В субботу с утра она уже выходила из автобуса рядом с общежитием. Тщательно накрасившись, Лена уложила волосы и надела новые сапоги на шпильках, чтобы быть уж если не одного роста с Иваном, то хотя бы не смотреть на него с уровня пупка. Подумав, она дополнила ансамбль длинной узкой юбкой с разрезом, который доходил почти до самого пояса. Время было раннее, народ еще спал, и по пустынным улицам бродили лишь одинокие фигуры похмельных мужичков да редкие пенсионеры. Лена воровато озиралась и жалась к кустам. Сердце колотилось, норовя вообще выскочить и упрыгать от неуравновешенной хозяйки. Руки тряслись, знобило, ноги в коленях стали какими-то ненадежными и норовили подогнуться, отчего Лена выглядела крайне подозрительно. Ехавший мимо патруль ППС некоторое время равнодушно наблюдал за утиной поступью неизвестной девицы, то ли планирующей осквернить ближайшие заросли, то ли еще не отошедшей от ночной попойки. В любом случае она представляла определенный интерес для органов правопорядка.
– Пошли, что ли? – неуверенно спросил молодой.
– Погодь, пусть пристроится сначала. Тут мы ее и возьмем. В следующий раз подумает, прежде чем шалавиться. Тебе вот жену нормальную не найти, а откуда ж взяться хорошим бабам, если они с малолетства вот так выходные начинают? Ты на работе, а она тут выплясывает.
Пожилой зло сплюнул в окошко и сурово уставился на Лену, уцепившуюся за дерево. Ноги у нее болели невероятно. В этих сапогах можно было красиво сидеть или, виляя пятой точкой, дефилировать на короткие дистанции. В магазине, на гладком кафеле, это было легко. Но сегодня выяснилось, что красота действительно требует жертв. На городском асфальте, сплошь усеянном какими-то проступавшими из-под него камушками и мелкими выбоинами, передвигаться на подобных ходулях было делом не просто трудным, но и крайне опасным. Вывих или перелом, это самое малое, что грозило слабой половине человечества, желавшей казаться выше и стройнее.
К страху неожиданно встретить Ивана примешивалась еще и злость на себя. Выглядеть королевой теперь точно не получится, поскольку уйти красиво, походкой манекенщицы, равнодушно покачивая бедрами, невозможно не только морально, но и физически. Идти, каждую секунду ожидая, что каблук в очередной раз подломится, растопырив ноги колесом, страшно и некомфортно. Лене малодушно хотелось снять шпильки и уйти босиком, плюнув на дальнейшее устройство своей судьбы.
– Пошли, – пожилой милиционер докурил и начал, пыхтя и постанывая, выбираться из машины. – Похоже, мадам заснула стоя, как лошадь.
Приникшая к дереву Лена грустно ковыряла пальчиком кору. Надвигавшуюся грозу в виде двух кряжистых стражей порядка она не замечала, уйдя в свои скорбные мысли.
– Скучаем? – весело поинтересовался молодой.
– Идите, куда шли, – сердито посоветовала Лена, не оборачиваясь.
– А мы сюда и шли.
– Что, других кустов нет? – вздохнула она и обернулась. – Дожили, милиция зеленые насаждения обгаживает.
– Что пили, барышня? – поморщился пожилой. – И документики попрошу.
– Вы представиться должны, по всей форме, – уверенно заявила Лена. – И потом, на каком основании вы требуете документы?
– Обычная проверка. Так что, документы есть?
Документов у нее не было абсолютно никаких. Ледяная волна ужаса шлепнула ее по затылку и стекла по спине. Моментально вспомнились все рассказы про милицейский произвол, оборотней в погонах и прочие ужасы. Лена уже видела себя в тулупе и валенках на лесоповале.
– А я с работы шагаю усталый, – ехидно пропел молодой, узревший в разрезе голую ногу в тонком чулке, заканчивающуюся шпилькой. – Как вахта, где трудимся?
Тон его не оставлял сомнений в том, что ее считают девушкой сильно облегченного поведения. Лена засопела от возмущения и прозаикалась:
– Да как вам не стыдно! Я переводчицей работаю! У меня сегодня выходной! Я что, не имею права нарядиться в свой законный выходной день?
– А, валютная, – довольно протянул молодой. – А чего выходной? У вас же сейчас самая пахота. Или профсоюз отстоял права трудящихся герлов?
С одной стороны, ссориться с милицией, не имея с собой документов, было крайне необдуманно, с другой – она сильно обиделась. Макияж был довольно скромным, юбка длинной, и с какой радости они приняли ее за путану, было абсолютно неясно. Говорить представителям органов, что у них от долгой работы со специфическим контингентом «глаз замылился», тоже было нельзя, но очень хотелось.
– А что у нас с походкой? – перешел ближе к делу пожилой милиционер.
– Я бы посмотрела на вас в таких сапогах! – сердито ответила Лена. – Знаете, как ноги болят.
– О, Валентиныч, я бы тоже на тебя в таких чоботах посмотрел, – заржал молодой.
– Хватит скалиться, – пожилой явно находился в стадии принятия решения. – Ладно, иди, только ноги не поломай.
Обрадованная столь быстрой развязкой, Лена, забыв про сведенные судорогой стопы, резво поковыляла прочь.
– Нет, все-таки у баб мозг где угодно, только не в голове, – с сочувствием пробасил пожилой, глядя вслед прихрамывающей девушке.
В автобусе она обрушилась на ближайшее сиденье и со стоном вытянула ноги. Удостоверившись, что в салоне почти пусто, Лена воровато оглянулась и стянула сапожки, с наслаждением пошевелив пальцами. Ногам сразу стало холодно, но какая это была ерунда по сравнению с тем, что ей пришлось пережить.
– Ну как? – встретила ее мама, открывшая двери, едва только Лена поднесла палец к звонку.
– Никак, не дошла я, – она печально оглядела совсем новую обувь. Надеть эти сапоги она никогда больше не сможет, а жаль.
– Что значит «не дошла»? – потребовала уточнений Вероника Федоровна. – Упала по дороге или денег не хватило, чтобы доехать? Или струсила?
– Не угадала, – Лена, морщась, помассировала ноги. – Меня чуть не забрали в милицию. Я испугалась и вернулась.
– Так я и знала! – мама в ужасе прикрыла ладошкой рот. – Он связался с криминалом! Этого надо было ожидать. Я с самого начала подозревала именно такой вариант, но не стала тебя расстраивать раньше времени…
– Мам, Иван здесь ни при чем. Я даже не дошла до общежития. Мой внешний вид почему-то не устроил патруль на улице.
– А я говорила: с таким разрезищем порядочные девушки не ходят. Правильно, теперь хоть зашьешь это позорище.
– И не подумаю, – огрызнулась Лена, переместившись в комнату.
– И что, мы так и будем жить в неведении?
– Мама, кто это «мы»?
– Ты, я и мой внук.
– А-а, – протянула Лена.
– Бэ, – не сдалась мама. – Ребенка надо растить, это и раньше было дорого, а теперь вообще цены немыслимые. Ты хочешь повторить мою судьбу?
– А чего плохого в твоей судьбе? И, может, уже пришло время рассказать мне о моем отце?
– Нечего рассказывать, – мама помрачнела и быстро ушла в кухню.
– Нет, хватит отлынивать от ответа! – взвилась Лена. – Сколько лет можно тянуть с этой мыльной оперой! Я имею право знать, и я не понимаю…
– Надеюсь, что никогда и не поймешь! – закричала мама. Лена в страхе смотрела на ее исказившееся лицо и злые слезы, градом лившиеся по щекам. – Когда через много лет твой ребенок придет к тебе с таким же вопросом, подумай, что ты ему скажешь?! Что?! Что ты сможешь ответить? Что в твоей жизни было двое мужчин, но теперь ни одного нет, а кто отец, одному богу известно? Ты сможешь такое сказать своему ребенку? А тебе придется, если ты не найдешь в себе смелости ответить за свой поступок. Ты даже не доехала до общежития, ты сразу сдалась! Ты не имеешь права задавать мне такие вопросы, пока сама не разберешься со своими проблемами!
– Мама, – прошептала Лена. – У тебя что, тоже было двое… Все, как у меня?
– Я была менее испорчена, чем ты! Как тебе в голову подобное пришло? В моей жизни был только один мужчина, но я его потеряла!
– Он… папа умер?
– Тьфу! Какой он тебе папа. Мужчина, у которого я даже фамилию не спросила. Он сначала пришел в мою жизнь, а потом из нее исчез. Вот и вся история.
– И ты даже не попыталась его найти?
– Сначала нет, а потом было поздно. Я не знала ничего, кроме имени.
– Какой ужас. Это, наверное, какая-то чудовищная закономерность, – Лене стало страшно до такой степени, что холодные мурашки от пальцев рук добежали до самого сердца, облепив его ледяным колким роем. – Я тоже ничего не знаю про Ивана. Это судьба, да?
– Нет никакой судьбы. Ерунда все это. Линия жизни зависит не от рисунка на ладони, а от человека. Каждый приходит в этот мир и топчет свою тропинку. Рано или поздно тропинка подходит к скалам. Кто-то обходит горы, стоящие на пути, и меняет направление, кто-то берет их штурмом, а кто-то садится и ждет конца.
– Ой, мама, это для меня слишком умно и красиво, но намек я поняла. Твое предложение я обдумаю, хотя гадко это все…
– Ты меня обвиняешь? – мамин голос сорвался.
– Мамуль, да ты что! – Лена порывисто обняла мать. – Разве это твоя вина, это мужики такие…
– Это мы дуры доверчивые, – тихо плакала у нее на плече Вероника Федоровна. – Замуж хочется, счастья простого, человеческого, уюта, кусок получше хочется у жизни оторвать, а она в ответ сама так укусит, что до самой смерти раны зализываешь. Живи лучше, Леночка, не так, как я. Борись, а я тебе всегда помогу.
Антон, вернувшись домой после «командировки», был встречен не женой, для которой, как обычно, после подобных загулов прикупил букет цветов и золотую побрякушку, а взбудораженной предстоящей разборкой тещей.
– Здравствуй, зятек, – выплыла в коридор Андромеда Станиславовна, перегородив своим мощным корпусом проход в апартаменты.
Тещу Антон тихо ненавидел. Прежде всего за имя. Едва только он понял, что всю оставшуюся жизнь ему придется выговаривать это неудобоваримое сочетание имени с отчеством, как сразу проникся к огромной рыжей тетке крайней неприязнью. Она тоже зятя не особо жаловала, но его материальное положение значительно облегчало существование. Он ни единого дня не жил вместе с матерью жены, иначе их брак распался бы в самом начале. Антон забрал Алису из отчего дома на все готовое. Жена с удовольствием сбежала от властной матери, желавшей дочери счастья до такой степени, что готова была молотить каждого кавалера бейсбольной битой с целью выбить обещание обеспечить кровиночку всем необходимым. Антон терпел тещу только из-за жены и не скрывал этого. Андромеда умудрялась вложить в голову наивной Алисы свои сильно перезрелые мысли, и после разговоров с любимой мамой жена неожиданно начинала вести себя совершенно несвойственным ей образом: закатывать истерики, капризничать, рыться в его вещах и требовать подарков. Алиса была недалекой, наивной и покладистой, но влияние мамы развращало молодую женщину, словно с цепи срывавшуюся после их совместных чаепитий. Для Антона было тайной, за что теща может до такой степени его ненавидеть. Только благодаря его деньгам она вылезла из нищеты, получила доступ в платные клиники и косметические кабинеты, начала хвастаться своим достатком перед подругами, но тем не менее продолжала активно жалить руку дающего. Более того, ее запросы росли с каждым днем, словно Антон был не бизнесменом средней руки, а теневым олигархом. Он даже попытался договориться с личным врачом, чтобы тот порекомендовал фурии сменить климатическую зону, навсегда. Но Андромеда Станиславовна приняла героическое решение: страдать рядом с дочерью, поскольку, кроме мамы, у малышки никого нет, одна она на целом свете. То, что малышке давно перевалило за тридцать и у нее были две взрослые дочери и муж, мама предусмотрительно забывала. Когда Антон, уже заплативший доктору, с жаром начал доказывать, что они всенепременно будут навещать старушку, что он лично примет посильное материальное участие в покупке дома и переезде, поскольку никаких денег не жалко, только чтобы любимая теща не умерла у него на руках, Андромеда лишь трагически покачала рыжими кудрями и горестно сообщила, что она никуда не поедет и умрет на родине, хотя врач ни про какую близкую кончину ничего ей не говорил.