От обиды и несправедливости она горько плакала. Придя в себя, он умолял о прощении.
Аля прощала, понимая, что ему трудно. Избалованный мальчик вынужден общаться с простыми работягами.
Но выхода не видела. Утешала себя: как-нибудь все образуется, как-нибудь! Искала и положительное – теперь, когда он зарабатывает, чувствует себя мужиком, кормильцем.
Только выпивоны эти все учащались – зарплата, аванс, просто хорошие чаевые. Плохие мысли Аля гнала, а что еще оставалось? Но в доме поселились печаль и тоска, тревога и тишина, а прежние радость и счастье понемногу испарялись.
Аня ходила в садик с большим удовольствием – рвалась к друзьям. Вечером, забирая дочь, Аля слушала ее непрекращающуюся болтовню:
– А Димка в меня влюбился! И Петька!
– Откуда ты знаешь? – улыбалась Аля.
– Как откуда? – удивлялась дочь. – Так видно же, мам! Димка мне ватрушки свои подсовывает, знает, как я их люблю. А Петька конфеты из дома приносит. И еще на прогулке цветочков нарвал! Прямо с клумбы, мам! Нина Сергеевна знаешь как орала? Говорила, что переведет его в младшую группу!
– Ладно, Ань. Не задавайся. Во всех девчонок мальчишки влюбляются. Не в тебя одну.
– В меня одну, – уверенно и твердо возразила дочь. – Я знаю.
В школе тоже случились перемены. Директриса наконец ушла на пенсию. Ждали назначения из роно. Боялись пришлого человека – Виктория, конечно, не сахар, но ее все знают и знают, что от нее ожидать. Стерва, но на подлости не способна. Скорее, самоутверждается. Нет, пусть лучше человек предсказуемый и понятный, чем незнакомый. Наконец пришел приказ – Виктория. Гордо вскинув голову и поцокивая каблуками, она шла по коридору и царственно раздавала кивки.
А через пару недель вызвала на ковер Алевтину.
Вроде и нервничать повода не было, а волновалась – что еще ждать от самодурки? Метла вроде не новая, но официально утвержденная. Да и симпатии у нее никогда к Але не было, это же очевидно.
Но все оказалось совсем не так. Виктория, важная и величественная, предложила ей место завуча.
– Ну я не знаю, – растерялась Аля. – Спасибо вам за доверие, но есть люди старше и опытнее. Мне так кажется.
– Это все, что вас волнует? – Виктория прищурилась. – Ну тогда решено! Пишу приказ. – И, подумав, добавила: – Знаете, Алевтина Александровна, что касается опыта… Ваша судьба – а мне она немного известна – это опыт, несравнимый с проведенными годами в школе! Я так считаю. Ну и вообще, я вижу, какой вы человек, и мне этого вполне достаточно. Ну что, решено?
Аля нерешительно согласилась.
Вот как бывает. Во-первых, карьера, во-вторых, прибавка к зарплате. В-третьих, меньше часов. А вот от классного руководства Аля отказываться не хотела. Ей нравились походы с детьми в музеи и театры, поездки по городам, совместные чаепития по разным поводам, например, дням рождения. Подготовка к праздникам. Она дружила с ребятами, и это давало ей силы. С этим было жаль расставаться. Но сочетать с новыми обязанностями, кажется, невозможно.
– Посмотрим, – сухо кивнула Виктория, – как будете справляться.
– В мае поездка в Питер, – напомнила Аля. – Ребята ее так ждут, да и я, если честно. Дочку обещала взять с собой.
– В Питер пожалуйста, – перебила директриса. – Кто возражает?
Аля обрадовалась. Да и вообще, загруженность на работе была для нее сейчас просто необходима, потому что дома было тяжко. Плохо было у них в доме. Неправильно.
С новой должностью муж поздравил сухо:
– О, какая карьера, Алевтинасанна! Стремительно взлетаете вверх! А там, глядишь, и до директора рукой подать! А дальше – в чиновники, в министерство. Рад за вас чрезвычайно! Мы в восхищении.
Убежала к себе и разревелась. Зачем? Зачем он так? Ох как обидно! Конечно, потом пришел. Пришел и каялся, умоляя простить. Говорил, что все это его комплексы: умная, успешная жена и муж-автослесарь. Разве ты этого заслужила?
Я понимаю, что тебе перед всеми неловко. У Виктории этой твоей муж генерал. У других тоже… в порядке. А у тебя, умницы, муж – слесарюга, люмпен… Социальное неравенство. Аля, не отрицай, что тебе все равно и что ты не стесняешься. Не поверю. Вы слишком хороши для меня, Алевтинасанна!
Теперь утешала она: самый лучший, самый умный, самый-пресамый!
Помирились. Ночью лежали обнявшись. Он гладил ее по голове:
– Аленький! Все-таки ты необыкновенная. С луны, что ли? Все прощаешь, все спускаешь мне, гаду. А я мучаю тебя и терзаю.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – И при чем тут «заслуживаешь другого»? Ты дурачок! Какого другого? Ты сумасшедший!
– Спи, Аленький. Спи. Уже поздно, – перебил ее Максим.
На первомайские поехали в Питер. Ах, как она была счастлива! Любимый город, воспоминания о бабушке. У Аньки горели глаза и ни на минуту не закрывался рот:
– А что это? А это? Ой, мам! Какой дом! А какой мост! А ограда!
Дочка, возбужденная и переполненная впечатлениями, вскрикивала по ночам.
Конечно, больше, чем предметы искусства, картины и скульптуры, Аню волновали интерьеры – кровати с балдахинами и колоннами, тронные залы, беседки, платья за стеклами, туфельки, украшения.
Она замирала перед витринами и жадно пожирала глазами дворцовую утварь.
– Жаль, что те времена прошли, – сокрушалась она. – Как бы я хотела быть царицей! Ну или графиней, на крайний случай.
– Думаешь? – улыбалась Аля. – Думаешь, у них проблем не было? Зря. Тоже были. И болели, и умирали. И безответно влюблялись. Всякое бывало. Не думай, что у богатых и знатных все так безоблачно.
– Да я не об этом, – махнула рукой дочь. – Я про красоту, мам! Про платья, украшения, посуду. Про дворцы. Жить в этом, да?
– Красиво, – согласилась Аля. – Но потом они все это потеряли, увы, и стали совсем нищими. Многих расстреляли, многие погибли от голода. Кто-то уехал и страдал на чужбине.
– Знаю – революция, Ленин, это он все устроил.
Аля уставилась на дочь и рассмеялась:
– А про него ты откуда знаешь, господи?
– Ребята рассказали, – беспечно ответила та. И пригрозила: – Только ты, мам, их не ругай! Иначе обижусь и никогда тебя не прощу.
– Никогда, – пообещала Аля. – И никогда не простишь. Ох, Анька! Какая же ты, дочь, балда!
Последним аккордом был Петродворец. Тут Анька вообще замолчала. В глазах застыли печаль и вопрос: ну как же так?
Даже обедать не стала. Молчала, уставившись вдаль.
«Впечатлительный ребенок, – думала Аля. – Кажется, еще хуже меня. Трудно ей будет».
Возвращались через четыре дня. Ночью Аля не уснула ни на минуту – бегала по вагону, проверяя своих. Девятый класс – опасное время. Нет, ребята хорошие, но у всех на уме уже и любовь, и все остальное. Акселераты.
Рано утром прибыли в столицу. На вокзале детей разобрали родители. Только раздав их и отчитавшись, Аля выдохнула:
– Все, дочь. Домой. Папа, наверное, соскучился страшно.
– И я, – кивнула Анька. – Тоже страшно! Ну а вообще, мам, спасибо. В целом я всем очень довольна.
Аля рассмеялась: «“В целом”! Ну и речь у шестилетнего ребенка! “В целом”, подумайте!»
В сумке лежали подарки – кружка с видом Адмиралтейства для мужа и коробка с пирожными из кондитерской «Север» – буше, трубочки, эклеры.
Вкуснота.
Звонить не стала, достала ключи – вдруг Максим на смене?
Дома было тихо. Анька сморщила нос:
– Мам, чем-то пахнет!
Пахло спиртным. Здорово пахло, убойно. Встревоженная Аля отправила дочку в ее комнату. В прихожей стояли ботинки Максима.
Зашла в спальню.
В их семейной кровати, раскинув руки и громко похрапывая, спал муж. А рядом с ним спала Оля. Чтобы не закричать, Аля зажала рот рукой. Первая мысль только о дочке: Анька! Какой ужас, что дочь дома. Боже, что делать!
На ватных ногах дошла до ее комнаты – по счастью, после бессонной ночи в поезде Анька уснула. Аля вернулась и плотно закрыла дверь в спальню.
Сделать так, чтобы было тихо, не разбудить дочь. Все остальное потом. Хотя о том, что случится потом, думать было страшно.
– Вставайте. – Она потрясла мужа за плечо. – Вставайте, слышите?
Не открывая глаз, он что-то пробурчал, брыкнул ногой и оттолкнул ее руку.
Оля открыла глаза. Широко зевнув, сказала:
– А, это ты… Ну привет.
– Вон, – шепотом прокричала Аля. – В три минуты, слышишь?
– Не разоряйся, – бросила Оля, легко встав с кровати. – Уйду. Не чай же нам пить, верно?
– Тебе смешно? – Алины глаза расширились от ужаса происходящего и реакции бывшей подруги.
– Лучший способ выскочить из неприятной ситуации. – Она зевнула, натягивая майку.
– Не-при-ят-ной? – по слогам прошипела Аля. – И только-то? Впрочем, с кем я говорю. Две минуты осталось, слышишь?
Оля кивнула, прыгая на одной ноге и натягивая джинсы.
– Ладно, Аль. Извини. Ну нажрались, как свиньи. Я в тоске, и он, твой, тоже. – Она кивнула на все еще спящего Максима. – Выпили черт-те сколько. Кажется, – вспоминая, она нахмурила лоб, – литр водки и столько же коньяка. Ни фига себе, а? – Всунула ноги в босоножки, пригладила волосы и посмотрела на Алю. – Ну ладно, прости! Честное слово – без всяких там… Просто нажрались и улеглись. Если честно, даже не помню – было или…
– Уходи! – закричала Аля.
– Какая разница, ты права. Все равно… мерзко. Ладно, прости и… прощай. Приводи в порядок своего самого-самого.
Хлопнула входная дверь. Аля села на стул и закрыла лицо руками. Слез не было. Совсем не было слез.
Вообще ничего не было – пустота. Словно все, что там, внутри, из нее вытряхнули. Вместе с сердцем и легкими.
«Анька! – стукнуло в голову. – Аньку из дома!» Бросилась к телефону:
– Майка, ты свободна? Сможешь приехать и забрать Анечку? Нет, прямо сейчас! Срочно, Майка! Да, неприятности. Помочь? Нет, спасибо, ничем. Только срочно приезжай, ладно? Возьми такси, Майечка! Я заплачу.
Разбудила сонную и капризную дочку, надела на нее платье и босоножки. В дверь раздался звонок. Сунула ничего не понимающей Майке ничего не понимающую Аньку и захлопнула дверь. Прислонилась к ней спиной и только тогда выдохнула. Все, путь свободен. Теперь надо разобраться со всем остальным… Разобраться? А как?