – а вдруг все наладится?
Лев Николаевич понимал: сыну не нужны ни эта тихая девочка, ни ребенок.
Снова начались сплошные гулянки и девки – Лев Николаевич слышал, как его сноха рыдала от ревности.
Потом родился ребенок, девочка. Хорошенькая, немного похожая на папашу. Скандалы участились. Софья к внучке была равнодушна. Но неожиданно обратила внимание и на мужа – узнала, что у него женщина. Поняла сразу – здесь все не просто так, не обычная интрижка. Здесь все серьезно.
Испугалась – а вдруг уйдет и она останется без средств? Да еще с таким сыночком и молчаливой, странной, вечно плачущей снохой и орущим ребенком в придачу?
Лев стоял на распутье. Видел, как страдает Галя. А уж она этого точно не заслужила. Только она и держит его на поверхности.
Правда, теперь он от Софьи почти ничего не скрывал – оставался в Бескудниках и на три дня, и больше. А когда возвращался, сразу хотелось в петлю. Ничего не менялось, все оставалось по-прежнему.
Да нет, не все – узнал от Маши, что сын пару раз избил свою кормящую жену. Если ребенок плакал, орал, требовал, чтобы она заставила его замолчать.
Лев, если бывал дома, спал в гостиной. Софья с ним не общалась – ни здрасти, ни как дела. Ну да бог с ней. Правда, и к ней шевельнулась жалость – постарела она в момент, похудела, осунулась. От Маши узнал, что у нее «чтой-то там не в порядке».
– Где – там? – разозлился он.
Маша пробурчала:
– Кажется, с сиськами. В общем, плохие, Николаич, дела.
Струсил – у жены ничего не спросил, в тот же вечер уехал в Бескудники. Впервые напился до чертей, пока ждал Галю с работы.
Ни слова не говоря, она раздела его, напоила чем-то кислым и уложила в кровать.
Через пару недель он позвонил домой, трубку сняла не Сонька – Маша, и он услышал страшные новости: невестка, прихватив внучку, сбежала. Куда? А кто же его знает! Наверное, к родне. Да и бог с ними. Сонька была в больнице, чей-то там отрезали, чего – не говорит. Сидит на даче у своей чокнутой Муси. Из дома, короче, сбежала.
Этим новостям Лев Николаевич не обрадовался, нет. Но это был явный сигнал с небес. В тот же день, дождавшись, пока Маша уедет к себе, поехал домой и собрал вещи. Вещей было много, за один раз не справиться. Но взял самое важное – вещи, бумаги, деньги, сберегательные книжки, рукописи и, конечно, печатную машинку.
Прощальным взглядом обвел квартиру и чуть не всплакнул – сколько сил, сколько денег, сколько лет жизни потрачено на то, чтобы все здесь обустроить. Ну да ладно, не сейчас. Когда Сонька придет в себя, тогда и будем решать. Разменяемся и все поделим по-честному. Грабить жену он не собирался. Хотя все, что здесь есть, включая эти стены, – его заслуга. Но, хоть и стерва она порядочная, они столько лет вместе. Но в то же время он не мальчишка, и начинать все с нуля – нет, извините!
Лев Николаевич тяжело вздохнул и вышел из квартиры.
Как Софья нашла его спустя почти год? Позвонила совсем поздно, они с Галочкой собирались ложиться.
Произнесла несколько фраз:
– Саши больше нет. Он погиб. Похороны через два дня. Надеюсь, ты будешь. – В трубке раздались гудки.
Он сел на стул и долго, часа полтора, сидел в полном оцепенении. Галя деликатно вышла из комнаты. Он слышал, как запахло вареным мя