Почему-то парикмахерские строят теперь с большущими окнами, прохожие с интересом разглядывают клиентов или клиенток, и те чувствуют себя неловко под их насмешливыми взглядами.
Стеклянный куб парикмахерской Иллария приметила издалека.
Мастеров в парикмахерской было двое, оба были заняты, а очереди дожидалась только одна женщина лет тридцати с густо намазанными ресницами и с высокой тяжелой прической.
– Вы последняя? – спросила Иллария.
– Я же первая, я же крайняя, – оживилась женщина, заполучив собеседника, – сегодня народу нет, напротив в универмаге выбросили импортные кофточки.
– Значит, мне повезло, – сказала Иллария.
– Крым в этом году ужасно подорожал! – доверительно пожаловалась женщина. – Койка – рубль пятьдесят!
– А было?
– Рубль. Но мне очень надо в Крым – я безмужняя…
– Надеетесь там выйти замуж? – заинтересовалась Иллария.
– Что вы? – Женщина даже хлопнула Илларию по руке. – Серьеза на курортах не бывает. Так – пляжный перепляс. – И понизила голос: – Мне загар очень идет. На мой загар мужики на улице оборачиваются.
– Так он же быстро сходит!
– Мне мазь достали, два месяца держится, даже два с половиной. Только мыться надо без губки.
– Следующий! – позвал освободившийся мастер.
Женщина встала, оправила платье.
– А разве здесь нельзя загорать, у речки? – быстро спросила Иллария.
– Здесь я работаю, а не загораю! – И женщина с высокой прической заторопилась к парикмахеру готовиться к поездке в Крым.
Когда подошла очередь Илларии и она уселась в кресло, мастер поглядела на голову клиентки и вздохнула, потому что работа предстояла тяжелая:
– Голова у вас сильно запущенная, не волосы, а бурьян. Вы из провинции?
– Из Москвы, – смущенно созналась Иллария, – да и немолодая я.
– Немолодых нет, есть смирившиеся, – возразила парикмахерша. – В Москве теперь парики носят, а что… напялил – и никаких забот, и мужики тоже напяливают.
– Они-то зачем?
– Потому что наука против лысины бессильна, – разъяснила образованная парикмахерша. – Лысеют ведь по наследству. Так что будем с вами делать? Раз в неделю будем ходить на укладку? Или химическую? Потом сами будете накручиваться. Сумеете?
– Сумею, бигуди у меня есть.
– Накручиваться надо на пиво, лучше на «Жигулевское»…
– Потом от головы будет пахнуть пивом… – поморщилась Иллария.
– Хотите парик? Могу достать, маде ин Гонконг. На тонкой сетке, голова не потеет. Девяносто рублей.
– Делайте химическую! – вздохнула Иллария.
Некоторое время спустя Иллария взбиралась на крутой бугор, осторожно неся голову в новой прическе, а в руках держа пакет с молоком и две калорийные булочки.
– Ну что? – обернулась Таисия Павловна. – Очухалась? – вырвала из рук сестры пакет, ловко надкусила угол, сделала большой глоток, отломила, сунула в рот кусок булки. – Сегодня идет хорошо, кажется, я поймала свет на этих домишках, там на склоне в этом свете они как живые. – И снова повернулась к этюду.
Иллария оскорбленно поджала губы:
– Разве ты не заметила, что я изменилась?
– Нет, я вижу тебя слишком часто и поэтому не могу заметить, как ты меняешься.
– Я сделала прическу.
– Не ври! – сказала Таисия, увлеченная работой. – Прическу я бы заметила, и помолчи, не мешай мне писать.
– Я исчезаю! – сухо, суше не бывает, сказала Иллария. – Может быть, я пойду к реке загорать, а может, пойду в гостиницу, а может, пойду в кино, а может, пойду на вокзал и уеду домой.
– Ты когда-нибудь замолчишь?
Иллария резко повернулась и поспешила прочь.
Иллария спустилась вниз к реке, к самой воде добраться было нельзя, потому что берег обрывался круто, почти отвесно. Иллария пошла по берегу, по вытоптанной тропе.
На реке трудились буксиры и рыбачьи лодки и шел рейсовый пароход, на борту которого было выведено: «Художник Василий Мешков», в честь знаменитого живописца, который писал когда-то эту реку. Иллария увидела на пароходе фамилию Мешков, вздрогнула, отвернулась и обратила свой взгляд на мальчишку, который отсюда, с обрыва, удил рыбу.
Мальчишка почувствовал за спиной Илларию, обернулся и приказал:
– Отойди!
– А ты мне что тыкаешь?
– Над душой стоишь, рыбу пугаешь!
– Чем я ее пугаю, стою себе. Это ты языком молотишь.
– Нервы мне тянешь, – злился юный рыбак, – от взрослых и так податься некуда. И тут, на тебе, надзор!
– Лопух ты! – обругала его Иллария. – Может, я тебе рыбу приваживаю.
– Ты что, ведьма?
– Смотри лучше на поплавок!
Мальчишка глянул вниз, ахнул, потянул, подсек – на крючке болтался подлещик.
– Тетенька, – завизжал мальчишка, – не уходи! – И поправился: – Не уходите!
Иллария шла дальше по берегу, села на поваленную иву, подставила лицо солнцу, прикрыла веки.
Так она сидела, не двигаясь и блаженствуя, как вдруг кто-то потряс ее за плечо.
– Не трясите меня! – возмутилась Иллария. – Терпеть не могу, когда меня трясут.
Она открыла глаза и увидела женщину, с которой встретилась в парикмахерской.
– Вы чего? – спросила та. – Радикулит схватите.
– Загораю!
– Как это вы загораете, когда на небе вон какая туча.
– А я и не заметила! – засмеялась Иллария. – Бездельничаю, вы в отпуск на юг, а я к вам в отпуск. – И встала.
– Я вас очень хорошо понимаю, – задушевно произнесла женщина из парикмахерской, – только на местный загар мужики не клюют, они клюют только на южный загар.
– Выходит, я зря приехала к вам в город?
Но женщина, в сумочке которой лежал билет в Симферополь, ответила совершенно серьезно:
– Конечно, зря… Что к нам ездить? Ничего у нас нет. Вода и церкви…
Под вечер Иллария без дела болталась в холле гостиницы, ерзала в кресле, листая журнал «Наука и жизнь», поглядывала сквозь стеклянный простенок на вход.
Вот у гостиницы остановилась старенькая «Волга». Мешков открыл дверцу, выставил на мостовую ногу…
Иллария, уронив в кресло журнал, кинулась к выходу, толкнула дверь и степенно стала спускаться по ступенькам, вскинув голову, чтобы видна была прическа.
Мешков – он поднимался по ступеням – поравнялся с Илларией и прошел бы мимо нее, не заметив. Иллария сама его окликнула:
– Хорошо бы поздороваться!
– А мы же утром виделись. – Мешков остановился, кинул на Илларию веселый взгляд, таким еще Иллария его не видела.
– Нет, не виделись, мы разговаривали через дверь.
– Это правда! – Мешков улыбнулся. – Слушайте, что отколол этот толстый Кира, главный инженер. Сидел у меня весь вечер, каля-маля, а в это время на стройке ставили ограждение!
– Молодец! – похвалила инженера Иллария. – Он хочет, чтобы коллектив получил прогрессивку.
– Идея! – внезапно воскликнул Мешков. Видно, сейчас у него было такое настроение, что не хотелось оставаться одному. – Вы футбол любите?
– Нет.
– Жаль, я вас хотел на стадион пригласить.
– А я поехать на стадион не отказывалась! – нашлась Иллария.
На стадион ехали трамваем. И, как в первый раз, стояли на задней площадке, которую водило из стороны в сторону.
– Что это у вас глаза печальные? Как у женщины, у которой нет мужа? – спросил Мешков.
– А у меня нет мужа! – просто ответила Иллария.
Мешков даже поперхнулся, ему захотелось выпрыгнуть на ходу из вагона, от безвыходности он начал выкручиваться и глупо шутить:
– Это даже лучше. Зачем женщине муж, действительно! То он пьет, то в преферанс играет, готовь ему, стирай ему, дети от него…
– А у меня двое детей!
Мешков почувствовал, как у него остановилось сердце. И чтобы сердце сдвинулось с места, он продолжал балагурить:
– Конечно, что за жизнь без детей. Великое предназначение женщины – мать. И материнские чувства…
– А у меня не свои дети, – спокойно перебила Иллария, – это племянники – дети Таисии. Только ей некогда, и ее мужу некогда, и поэтому я их воспитываю.
– Приехали! – простонал Мешков.
Стадион оказался маленький, но уютный. Илларии с ее места были видны деревья, которые вплотную подступали к трибунам, а вдали, в темно-зеленой глубине, желтела маковка церкви. Над деревьями пикой торчала стрела крана, она все время поворачивалась в разные стороны, будто царапала по небу.
Мешков перехватил взгляд Илларии и пояснил:
– Это строят тот самый цементный завод, где я скандалил…
Мешков устроился на скамейке свободно, привычно, уперся о скамейку руками, ноги раскинул.
– Вот вы в трамвае учинили мне допрос, – сказала Иллария.
– Да ни о чем я вас не спрашивал. Просто что ни скажу, все невпопад.
– У вас, наверное, создалось впечатление, – продолжала Иллария, – что я никогда не была замужем. А у меня был муж, настоящий, с отметкой в паспорте. Химик. Таисия Павловна этого химика терпеть не могла, и, как всегда, оказалась права. Потом он от меня сбежал к одной… У нее обнаружились ноги сто семнадцать сантиметров.
– Это много или мало?
Иллария погрустнела, поджала ноги под себя, нижняя губа вздрогнула.
– Очень много. И еще у нее папа генерал, новая «Волга», дача со всеми удобствами, зеленые глаза, и еще она пела в ансамбле «Звездочеты» в мини-юбке. Мужчины в зале не слушали ее пения, они смотрели на ее ноги.
– Теперь я буду знать, – широко улыбнулся Мешков, – что к женщинам надо подходить с рулеткой. Благо она у меня всегда с собой.
Он достал из кармана рулетку и потянул за металлический кончик…
Наконец на поле выбежали футболисты. Мешков оживился.
– Ну! – Мешков потер ладошкой о ладошку. – Скинемся по рублику? Будет интереснее глядеть.
– Скинемся! – охотно согласилась Иллария. – Обожаю скидываться, только что это значит?
– Вы за каких, за синих или за белых?
По полю бегали футболисты, одни в белых майках, другие – в синих.
– Я буду за белых! – сказала Иллария.
– Тогда я за синих!
– Тогда я тоже буду за синих!
– Да нет, вы будете за белых, – покрутил головой Мешков, – мы должны болеть за разные команды. Ваши забьют – я вам рубль. Мои забьют – вы мне рубль. Расчет после игры. Все понятно?