— Меня обождите, пожалуйста! — И поздоровался: — Добрый вечер!
— Стоп! — Мешков не пускал Толю в лифт. — Ты когда-нибудь занимаешься в своей аспирантуре?
— Изредка.
— Мне не нравится, что ты женатый!
— Мне тоже!
Сверху закричали: «Лифт отдайте!»
— Сегодня я хочу побыть с дочерью наедине!
— Я должен с вами подружиться, — искренне пояснил Толя. — Вы должны понять, что я хороший, и поэтому я, как всегда, посижу во дворе!
Он сам захлопнул Мешкову дверь лифта. Когда Мешков пришел домой, то торжественно водрузил на стол вино и торт «Подарочный».
— Маня, у меня тут событие, в общем-то, даже не событие, одним словом, гора с плеч, а может, и не гора с плеч, словом, надо отметить.
— Хорошо, папа, — согласилась Маша и поглядела на часы. — Только давай обождем Толю, он должен прийти с минуты на минуту!
У Мешкова перехватило дыхание.
— Он сегодня уезжает в Златоуст, с женой разводиться… — добавила Маша.
— Он уже пришел…
— Он во дворе?
— Во дворе, — кивнул Мешков. — Ему нравится наш двор.
Если в Москве еще выпадал и таял снег, то в Древнегорск зима пришла всерьез, снег лежал плотно, ветер дул ледяной, пронизывающий, и поэтому у Таисии на этюде был такой вид, что прохожие вздрагивали. На голове шапка-ушанка, тесемками завязанная под подбородком, через лицо повязан серый оренбургский платок, только глаза виднелись.
Одета Таисия была в овчинный тулуп, на ногах валенки, на валенках галоши. Писала Таисия Павловна церкви, которые зимой особенно светлы и чисты.
Таисия отчаянно била кистью по картине и не заметила, как подбежала Иллария.
— Тася, ты с ума сошла, мы ведь уже опаздываем на поезд!
— Кофе принесла? — с трудом выговорила художница.
— Какой кофе? Давай скорей сворачивайся! Ты совершенно окоченела!
— Вранье! — возразила Таисия. — Когда я пишу, я никогда не мерзну!
Приближался к Москве скорый поезд.
Бежали за окном белые пейзажи.
Таисия и Иллария стояли в коридоре у окна.
— Раз он не приехал, не написал, не позвонил, — говорила Иллария, — значит, действительно все…
— Он тебе не пара!
— Да, он мне не подходит, точнее, я ему не подхожу. Я ему не нравлюсь, вот в чем закавыка…
— Ты само загляденье, — вспыхнула Таисия. — Просто он не мужчина, а так… солома!
— Пойдем я достану чемодан!.. — Иллария прекратила разговор и вошла в купе.
Как всегда с трудом, она выволокла из-под полки чемодан с блестящей ручкой, которую поставил когда-то часовщик Иван Матвеевич.
Потом Иллария ногой проталкивала тяжеленный чемодан по коридору. Чемодан, комкая ковровую дорожку, медленно продвигался к тамбуру.
Таисия Павловна спрыгнула на платформу первой:
— Носильщик! Носильщик!
— Нам, как всегда, не везет… — Когда чемодан соизволил наконец покинуть поезд, Иллария перевела дух: — Достали билеты в последний вагон, всех носильщиков разобрали по дороге.
— Носильщик! — кричала Таисия. — Иля, стой здесь, я его найду и приведу.
— Не надо, — без всякого выражения проговорила Иллария. — Я сама донесу, если я надорвусь, это не имеет теперь никакого значения.
— Не суетитесь, — посоветовала проводница, — ждите, народ схлынет — явятся носильщики по второму заходу.
Иллария покорно присела на чемодан. Таисия стояла рядом, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, злилась.
На платформе становилось свободнее.
Пассажиры исчезали в темной глубине вокзала, появились какие-то люди с тележками, и проводницы складывали в них тюки с бельем.
— Где же носильщики? — У Таисии Павловны истощилось терпение. — Все-таки я пойду поищу…
Продолжая говорить, она сделала несколько шагов, как вдруг смолкла.
Иллария медленно поднялась с чемодана и осторожно выпрямилась, еще не веря.
По перрону быстро шел Мешков. Он взялся за поручни и заглянул в предпоследний вагон, явно собираясь войти.
— У нас все сошли, — сказал ему проводник предпоследнего вагона.
Мешков двинулся дальше по перрону и увидел Илларию.
Он увидел Илларию и теперь направлялся к ней.
Иллария не шевелилась и только смотрела на Мешкова расширенными глазами.
Мешков приблизился к Илларии. Он не поздоровался, не обнял Илларию, не поцеловал ее, он только сказал:
— Давайте-ка вашу бандуру!
Он взялся за новенькую ручку, оторвал чемодан от бетонной платформы и пошел с ним к вокзалу. Иллария засеменила рядом с Мешковым.
Таисия с этюдником и с овчинным тулупом потащилась сзади.
Мешков и Иллария не говорили ни слова. Они шли как чужие, как незнакомые. Потом Иллария не выдержала, всхлипнула и заплакала. Она заплакала, как плачут маленькие дети. Слезы градом покатились по лицу, губы запрыгали. Тогда Мешков свободной левой рукой обнял Илларию за плечи.
— Дурочка, — сказал Мешков, — глупая женщина!..
Так они шли дальше, левой рукой Мешков держал Илларию за плечи, и они оба не заметили, как вдруг чемодан отделился от ручки, боком, тяжело ударился о платформу, перевернулся, дернулся и остался лежать.
Теперь вместо чемодана Мешков нес только ручку, новенькую и блестящую.
— Чемодан… Вы опять сломали чемодан, что это у вас за странная привычка ломать чужие чемоданы! — закричала Таисия Павловна.
Но Иллария и Мешков ее не слышали. Они уходили все дальше и дальше.
Таисия стояла над поверженным чемоданом, что-то кричала и размахивала руками.
Иллария и Мешков были уже далеко. Он все крепче прижимал ее к себе…
1976 г.
Поездки на старом автомобиле
Героиня этого сценария Зоя Павловна — режиссер самодеятельности. В первом варианте сценария Зоя Павловна ставила мою комедию «Игра воображения», в которой заключена дорогая для меня мысль: люди делятся на тех, у кого есть эта самая «игра» — и это нормально, и на тех, у кого игры воображения нет — и это ненормально. Кстати, в Москве, в Новом театре, поставил комедию Виталий Ланской. Спектакль идет уже двенадцать лет и выдержал шестьсот представлений. Столько же лет держится спектакль и во Владимире — режиссер Михаил Морейдо. Потом я разумно заменил в сценарии «Игру…» на чеховский водевиль «Предложение». Во время работы над фильмом Петру Фоменко пришла неожиданная мысль: самодеятельный театр должен быть не драматическим, а оперным! Музыку комической оперы «Предложение» написал Сергей Никитин. Он сам, его жена Татьяна Никитина, с которой они, как известно, выступают вместе, и, наконец, постановщик фильма Петр Фоменко с азартом сыграли к спели чеховский водевиль. В сценарий я ввел классические японские стихи.
— Когда мне нужно взять себя в руки… я прибегаю к стихам, — говорит Зоя Павловна.
— Над рекой весь день
Ловит, ловит стрекоза
собственную тень…
Или:
— На песчаном белом берегу
Островка
В Восточном океане
Я, не отирая влажных глаз,
С маленьким играю крабом…
Мне кажется, что гармония, заключенная в этих вроде бы простых строках, несовместима с тем беспокойством и суетой, в которых мы все пребывали, и эти стихи призывают всех нас к внутренней сосредоточенности и нравственной чистоте.
Лиля смотрела на мир большими добрыми глазами. Глаза ее излучали симпатию, ласку и теплоту. А когда Лиля улыбалась, то это был наверняка выигрышный номер: все человечество было готово распахнуть для Лили все двери, окна и все сердца. Сейчас Лиля улыбалась.
— Поймите, Зоя Павловна, я думаю только о ребенке. Против вас или Артема ничего не имею. Ну, разошлись мы с Артемом, бывает, правда?
Зоя Павловна хотела что-то сказать, но сил хватило лишь на кивок.
— Дорогая, хорошая Зоинька Павловна, у ребенка должен быть один отец, а не два отца! Мой новый муж относится к моему сыну и вашему внуку, как к своему родному сыну! И для ребенка лучше, если он больше никогда не увидит ни Артема, ни, извините, вас!
— Но у меня, — выдохнула Зоя Павловна, — вся жизнь в нем!
— Я вас понимаю, — дружески посочувствовала Лиля, — я тоже когда-нибудь стану бабушкой, но сейчас я думаю не о себе, а только о ребенке!
Конфликтный четырехлетний мальчик по имени Леша вертелся тут же и улучил наконец-то момент, чтоб обратить внимание на себя.
— Бабушка, — спросил он заинтересованно, — а у тебя есть данные для фигурного катания?
Пассажирский самолет с полярным медведем на фюзеляже разбежался по стартовой дорожке, набрал скорость и взмыл в воздух. Зрелище вообще-то обычное, если не считать медведя в качестве авиаэмблемы и если бы этот самолет не увез в Арктику сроком на долгий год единственного сына. Зоя Павловна шла с аэродрома, глотая слезы, как и положено матери, и вдруг услышала:
— Здравствуйте!
Обернулась, увидела вроде бы вовсе незнакомую девушку, однако на всякий случай ответила:
— Здравствуйте!
Потом, когда уже садилась в автобус, услышала:
— До свидания!
Опять обернулась, опять обнаружила ту же девушку, но на этот раз не ответила, недоуменно пожала плечами.
Автобус тронул с места, Зоя Павловна глянула в окно, отыскала глазами ту самую девушку, нет, она определенно не была с ней знакома. Но девушка провожала взглядом уходящий автобус, и Зоя Павловна решительно отвернулась и стала смотреть вперед.
Вечером у Зои Павловны была назначена репетиция. На сцене маленького клуба репетировали чеховское «Предложение».
— Воловьи Лужки мои! — грустно настаивал Ломов, зато Наталья Степановна вопила изо всех женских сил:
— Наши!
— Мои! — по-прежнему бесстрастно возражал Ломов.
— Наши!
— Мои!
— Стоп! — на сцене явно получалось «не то», и режиссер, то есть Зоя Павловна, попросила из зала: — Пожалуйста, Васенька! — она обращалась к исполнителю роли Ломова. — У Чехова здесь ремарка «кричит».