Муж сразу же заговорил:
— Вы знаете, деревня Лефорж, как и большинство деревень во Франции, особенно в северной зоне, очень пострадала от войны. Одни ее жители оказались разлучены с семьей, другие потеряли близких. Даже не понять, как трудно было людям все вынести. Нам практически невозможно поставить себя на их место, в ту обстановку. Нельзя их судить, понимаете? — Старик говорил ровно, веско, с какой-то мудростью. — В Лефорже случилась трагическая история с Робертой. Она потрясла всех, вы наверняка о ней слышали.
— Нет, мы ничего не знаем.
— Роберта Ламбаль. Не припоминаете? Ее именем даже назвали улицу, вам стоит съездить посмотреть, это очень интересно.
— Не расскажете, что с ней произошло?
— Ну раз вы просите, — сказал он, подтягивая брюки на коленях. — Если я правильно помню, в августе сорок четвертого года группа бойцов Сопротивления из Эврё убила двух нацистских солдат. Оккупанты, конечно, восприняли это очень серьезно. Покинув Эврё, бойцы Сопротивления добрались до деревни Лефорж, где их спрятала вдова, которую все звали матушкой Робертой. Ей было за семьдесят — в то время такой возраст считался очень преклонным, но она жила одна в небольшом фермерском доме, держала кур и коз. Через несколько дней кто-то из деревенских донес на нее немцам. А еще один житель деревни узнал об этом и побежал на ферму предупредить партизан, чтобы они успели исчезнуть. Те хотели было забрать матушку Роберту с собой: они знали, что немцы будут ее допрашивать, но вдова отказалась, дав слово их не выдавать. Ни за что не хотела бросать хозяйство. Кур и коз ведь просто так не оставишь. И потом, она была уже слишком стара, чтобы бегать по лесам. Ну, партизаны ушли. А через несколько минут на ферму приехали немецкие автоматчики — на машинах и мотоциклах. И вот человек пятнадцать немцев обступили бедную Роберту. Стали спрашивать, где прячутся бойцы Сопротивления. Она делала вид, что не понимает. Тогда они обыскали ферму, перевернули все вверх дном. И под конец нашли радиопередатчик, который партизаны прятали в тюках сена в сарае. Немцы стали бить старуху, чтобы заставить ее признаться. Но она молчала. Прибыла еще одна машина. Патруль сумел схватить одного из бойцов, при нем нашли нарукавную повязку партизана и винтовку. Его звали Гастон. Немцы устроили очную ставку Гастону и Роберте, но оба они молчали, ни один не признался, куда делись остальные, не назвал имен. Немцы привязали Гастона к дереву на ферме и начали пытать, они по очереди били его, но он не издал ни звука. Они вырвали ему ногти, но все равно ничего не добились. Тем временем немцы приказали Роберте приготовить для них ужин из всего, что было в доме: зарезать кур и коз, достать вино из погреба и всю провизию. Ей пришлось накрыть большой стол прямо перед деревом, где стоял истекающий кровью, избитый до неузнаваемости Гастон. Вечером немцы пили и ели, им прислуживала Роберта, время от времени ее сбивали с ног уд аром кулака, старуха падала на землю, солдаты смеялись. Наступило утро. Гастон, простоявший всю ночь у дерева, по-прежнему отказывался говорить. Тогда немцы отвязали его и на рассвете увели в лес. Они заставили его вырыть яму и заживо закопали в землю. Потом вернулись к Роберте рассказать, что сделали с Гастоном. Угрожали повесить, если она не заговорит. Но Роберта держалась стойко. Она отказывалась выдать то, что ей было известно о бойцах Сопротивления. Разъяренный упорством старухи, немецкий унтер-офицер приказал повесить ее на дереве. Его люди выполнили приказ: надели веревку на шею Роберте, и пока та, задыхаясь, дергалась в воздухе, с досады дали по ней автоматную очередь. Так закончилась эта трагедия.
— А известно, кто из деревни донес на Роберту? — Я понимала, что расспрашивать о прошлом все равно что баламутить заросший пруд. Только мутить воду.
— Нет, никто не знает, кто на нее донес, — ответил мужчина, прежде чем его жена успела открыть рот.
— Ваша жена сказала вам, зачем мы приехали?
— Пожалуйста, объясните.
— Мы получили анонимную открытку о наших родных и пытаемся выяснить, мог ли ее написать кто-то из жителей вашей деревни.
— Вы не покажете мне ее?
Старик внимательно изучил фотографию на моем телефоне и немного помолчал.
— Значит, вы думаете, что эта открытка — как бы донос?
Он ставил вопрос очень правильно.
— Она не подписана, и это выглядит странно, вы понимаете?
— Я очень хорошо понимаю, — сказал он, кивая.
— Вот почему мы пытаемся понять, были ли в Лефорже люди, очень близкие к немцам.
Эти слова насторожили старика, он поморщился.
— Вам неудобно говорить об этом?
Тут вступила жена — супруги поддерживали друг друга.
— Послушайте, муж ведь сказал вам, никто не хочет ворошить прошлое. И потом, в деревне были и очень хорошие люди, вы знаете, — добавила она.
— Да, очень хорошие люди, — подтвердил ее муж, — был же учитель.
— Нет, не учитель, а муж учительницы. Он работал в префектуре, — поправила жена.
— А вы можете рассказать о нем? — спросила мама.
— Он жил здесь, в деревне, но работал в Эврё. В префектуре, как говорили. Не знаю, в каком отделе, и вряд ли на большой должности, но все же имел доступ к информации. И как только появлялась возможность помочь людям, предупредить их, он пытался этих людей отыскать. Прекрасный человек.
— Он еще жив?
— О нет. На него донесли, — сказала женщина со слезами на глазах. — Он погиб во время войны.
— Попал в западню, которую ему подстроили, — уточнил ее муж. — К нему пришли два полицая и сказали: «Говорят, вы знаете людей, нам надо переправиться в Англию, за нами охотятся, помогите нам». И тогда он назначил встречу, хотел спасти их, вот только на встрече ждали немцы и его арестовали.
Jfe Вы знаете, какой это был год?
— Думаю, сорок четвертый. Его отправили в Компьень, затем в лагерь Маутхаузен. Он умер в плену в Германии.
— А что делала его жена после войны?
Женщина опустила глаза и заговорила очень тихо, почти шепотом:
— Понимаете, она работала в нашей школе, все ее очень любили. После войны в деревне только об этом и говорили. Про доносы, про все, что тут происходило. А потом люди решили, что надо жить дальше. И наша учительница тоже. Только она так и жила одна и больше замуж не вышла. — Ее голос задрожал, на глазах выступили слезы.
— Я хотела бы задать вам последний вопрос, — снова заговорила я. — Как вы думаете, есть в деревне еще кто-то, знавший Рабиновичей? Кто мог бы рассказать о них? Что-то вспомнить?
Женщина и мужчина переглянулись, как бы спрашивая друг у друга согласия. Они знали гораздо больше, чем хотели нам рассказать.
— Да, — ответила женщина, вытирая слезы. — Я тут кое-что вспомнила.
— О ком? — спросил ее муж с беспокойством.
— О семье Франсуа.
— Ну да, конечно же, семья Франсуа, — повторил старик.
— Мать госпожи Франсуа была у Рабиновичей домработницей.
— Правда? Вы можете сказать нам, где она живет?
Мужчина достал блокнот и записал адрес. Протягивая нам листок бумаги, он предупредил:
— Скажем, вы нашли их в адресной книге. Теперь мы проводим вас, у нас много дел.
Его блокнот подсказал мне еще одну мысль.
Я подумала, а не попросить ли Хесуса проанализировать и другие почерки.
Когда мы оказались на улице, небо прояснилось. Солнце отражалось в лужах, слепило глаза. Мы дошли до машины в молчании.
— Дай мне адрес семьи Франсуа, — сказала я маме.
Мы ввели адрес в навигатор на моем телефоне и поехали по стрелкам. Казалось, тишина в деревне обманчива и что-то происходит, почти вопреки нашей воле.
Припарковав машину, мы позвонили в дверь по указанному адресу. К калитке подошла женщина с короткой стрижкой. На ней был синий кардиган с геометрическим рисунком.
— Здравствуйте, вы мадам Франсуа?
— Да, это я, — ответила она чуть удивленно.
— Извините за беспокойство, мы собираем воспоминания о наших родных. Они жили в этой деревне во время войны. Возможно, вы их знали. Их фамилия была Рабинович.
Лицо женщины в дверном проеме застыло. Глаза зорко всматривались в нас.
— Но что именно вам нужно?
Мы сами по себе не вызывали у нее опасений, она скорее боялась чего-то, никак не связанного с нами.
— Мы хотели узнать, помните ли вы их, можете ли что-то о них рассказать…
— А для чего?
— Мы их потомки, и поскольку их не знали, нам просто хотелось бы услышать какие-то истории из их жизни, эпизоды, понимаете?
Женщина чуть отодвинулась от двери. Я почувствовала, что мы выбрали не совсем правильную тактику.
— Мы пришли не вовремя, извините, — сказала я. — Оставьте нам свои контакты, и, может быть, вам удобнее будет встретиться с нами в другой день, попозже.
Мадам Франсуа, казалось, почувствовала облегчение:
— Очень хорошо, я тогда подумаю, вспомню…
— Вот, напишите на странице этого блокнота, — сказала я, роясь в сумке, — ну и когда вам захочется… Вам не трудно написать свое имя и номер телефона?
Похоже, ей это было трудно, но поскольку она хотела поскорее от нас избавиться, то записала в блокнот и свою фамилию, и номер телефона.
В сад вышел пожилой мужчина, по всей вероятности муж. Чувствовалось, что ему не нравится, что его жена стоит у двери и разговаривает с незнакомыми людьми. На шее у него болталась салфетка.
— Эй, что тут такое, Мириам? — спросил он жену.
Леля в изумлении взглянула на меня. У меня замерло сердце. Женщина прочла в наших глазах немой вопрос.
— Вас зовут Мириам? — спросила моя мать в изумлении.
Но вместо ответа женщина обернулась к мужу:
— Это потомки семьи Рабинович. Хотят узнать кое-что.
— Мы обедаем, сейчас не время.
— Созвонимся потом. — Она, похоже, безумно боялась мужа, а тот хотел продолжить обед.
— Послушайте, мадам, мы понимаем, что очень невежливо отрывать вас от стола, но представьте себе… Для нас это так много значит — встретить в деревне Лефорж женщину по имени Мириам…