Растерянная, тысячу раз репетировавшая вступительную речь, Аля беспомощно опустилась на стул. Из головы все вылетело моментально. На помощь пришла глазастая девочка, сидевшая на первой парте и, кажется, единственная, кто с сочувствием глядел на новенькую русичку. У девочки была странная внешность – черные, как южная ночь, глаза и иссиня-черные, блестящие волосы.
Она подалась вперед и, кивнув на классный журнал, прошептала:
– На последней странице!
Аля вздрогнула и с испугом посмотрела на девочку.
– Список! – шепнула та. – Давайте знакомиться!
Дошло наконец. Аля с благодарностью посмотрела на девочку.
После уроков собрались на педсовет.
Оглядев коллег, Аля чуть не рассмеялась – как же точно ба все описала! Немолодой, хорошо за сорок, поджарый и остроносый физрук с плотоядным взглядом оглядывал новеньких. Но и стареньких не забывал.
Полный, одышливый, лысый трудовик ежеминутно вытирал потную лысину.
Военрук с очень прямой спиной, кажется, страшно гордившийся военной выправкой, немолодой и довольно потрепанный, сидел, ни на кого не глядя.
Ну и завхоз, заскочивший на пару минут, чтобы что-то шепнуть директрисе, тоже был вполне комедийным персонажем – маленький доходяга с красным, пропитым лицом и жуликоватыми глазками.
«Да уж, Клондайк!» – усмехнулась Аля.
Через две недели ей дали седьмой в классное руководство.
Черноволосую девочку звали Майей, и оказалось, что своей необычной внешностью она обязана отцу-кубинцу.
Майю выбрали старостой. Аля сразу успокоилась – с этой девочкой она всегда найдет общий язык.
Так, собственно, и оказалось. Жизнь потекла, как и положено, с ежедневным утренним трепетом перед работой, с тревогой и даже страхом за то, что не справится, не сможет ответить на каверзный вопрос, осадить наглеца или ответить на хамство.
А еще была радость от предстоящих встреч и открытий – а их было много. Хотя и неизбежных расстройств, ночных слез, мук от собственного непрофессионализма избежать Але не удалось. Нередко она страдала из-за того, что не все получается, ей казалось, что она не на своем месте. Но постепенно это прошло, точнее, стало не таким болезненным и острым.
Вечерние проверки тетрадей, составление планов уроков – теперь это была ее жизнь. Нудные педсоветы – и поскорее домой к ба, в тишину, прочь от топота и гомона, от пустых разговоров и сплетен.
В выходные по-прежнему ездила к деду, на Юго-Запад.
Тот слабел день ото дня. С головой тоже творилось неладное.
Аля понимала – нужна постоянная сиделка, а не просто помощница по хозяйству. Но где же взять такие огромные деньги? Пошла на Арбат в скупку. Страшно смущалась, положила на прилавок дедов подарок.
Пожилой, с моноклем в левом глазу, ювелир, такой картинный, даже карикатурный – округлое брюшко, шелковый жилет, лысина в обрамлении жидких, прозрачных, седых кудряшек – долго крутил серьги:
– Много не дам. Работа современная, камни неплохи, но вы ж понимаете!
– Сколько?
Он назвал сумму. Але она показалась приличной. Выходит, истинная цена серег куда больше! Она слышала, что в скупках дают максимум тридцать процентов.
Что делать?
– Я подумаю, – сказала она и выскочила из магазина. Звякнул колокольчик, гулко хлопнула дверь.
Почему-то страшно дрожала. И почему? Совсем взрослая женщина, учитель литературы, а робеет перед каким-то барыгой, как первоклассница.
Зашла в другую скупку, на противоположной стороне. Там предложили еще меньше. Пришлось вернуться к «жилетке».
Увидев ее, он усмехнулся.
– Я приличный человек и вижу, кто вы! – с обидой сказал он. – И цену я вам дал хорошую. Ну да ладно, ваше право…
Так что, будем оформлять?
– А если… если чуть больше? Потому что…
Он раздраженно ее перебил:
– Потому что у вас обстоятельства, верно? Милая моя, у тех, кто сюда приходит, всегда обстоятельства, уж мне вы поверьте.
Деньги лежали на самом дне сумки. Аля шла быстро, почти бежала, стараясь скорее убраться с Арбата. Теперь с когда-то любимой улицей навсегда будут связаны неприятные и унизительные воспоминания.
По дороге к метро заскочила в галантерею. Купила, как ей казалось, похожие. Прозрачное стекло и фальшивая позолота. Дед вряд ли поймет.
На первое время деньги есть, теперь нужен приличный и надежный человек, а где его взять? Это главный вопрос.
С ба она этим не делилась, заранее зная ее реакцию.
Но та, видя ее озабоченность, не выдержала:
– Что-то на работе, Аля?
– Нет, ба. Там все нормально.
Слово «там» выскочило автоматически, но Софья Павловна тут же ухватилась за него.
– Значит, у Левки?
Аля отмалчивалась, но бабушка не отставала – она всегда старалась защитить Алю, а уж в этой ситуации!
Пришлось рассказать.
Ба, конечно, принялась возмущаться:
– Да у него, у старого пня, денег полно! Хоть задницей ешь, уж мне ты поверь! Чтобы у Левы Добрынина не было заначки? Ни за что не поверю! Тряси его, как липку! Пусть отдает свои чертовы сберкнижки! И на них содержит свое бренное тело! Какая же ты глупышка, Аля! Ну просто нет слов! Продать свои серьги! Хотя, – она усмехнулась, – не жалко. Полная безвкусица, полнейшая!
Не отказала себе в радости еще раз пнуть деда. Ну что с ними делать?
Сиделка, как ни странно, нашлась очень быстро, Аля и не ожидала. И помогла в этом бабушка. Да-да, именно она, непримиримая Софья Павловна Добрынина, прожившая всю свою жизнь в ненависти к бывшему мужу. Сделала пару звонков, и сиделка была доставлена тем же днем. Аля помчалась на «Юго-Западную».
Увидев приличную с виду, опрятную, скромную и строгую женщину в низко, по брови, повязанном платке, успокоилась.
Дед спал, стены вздрагивали от его храпа. Аля с Марьей Петровной – так звали сиделку – пошли пить чай.
Оказалось, что Марья Петровна жила с сыном и снохой. Поначалу жили неплохо, а потом сын стал выпивать и бузить, сноха, что естественно, устраивала скандалы, и под горячую руку попала и ни в чем не повинная Марья Петровна. Она всегда была верующей, а сейчас, когда сын пропадал, тонул в водке, и подавно. И отмаливать по монастырям его ездила, и паломничества по святым местам совершала. Год прожила послушницей в монастыре. Но сын продолжал пить, а скандалы и драки – учащаться. И бедная Марья Петровна пошла в прислуги.
Два года маялась по чужим домам, а потом вот нашлись хорошие люди! Она тихо всплакнула.
– Дедушка – человек не простой, даже сложный, – предупредила ее Аля. – И очень больной. Если вам будет тяжело, я все пойму. Одна просьба – предупредите меня об уходе заранее, чтобы я успела найти вам замену.
На том и сговорились. «Слава богу, две комнаты, – думала Аля, – и дед много спит».
На душе стало спокойнее. А понаблюдав за Марьей Петровной, она поняла – не ошиблась.
По воскресеньям все так же приезжала на Юго-Запад. У сиделки был выходной, который она проводила в храме.
Воскресная служба, исповедь, помочь накрыть обед в трапезной, помыть полы, вымыть посуду.
Возвращалась Марья Петровна уставшая, но умиротворенная и счастливая.
Аля ей даже завидовала – вера укрепляет дух и дает силы. Вот он, наглядный пример.
Настало время, когда дед стал не всегда ее узнавать. Однажды, после затянувшегося дневного сна – Аля в это время проверяла тетрадки, – он открыл глаза и внимательно, с интересом посмотрел на нее.
– А все-таки тебе к лицу эти сережки, Соня! Хоть ты и говорила, что они тебе не нравятся! Помню, помню твою ироничную усмешку, когда преподнес их тебе на свадьбу! И слова твои помню: «Лева, ты неисправимый люмпен!» – Дед дурашливо захихикал. – Впрочем, тебе все всегда шло, Соня, – печально продолжал он. – Даже все самое примитивное и простое. Есть в тебе шик и вкус, чутье. А ведь не дворянских кровей. Я всегда думал – откуда? – Дед широко зевнул и отвернулся к стене, пробормотав: – Я еще посплю, Галочка, ты ведь не против?
Поправив на нем одеяло, Аля вышла из комнаты. Долго стояла у окна, вглядываясь в гаснущие зимние сумерки. Слезы текли не переставая. Старость. Как страшно. Слава богу, что она нашла его. Слава богу, что он не один.
И дай бог здоровья Марье Петровне.
Через два года, уже никого не узнавая, путая Марью Петровну то с Алей, то с Софьей Павловной, то с Галочкой, то со своей матерью, дед умер.
Хоронили его вдвоем Аля с Марьей Петровной. Звать никого не решились, хотя пухлая, разбухшая дедова телефонная книжка нашлась. Но кого из этих людей Аля знала? Кто друг, кто недруг, а кто и вовсе враг? Да поди многих уж нет – все пожилые, ровесники деда.
Софья Павловна на похороны не пошла. Прокомментировала коротко:
– Отмучился, слава богу. Что это за жизнь – в полном маразме? И ты, детка, отмучилась – это самое главное! И, Аля, – строго добавила она, – поклянись: если со мной будет что-то подобное, тут же в интернат, поняла? Это моя твердая и продуманная воля!
Спустя сорок дней, разбирая бумаги деда, обнаружила две сберкнижки с довольно приличными суммами – ба, как всегда, оказалась права – и завещание на квартиру. Естественно, на свое имя.
Села и расплакалась. Была нищей девчонкой, без угла и крова, а стала обладательницей двух столичных квартир и приличной суммы денег. Ба давно написала на нее завещание, в отличие от деда тут же его предъявив.
Через год, после вступления в наследство, Аля квартиру сдала. И еще сто раз поблагодарила деда: даже после смерти он им помогал.
Кстати, почему-то довольно часто Аля стала встречать товарища Фуражкина, то есть Юрия Владимировича Котикова – то по дороге от метро, то во дворе, то у соседнего дома.
Тот, увидев ее, тут же краснел, как только что сваренный рак, переминался с ноги на ногу и отводил глаза. Первый вопрос – как здоровье уважаемой Софьи Павловны.
Аля старалась поскорее распрощаться, не предлагая заскакивать на чаек – еще чего! И так времени нет ни на что – ни в кино сбегать, ни в театр. Совсем замоталась со своими тетрадками, экскурсиями со своим классом, классными часами, родительскими собраниями и бесконечными педсоветами.