Почти счастливые женщины — страница 52 из 77


Педсовет вела Виктория. Оказалось, что директриса больна, и больна серьезно. Виктория вела себя уверенно, впрочем, как всегда. Но сегодня особенно чувствовалось, что она уже ощущает себя хозяйкой.

После педсовета пошли шу-шу по углам. Все понимали, что новая метла будет мести по-новому. Да и хорошего ждать от надменной завучихи было нечего. Странное дело – красивая, небедная, с успешным мужем. Говорили, что у нее шикарная квартира, интересный муж и красавица дочь. И почему она такая недоброжелательная? Почему ее все боятся? Выходит, не от жизни, а от самого человека, от его натуры зависит его поведение.

Но Алю это волновало мало. Ее вообще в тот день почти ничего не волновало, даже предстоящий разговор с бабушкой. Так, кошки царапались коготками, но мыслями она была далеко. Ей было на все наплевать.

Когда вернулась домой – а на обычное чаепитие в учительской она не осталась, – бабушки дома не было. Уфф.

На часах половина шестого. Оля не сказала, к каким часам «подгребать». Вряд ли они так рано начнут. А из дома надо было сбежать. Трусость, конечно. А что делать? Объясняться с ба? Нет, к этому Аля не готова.

Она встала под душ, уложила волосы, потом смыла лак и вымыла снова. Никто не оценит ее укладки – смешно! Накрасила глаза, смыла бесцветный лак и покрасила ногти ярко-красным, странным образом завалявшимся в ванной.

Потом натянула джинсы и майку – длинную, темно-зеленую, со смешной мордочкой на груди. Совсем новую, носить ее она раньше стеснялась. Никаких босоножек на каблуках – еще чего! Там наверняка будут танцы. Надела легкие пробковые шлепанцы и увидела, как нелепо смотрятся бледные, ненакрашенные ногти на ногах.

После минуты раздумий накрасила их тем же ярко-красным лаком.

Встала у зеркала, тряхнула распушившимися волосами, брызнула духами и – улыбнулась. В зеркале отражалась не строгая и нудная, скучная училка, а вполне современная и симпатичная, даже лихая девица.

– Вот вам! – сказала она своему отражению, не уточнив, кому это – «вам».

Черканула записку, без всяких там «прости и извини», без оправданий и объяснений. Коротко и ясно:

«Ба, меня пригласили в гости. Иду, потому что там будет куча знакомых и будет весело. Юре все объясни, если не трудно. А нет – объясню все сама. Ты же всегда говорила, что у человека должен быть выбор.

Все, целую, ложись, буду поздно».

Записку придавила сахарницей, схватила сумочку и выскочила за дверь.

Из двора не просто бежала – драпала. Не дай бог встретить бабушку или, того хуже, Юру.

Из автомата позвонила Оле – уточнила, во сколько сбор.

– Да какой там «во сколько»? – удивилась та. – Все приходят тогда, когда им удобно! Ты что, думаешь, я рассылаю приглашения с указанием формы одежды? – засмеялась она. – Ты придешь? Ой, как я рада! Здорово, молодец! Все, жду! Пошла резать бутеры! Уже готова? Ну и отлично! Приходи, жду. Поможешь! Что-то принести? Да нет, ничего не надо! Пусть мужики приносят. Каждый принесет то, что захочет. А ты у нас одинокая девушка!

Как все просто. Без церемоний. Все приходят, когда им удобно. Каждый принесет, что захочет. Одинокие девушки освобождаются. Просто и прямо. Здорово, никаких церемоний. Никаких приглашений и скучных чаепитий.

Прошла параллельным переулком, все еще боясь встретить своих. Своих! Кто, интересно, тут свой? Товарищ Фуражкин? Да, в конце концов, чем она обязана ему? Везти ее в Клин она не просила, сам напросился. Цветов от него не ждала. Щука эта дурацкая ей вообще до фонаря – одна возня и никакого удовольствия. А, бабушкин корвалол? Подумаешь, подвиг! Заглянул по доброй воле, пожилой человек попросил. Аптека за углом, три минуты. Ну принес. То же мне, герой века! Вот пусть с бабушкой и разбираются.

Из-за двери раздавалась громкая музыка. Аля вытащила пудреницу, внимательно осмотрела себя, провела спонжиком по заблестевшему от духоты носу, облизнула губы. Усмехнулась: да уж, коварная соблазнительница! И позвонила.

Дверь открыл высоченный и широкоплечий красавец.

Олег?

Красавец в упор уставился на нее.

– Ты кто?

Аля смешалась. Такого приема она не ждала. Как-то совсем невежливо. Впрочем, она же сама восхищалась их простотой.

– Я Аля! – собрав остатки сил, она гордо вскинула голову. – Олина подруга!

– Ну проходи. Олина подруга. – И крикнул куда-то в пространство квартиры: – Олька! К тебе!

Выскочила Оля, раскрасневшаяся, с блестящими, возбужденными глазами, с торчащим смешным рыжим ежиком.

– Алька, привет! Давай дуй на кухню! Я зашиваюсь! Олеженька, – обернулась она к высокому красавцу, – это моя Алька, школьная подруженция. За одной партой сидели, я же тебе рассказывала!

Тот скользнул по Але равнодушным взглядом и удалился в комнату. Аля пошла за подругой на кухню.

На столе была гора хлеба, здоровенная головка сыра и несколько батонов колбасы.

– Вот, – вздохнула Оля. – И со всем этим нам надо справиться!

– Справимся, – бодро откликнулась Аля. – Где у тебя фартук, если он вообще имеется?

Душа пела. Впервые ей было так легко и свободно, что она подпевала и притоптывала ногами.

Бутерброды резались ровно, красиво, сверху – кружок огурца и кружок помидора. Шпроты украсили веточками укропа и уложили на поджаренный бородинский.

Хозяйка, как всегда, сачковала.

– Я соскочу, Алька? – нежно пропела она. – Справишься? Пойду с Олежиком посижу. Или полежу, – хихикнула она, – как получится.

Уже были готовы и уложены на тарелки бутерброды, а тарелки и бокалы расставлены на столе. Вовсю прибывал народ – пестрый, разный, незнакомый. Чужой. Кто-то обнимался друг с другом, кто-то просто кивал. Кто-то сразу наливал себе спиртное и смело брал бутерброд.

Появилась и чуть сонная, с блуждающими глазами хозяйка. Вывалился Олег, слегка помятый и очень громкоголосый.

Запахло подгоревшим кофе – какая-то бледная девица в драных джинсах варила его в турке и, конечно же, не уследила.

Табачный дым не просто витал в воздухе – он стоял, плотный, слоистый, тяжелый. За окном уже было темно, музыка по-прежнему гремела, кто-то танцевал, кто-то дремал, кто-то спал прямо в кресле.

Во всей квартире царил полумрак и все, как полуслепые, натыкались друг на друга. Кто-то дергал дверь в туалет и крыл закрывшегося последними словами. Входная дверь постоянно хлопала – кто-то уходил, кто-то возвращался. А кто-то приходил. Только не тот, кого она так ждала. Выходит, все зря? Зря она пошла на конфликт с бабушкой, зря обидела Юру.

«Пора домой, – решила она. – Как говорит Оля, ловить мне здесь нечего».

Пьяненькая Оля натужно улыбаясь, помахала ей.

Уйду по-английски, не прощаясь. Да и с кем, собственно, прощаться? Оля дремала в кресле, Олег ушел в спальню. А все остальные – совершенно чужие люди. Вот и погуляла. Получи! Не твои это друзья и не твоя компания, нечего делать вид, что ты здесь своя и тебе все здесь нравится. Как бы ты ни старалась, что бы ни надевала и как бы ни красилась, ты здесь чужая.

Аля взяла сумочку и тихо вышла за дверь. Кнопка лифта горела красным огоньком, лифт урчал, как старый, уставший кот, бухал железками и медленно, с неохотой полз наверх.

«Устала, – подумала она, прислонившись к стене. – Почему я так устала? Скорее бы на воздух, продышаться, выдохнуть весь этот дым, тошнотворный запах пролитого спиртного, жженого кофе, табака и пота. Пройдусь по бульвару, а уж потом… На Голгофу».

Объяснение с Софьей Павловной не обещало ничего хорошего. Весь Алин пыл и смелость моментально испарились, как не было. Внутри что-то дрожало и трепыхалось, как вялое тело снулой рыбы. Страх, вот что это было. Страх и стыд.

Из Олиной квартиры по-прежнему доносились взрывы смеха, только теперь они были более приглушенные.

И тут двери лифта открылись. Перед Алей стоял он, Максим Родионов. Невероятно красивый, со знакомой, слегка презрительной, кривоватой усмешкой и каким-то трагизмом во взгляде.

Аля вздрогнула и замерла, намертво прилипнув к прохладной стене.

Он смотрел на нее с недоумением, и в его усталых и равнодушных глазах читалась такая скука, что Аля совсем потерялась.

Максим сдвинул брови, видимо, вспоминая, где же он видел эту девицу: вроде знакомое лицо.

– Привет, – выдавила Аля. – Не узнаешь?

– Что-то знакомое, но… извини. Мы раньше встречались? Здесь, у Лобановой?

– Нет, не здесь. Мы встречались на даче. На твоей даче в Кратове. Я внучка Софьи Павловны, подруги твоей бабушки Муси. Мы жили у вас летом. Немного, недели три. А ты злился! – Аля вымученно улыбнулась.

– Господи, ты мне еще объясняешь! – Он неожиданно улыбнулся. – Наши бабки – лучшие подружки, всю жизнь, можно сказать…

Але показалось, что он обрадовался. Ну, во всяком случае, не скривил недовольную мину.

– Ну да, припоминаю, – вдруг улыбнулся он. – Была какая-то салага в то лето. Мелочь какая-то.

Счастливая Аля молчала, не находя слов.

– А, у тебя еще странное имя! – вдруг вспомнил он. – Черт, прости, забыл.

– Аля, – тихо подсказала она. – Алевтина.

– Ну да. Старомодное такое, редкое в наши дни.


«Он со мной разговаривает, – повторяла она про себя. – Он не уходит. Стоит и вспоминает, задает вопросы. И, кажется, не торопится от меня убежать!»

– Не такое уж оно редкое, – возразила Аля и, совсем осмелев, спросила: – Ну а как ты? Что у тебя?

Нахмурившись, он молчал, внимательно разглядывая ее. Словно пытался в ней что-то увидеть.

Она стояла уставшая, страшная, бледная как смерть, с потекшей косметикой, стертой помадой, поникшими волосами. Результаты ее стараний исчезли, как платье Золушки. С каретой заодно.

– А там, – Максим кивнул на Олину дверь, – все как обычно?

– Ну да, наверное. Все уже пьяненькие и сытенькие. И, кажется, сонненькие.

Максим чуть скривился:

– Ну ясно, все как обычно. Все нажрались, обкурились, перетрахались. К утру начнут расползаться. Вываливаться, как Франкенштейны. С полубезумными глазами. Господи! Как же все это осточертело!