Иллария постучала в стекло балконной двери.
И сразу возле окна возникли две вопросительные фигуры – пенсионер и его жена.
– Что вы здесь делаете? – возмутилась Иллария.
– Это я вас хочу спросить, – голос у женщины был визгливый, – зачем вы влезли на чужой балкон?
– Это триста восьмой?
– Нет, это триста десятый!
– Извините, – сказала Иллария, – значит, я ошиблась при подсчете! – И снова полезла через барьер.
– Опять к нему! – заметил пенсионер не без ехидства.
– Это все потому, – заверещала жена, – что теперь все разрешается! Сначала женщинам разрешили ходить в мужских брюках, потом разрешили ходить без брюк и почти без юбок, потом разрешили длинные юбки, а мужчинам длинные волосы, как у девиц! Потом…
– Что будет потом?
– Потом я не знаю, но опять что-нибудь разрешат…
Тем временем Мешков в номере триста восемь уже складывал в портфель бритву, мыло, запасную рубашку, как вдруг… постучали в окно.
Мешков озабоченно обернулся и обнаружил Илларию. Подбежал, распахнул балконную дверь:
– Ну, знаете, с вами не соскучишься!
– Сестра меня заперла, поэтому я с этой стороны. Тут легко, – успокоила Иллария, – между балконами барьерчики невысокие, – и прыснула, – только я сначала в чужой номер угодила… Вот я принесла: здесь сыр «Виола», два яйца, крутых конечно, кусок кекса. В поезде всегда есть хочется.
– А если сестра хватится?
– Скажу, сама все слопала.
– Тогда большое спасибо. – Мешков, не колеблясь, положил пакет в портфель.
– И еще, – набралась храбрости Иллария, – я хочу вас проводить! – И испытующе поглядела на Мешкова. Тот храбро выдержал ее взгляд.
– Значит, давайте сразу смываться, а то Таисия Павловна вас разыщет и опять арестует!
– Правильно, – поддержала Иллария. – Уходим сразу!
Мешков взял портфель, и оба направились к двери.
– Я навязчивая, да? – спросила Иллария.
– Вы выдумщица, вы все про себя выдумываете!
Мешков отворил дверь и… увидел Таисию Павловну, которая сердито выпалила:
– Я жду, чем это все закончится!
– Она совершеннолетняя! – напомнил Мешков.
– Я вполне совершеннолетняя, – повторила Иллария. – Я еду на вокзал, провожать.
– Ах, вы уезжаете. – Таисия Павловна подарила Мешкову обворожительную улыбку. – Я так рада была с вами познакомиться. Счастливого пути. Смотрите не опоздайте на поезд!
Иллария и Мешков шли по улице.
– Вы к Таисии несправедливы, – говорила Иллария, – у нее дарование, она заслуженный деятель. Ее выставляют во всем мире. Я служу таланту, это лучше, чем служить министерству.
– Я не в министерстве, я в тресте. Был бы умный, не сидел бы на ста восьмидесяти, а давно ушел в НИИ и сделал диссертацию. – Мешков сам себе удивился и вспылил: – Слушайте, что это я с вами начинаю разговоры разговаривать?
– Вы ко мне привыкаете, – объяснила Иллария.
– Вот что. – Мешков поглядел на часы. – До поезда еще… тридцать шесть минут, мы можем дойти до вокзала пешком, а там, к вопросу о привыкании, пожмем руки и – никаких телефонов, адресов…
– Вы правы, – согласилась Иллария, – баб, которые на шею вешаются, – их никто не любит!
– Лично я, – рассердился Мешков, – люблю пельмени, дальневосточные, с уксусом и перцем, поговорили, повыясняли, хватит, дальше идем молча…
Здесь им повстречался Лазаренко.
– Уезжаешь?
– Уезжаю.
– Провожаете? – Лазаренко взглянул на Илларию.
– Провожаю.
– Новая прическа вам идет. Общий привет. – И Лазаренко пошел своей дорогой.
Тут Мешков, против собственной воли, поглядел на прическу Илларии.
– Ну что? – Иллария замерла.
– Прическа идет, и мы идем, а то поезд уйдет без меня…
Потом Иллария стояла у вагона и Мешков топтался возле него и откровенно ждал, чтобы она ушла. Вся эта история тяготила его, и он смутно, сам не зная почему чувствовал свою вину и от этого еще больше раздражался.
– Отъезжающие, пройдите в вагон! – объявила проводница.
– Ну все, счастливо! – Мешков взял руку Илларии, потряс, быстро выпустил руку и поднялся по ступеньке вагона.
Вдруг Иллария тоже начала подниматься в вагон.
– Пожалуй, я поеду с вами до ближайшей станции.
– Не надо! – испугался Мешков и стал легонько подталкивать Илларию. – Зачем? Это бред!
– Вы что, спихиваете меня со ступенек?
– Отправляемся! – крикнула проводница. – Товарищи, отойдите от выхода, пройдите внутрь вагона! Вы что стоите на ступеньках? – накинулась она на Илларию. – Вы едете или нет?
– Нет! – поспешно сказал Мешков.
– Я бы поехала, – Иллария улыбнулась проводнице, – только, слышите, он не хочет! – Она спрыгнула на платформу и повернула к вокзалу, не оборачиваясь.
Мимо нее задвигались, застучали вагоны, она шла по бетонной платформе, не смотрела на уходящий поезд и не глядела ни на кого.
Когда длинная платформа кончилась, Иллария вошла в здание вокзала, прямиком направилась к аптечному киоску и спросила у продавщицы, старенькой, в седых буклях:
– У вас продается цианистый калий?
В поезде Мешков торчал в коридоре, напротив своего купе, и курил, глядя в окно. Он оперся локтем о металлический прут, на котором висели скомканные белые занавески, прут выскочил из гнезда. Мешков покачал головой и стал устанавливать прут на место. Подошла проводница:
– Ваш билет! И не трогайте вы занавески, вечно все их дергают, вот они и залапанные!
– Пожалуйста! – Мешков достал билет и отдал.
– Место номер пятнадцать. – Проводница уложила билет в папку, в коленкоровый карман под пятнадцатым номером. – Что же вы жену-то с собой не взяли?
– Это не жена, – раздраженно ответил Мешков. На душе у него было неспокойно. Вся эта нелепая история с Илларией выбила его из колеи. Так бы он уже давно завалился в вагон-ресторан, занял место, пока его еще можно найти, и завел бы симпатичный разговор с таким же командированным. А сейчас никуда не хотелось идти.
– Ишь ты, – услышал Мешков издевательский голос проводницы, – не жена… Сам-то подержанный, можно определить, вторичное сырье, а все одно – завел! И конечно, наобещал!
– Да никого я не заводил! – взбеленился Мешков. – И вообще, какое ваше дело!
– Мое дело бабье, а вас всех, мужиков-шустряков, пересажать надо!
– Чай принесите! – приказал Мешков.
– Не принесу! – с вызовом отказалась проводница. – Все вы по городам шастаете, нам жизнь портите. Всухомятку живите, без чаю, а не нравится – жалуйтесь! Меня уволить нельзя, пусть такую другую дуреху ищут в этой трясучке вкалывать…
И заторопилась по служебному делу – собирать билеты…
Мешков опустил сигарету в металлическую пепельницу и вернулся в купе. На верхней полке кто-то спал. Внизу над крупной бельевой корзиной колдовал толстяк. Он доставал из корзины продукты и густо заставлял ими маленький вагонный столик.
Увидев Мешкова, толстяк обрадовался, что-то прожевал, проглотил:
– Помидорчиков хотите?
– Нет, спасибо! – Мешков уселся на полку напротив.
– Огурчиков соленых? – Толстяк один огурец отправил в рот, а другой протянул Мешкову. – Они из рассола, мыть не надо!
– Спасибо, нет! – опять отказался Мешков.
– Кабачок фаршированный? Жинка моя…
– Спасибо, не хочется, настроения нет! – Приставучий толстяк уже начинал злить.
– Еда от всего лечит – от болезней, от настроений! Хотите пирог с яйцами, с луком-порей… Жинка моя…
– Нет!
– Хлебушка черного с копченой грудинкой?
– Нет!
– Вот… рыбец… фантастический рыбец, будто бриллиантовый!!
– Нет!
– Ну тогда курочку… – растерялся толстяк. – Больше она мне ничего не поклала!
– А гусятины в вашем магазине нет? – с издевкой спросил Мешков.
Толстяк принял вопрос Мешкова, как говорится, на полном серьезе.
– Вот беда… Гусяки нету…
– А я ем только, как вы его зовете, гусяку! – Мешков поднялся, снова вышел в коридор и стал продвигаться по вагону. Навстречу шел другой пассажир.
– Чувствую, в ресторан?
– А куда же еще?
– Ни одного местечка.
– Спасибо. – Мешков вернулся к своему окну и стал в него глядеть.
Сквозь окно просачивался летний вечер. И поля, и леса, и проезжие деревушки заливало закатом. Настроение у Мешкова было противное. За его спиной прошла проводница и сказала ему в спину:
– Душегуб!
Следующим утром Мешков смешался с толпой, которая двигалась в одном направлении – от вокзала к станции метро.
Потом, уже в другом районе, он вышел из метро, свернул за угол…
А вскоре он уже входил к себе на работу, сел за стол, положил на него портфель и поздоровался:
– Общий привет!
– Прямо с вокзала? – спросил Гаврилов, худой очкастый мужчина, он сидел напротив Мешкова.
– С вокзала.
Гаврилов пристально посмотрел на прибывшего:
– Болен?
– Нет.
Гаврилов перегнулся через стол:
– В поезде перебрал?
– Нет! – ответил Мешков своим любимым словом.
Гаврилов покрутил головой:
– Чего-то ты весь перекошенный!
И тут Мешков засмеялся, не разжимая губ, вздернув вверх уголки:
– Очень может быть, что меня перекосило… Ты лучше скажи, какие новости?
– Бороздин на пенсию уходит, на его место берут Корешкова, того, который марки собирает, а управляющий намеревается срочно послать тебя в Тамбов.
– Я не могу скакать по городам! – взорвался Мешков. – Я живой человек.
– Это ты ему скажи, – посоветовал Гаврилов, – все-таки, что случилось, Витя?
Мешков усмехнулся:
– А вообще-то мне бы лучше не в Тамбов, а куда-нибудь на Курильские острова, а еще лучше в Антарктиду!
– Скоро будут уже отправлять на картошку, – напомнил Гаврилов, – ты можешь попроситься, и я тебе гарантирую, что тебя возьмут!
Это совершенно неповторимое ощущение – возвращаться домой. Если, конечно, ты любишь свой дом…
Мешков жил когда-то в тихом доме, который выходил в тихий двор, а потом, совершенно неожиданно, прорубили улицу. Теперь дом стал смотреть окнами на широкую шумную магистраль, которую в духе космической эры окрестили Планетной. Однако с другой стороны дома уцелели корявые липы, и старый тополь, и кусты черемухи.