В четверг забежала в магазин, набрала еды – смела все, что было. Взяла такси и поехала в Кратово. Конечно, он упирался, еще как: «Нет, ни за что и никогда! Даже не думай!»
Аля нервно поглядывала в окно – такси ждало, а счетчик тикал. Плакала, умоляла ее пожалеть – не себя, так ее!
Максим злился – бледный, худющий, заросший.
Сдался, лишь когда взбешенный таксист принялся колотить во входную дверь.
– Как только поправлюсь – вернусь, – грозно пообещал он.
Аля поспешно с ним согласилась.
В такси Максим уснул, положив голову ей на плечо, а она таяла, плавилась от счастья. Он был рядом. И будет рядом. Всегда.
Таксисту отдала последние деньги – слава богу, зарплата была накануне. Уф, хватило – а то всю дорогу сходила с ума, поглядывая на счетчик.
Покачиваясь от слабости, Максим вошел в квартиру и сразу рухнул на кровать. Аля раздела его, накрыла одеялом, поправила подушку и села напротив. Он спал. Хмурая, недовольная складка на лбу не разгладилась.
Ну ничего, позлится и перестанет. А она переживет. Главное, он в безопасности, а она рядом, тридцать минут на метро.
Сидела и чувствовала, что встать не может – так страшно, нечеловечески устала.
Лечь хотя бы на полчаса.
Легла. Проснулась, когда за окном была непроглядная темень. Максим смотрел в потолок и гладил ее по волосам.
В глазах его стояли слезы.
– Знаешь, Алька, – сказал он. – Так меня еще никто не любил. Даже, кажется, бабка.
Наконец Аля дозвонилась до Оли.
– Пропащая душа, – усмехнулась та. – Ну, заходи. Правда, настроение у меня хуже некуда.
Вечером забежала. Олька выглядела паршиво: рыжий ежик отрос и торчал в разные стороны, голова сверкала светлыми корнями.
– Выпьешь? – предложила она.
Сели на кухне. Бутылка вина, подсохший батон, плавленый сырок «Дружба», все, как у заправских алкашей.
Оля разлила вино и объявила:
– Не чокаясь!
– Почему? – испугалась Аля.
– Потому, – Оля разом махнула стакан, – что жизнь говно, дорогая подруга! Даже не говно – хуже! А что хуже говна? Ладно, вопрос риторический, ответа не жду.
Она сидела смурная, пьяная, злющая. И очень несчастная.
Оказалось, что прекрасный принц по имени Олег жениться не собирается, о чем честно и сообщил. Рассказала, что за полтора года сделала два аборта, а сейчас предстоит третий.
– Что же ты пьешь? – испугалась Аля. – Тебе же нельзя!
– Ты дура? – Оля уставилась на нее прозрачными светлыми глазами и пьяно расхохоталась. – Ты что решила, что я буду рожать от этого козла, который никогда на мне не женится?
– А если потом не родишь? – осторожно спросила Аля.
– Не рожу, – с лихим злорадством подтвердила Оля. – Мне врачиха сказала – еще раз, и все, не родишь!
– Так рожай! Наплюй на него и рожай! Тем более что ты все про него поняла!
Оля уставилась на нее не моргая.
– Рожать, и что дальше? Надеяться, что он меня пожалеет или что в нем проснутся отцовские чувства? Ага, как же, жди! До морковкиного заговенья! Не проснутся, понимаешь? Я его знаю. И у мамаши его не проснутся! Там сука такая… Пробы негде ставить. – Оля махнула рукой и уронила стакан. – Ни у кого не проснутся. И денег никто не даст. А так… да, он козлище. Но, во-первых, – Оля пьяно икнула, – он меня содержит. А во-вторых, я его, гада, люблю.
– Содержит! – возмутилась Аля. – Да пошел он! Рожай и не думай! Ты что? Как без ребенка? Знаешь, как баба Липа говорила? Бог дает ребенка, бог даст и на ребенка!
– Дура твоя баба Липа, такая же, как ты! Пойти работать? А много я заработаю? Без специальности, без поддержки? А кто с ребенком будет сидеть? Может, ты? Ты же у нас пе-да-гог! А, молчишь! И правильно делаешь. Советчица, блин!
– Как без детей! – передразнила она. – Да запросто! На хер они нужны, эти дети? Может, хватит плодить несчастных? Не, это не для меня. Хватит, наелась. – Оля отерла ладонью слезы. – Все, я все решила. Ну что, Добрынина? Что у тебя? Ты прям похорошела! – Оля оглядела ее с головы до ног. – Расцвела, можно сказать! Что у тебя? Мужичок? Завелся, да? Ну и правильно, и молодец! Вот за это и выпьем!
– Нет, я не буду. – Аля отвела Олину руку с бутылкой.
Та махнула рукой – дескать, что с тебя взять, и выпила весь стакан.
– Ну а теперь колись, монашка! С кем и вообще? Ментяра твой, участковый? А что, хорошая партия! Блат везде и знакомства. Что там еще? Зарплата, правда… – Оля притворно вздохнула. – Так и это ничего. Они взятки берут, не волнуйся. Голодным мент не останется. Да и у тебя зарплата, у бабки пенсия. Хату дедову сдаешь – справитесь!
– Не сдаю, – усмехнулась Аля. – Хату дедову уже не сдаю.
Оля приподняла брови.
– А что так? От бабки съезжаете? Будете жить своей молодой семьей? Ну и правильно, Алька! Молодец! Бабка свое пожила, теперь наше время!
– Не в этом дело. И бабушка тут ни при чем. – Она помолчала. – Ладно, скажу. Не участковый, Оль. Любимый мой не участковый, а совсем другой человек.
– Молодец, Добрынина! – заплетающимся языком ответила Оля. – Ну их, ментов! Говно, а не люди, ты мне поверь.
– Разные. Разные они люди. Как и все остальные. Ну ладно, не о том. Так вот, – Аля загадочно улыбнулась и на минуту запнулась. – Это Максим!
– Максим? А что, хорошее имя. Максим так Максим.
– Ты не поняла, – Аля почему-то перешла на шепот. – Это Максим Родионов, моя первая любовь, внук Муси! Ну Муся, Кратово.
Оля хлопала глазами, как немецкая резиновая кукла.
– Ро-ди-онов? – по складам произнесла она.
– Ну слава богу, дошло! – рассмеялась Аля. – Представь себе, да!
Оля ошарашенно молчала.
– Ну ты даешь, подруга! – наконец выговорила она. – Такого чувака ухватила! Он же красавец, этот Родионов! Бабы от него мрут, как мухи.
Аля загадочно улыбалась.
– Но, Аль! Он же… Да гад он порядочный, ты же знаешь! Баб вообще за людей не считает. Стряхивает их, как жуков с пиджака. Сколько их тут, на этой кухне, ревело! Ну и вообще, Добрынина. Бездельник он и лентяй. К тому же бомжара – живет на своей даче-кляче, а дачка давно тю-тю! Не дача, а развалина. Вот что он там делает? Может, роман пишет? Такой, на века? Картины рисует? Да вроде бы нет. Талантов за ним не замечено… В город только наездами – то денег перехватит, то чтобы кого-нибудь трахнуть. И это тебе надо? Это же пропасть, Аль! Яма без дна. Рухнешь и не выберешься! Он таких девок через колено ломал – куда тебе! Мой Олежка тоже дерьмо еще то… Но он хоть при бабках: тряпки, кабаки и все остальное. Нет, Аль, ты не права. Валить тебе надо. Валить от него, и подальше. Семью ты с ним не создашь – это смешно. Будешь поить, кормить, носки его вонючие стирать. А потом все, бай-бай, Алевтина! Да и вообще, – Оля с сомнением посмотрела на Алю. – Ты, Добрынина, уж извини, не в его вкусе. Так, перекантоваться. Бабы у него знаешь какие? Не знаешь. А бабы у него, Алька, как на подбор! Не нам, подруга, чета.
– Все, Оль, – Аля встала со стула. – Тема закрыта. Что там у нас и как, мы разберемся. Да и я взрослая девочка. Все, я пошла. Извини. И еще, – Аля помолчала, – не говори никому, ладно? Даже Олегу!
– Ладно, как скажешь. Ему вообще все до фонаря, включая меня. Только запомни мои слова – будешь страдать. От таких, как твой Родионов, одни слезы. А насчет «взрослая»… Какая ты взрослая? Ты же ребенок! И опыт твой – тьфу! С комариную душку! А кто-нибудь видел ее, комариную душку?
Аля вышла с кухни. Ну вот, пообщались. Зря она проболталась. Зря. У Ольки вообще длинный язык, да и куча общих знакомых… Хотя что ей эти знакомые? Да и все остальные? Ей на всех наплевать! На всех! Кроме, конечно, бабушки и Максима.
С переездом Максима в Москву времени у Али почти не было.
Старалась хотя бы через день появиться на Юго-Западе.
Приезжала и заглядывала ему в глаза: рад он ей?
При виде нее глаза загораются. Прижимает к себе и долго не отпускает. Нюхает волосы, утыкается носом в шею. Выходит, скучает?
С работы Аля всегда звонила, узнать, есть ли у него дела и приезжать ли ей. Максим отвечал сразу, без минуты раздумий:
– Когда ты будешь? Сколько у тебя сегодня уроков?
И Аля неслась к нему с одной мыслью: через час я его увижу!
Пропустила два педсовета – незамеченным это не осталось.
Директриса появлялась в школе редко – по-прежнему много болела. Но и на заслуженный отдых не уходила.
Аля слышала разговоры: «Как же, уйдет! Такие своими ногами не уходят. И выпереть ее не выпрут – участница войны, орденоносица. Так и будет небо коптить. А что ей дома-то делать? Ни мужа, ни детей, ни внуков. Одна работа всю жизнь, любимые слова: я все отдала этой школе!»
Виктория, злющая из-за неясной ситуации, бегала по коридорам и совала нос во все – торчала на открытых уроках, смущая детей и преподавателей. Приходила на родительские собрания и делала учителям замечание.
Торчала в школе от зари до зари, уходила, кажется, последней.
«Странно, – думала Аля – да, всем понятно – выслуживается. Хочет на место директора. Но чтобы так рьяно? Да и важный муж наверняка бы помог. Просто не сдвинуть сейчас директрису никакими связями и силами. Ну и вообще у Виктории муж, дочь. А она торчит здесь как прикованная и никуда не торопится».
Хаживали разговоры, что на место директора пришлют из роно своего человека. Кто это будет – загадка. Правда, хуже Виктории вряд ли… В общем, ни шатко ни валко.
Однажды Виктория вызвала Алю к себе.
Постучавшись, Аля вошла. Завучиха, сидя за директорским столом, что-то писала. Подняла глаза:
– А… это вы… – И снова в бумаги.
Аля без приглашения присела на стул. «Хамка, – подумала она. – Противная хамка. Кажется, я ее ненавижу».
Виктория наконец захлопнула папку с бумагами, аккуратно отложила ее в сторону и уставилась на Алю, словно впервые увидела.
Аля стойко не отводила глаз. «А все-таки красивая она, – подумала Аля, – точеные черты лица, зеленые глаза, нос прямой, тонкий. Губы, скулы. Шея красивая, кожа. Только очень много косметики. И ногти ярко-красные, длинные, острые, хищные. Только банки консервные вспарывать.