По решению генерала де Голля указом от двенадцатого мая 1943 года Люсьенн Клоарек и Жанин Пикабиа станут первыми женщинами, награжденными медалями Сопротивления.
Вскоре после этого Жанин забеременела. Исполнила данное слово.
Когда Жанин и ее сын Патрик возвращаются в Париж, их размещают в отеле «Лютеция». Эта гостиница, долгое время служившая немцам и отобранная у них Свободными французскими силами, первое время принимала у себя крупных деятелей Сопротивления. Жанин приходила в себя и несколько недель жила там с новорожденным ребенком. Ее номер располагался в одной из круглых башен, под сводом-козырьком. Кошка Жанин любила сидеть на подоконнике овального окна. Номер казался Жанин таким роскошным, что она предложила брату Висенте взять к себе и маленькую Лелю.
Она догадалась, что после рождения девочки отношения у супругов разладились.
Мама,
я сижу на заднем сиденье твоего маленького белого «Рено-5», мне лет шесть или семь, мы проезжаем бульвар Распай, и ты указываешь на огромный отель, настоящий дворец, и говоришь, что провела там первые месяцы своей жизни. Я прижимаюсь лицом к стеклу и смотрю на здание, которое кажется мне таким же огромным, как весь Шестой округ Парижа. И я не понимаю, как это возможно, чтобы моя мама жила в таком месте. Это еще одна загадка, еще один ребус в дополнение ко всем ребусам, которыми полно мое детство.
Я представляла, как ты бегаешь по коридорам, устланным толстыми бежевыми коврами, как воруешь с тележек свежие пирожные и съедаешь их тайком. Точно как девочка в книжке с картинками, которую ты читала мне, когда я была маленькой.
Но у тебя, мама, странные истории из прошлого вовсе не были детскими сказками, они были правдой и случались на самом деле. И пусть теперь я знаю, при каких обстоятельствах ты провела первые месяцы своей жизни в «Лютеции», и пусть я знаю, что твое дальнейшее детство было лишено материального комфорта, в моем сознании навеки осталась картинка. Одновременно правдивая и совершенно неверная. Сказочное видение: моя мать делает первые шаги в коридорах роскошного дворца.
А.
В начале апреля 1945 года Министерству по делам военнопленных, депортированных и беженцев поручено организовать возвращение на территорию Франции сотен тысяч мужчин и женщин. Реквизированы крупные парижские здания. Задействованы вокзал Орсе, казармы Рёйи, бассейн «Молитор», большие кинотеатры «Рекс» и «Гомон-палас». А также Зимний велодром. (Его больше не существует. Зимний велодром был разрушен в 1959-м. Годом раньше по приказу префекта Мориса Папона в нем размещали задержанных алжирских мусульман.)
Первоначально «Лютеция» не входит в число зданий, реквизированных министерством. Но скоро становится ясно, что организация работы должна быть полностью переосмыслена. И тогда по решению генерала де Голля отель предоставляет свои триста пятьдесят номеров в распоряжение тех, кто возвращается из лагерей. Для этого нужно организовать медицинское обслуживание, набрать врачей, переоборудовать помещения внутри отеля, чтобы создать лазареты с достаточным количеством оборудования.
Де Голль выделяет машины такси для того, чтобы после смены на основном месте работы медсестры могли добраться в «Лютецию». Им также помогают студенты-медики и социальные работники. На месте действует Красный Крест и другие организации, в том числе скауты. Их задача — передавать сообщения, целыми днями шагая по гигантским коридорам дворца. Организуют работу на месте члены женского вспомогательного персонала наземной армии.
Учреждение должно обеспечивать ежедневное питание в любое время дня и ночи не только для прибывающих, но и для лечащего и вспомогательного персонала. Шестьсот человек займутся прие-мом депортированных. Кухни «Лютеции» должны выдавать до пяти тысяч обедов в день, что предполагает организацию поставок и хранения продуктов. В подвалы «Лютеции» поступает конфискат черного рынка. Каждый день полиция привозит изъятые контрабандные продукты. А также одежду и обувь. Фургоны ежедневно курсируют между складами конфиската и отелем.
Нужно также принять массу родственников, которые скоро пойдут к вращающимся дверям отеля в надежде найти сына, мужа, жену, отца или дедушек и бабушек. Решено создать систему карточек и размещать их на стене в холле отеля. Родственники будут оставлять карточку с фотографиями пропавших членов семьи и информацией, которая позволит установить их личность, а также свои контактные данные.
Со всего бульвара Распай собирают таблички с информацией о муниципальных выборах — они состоятся двадцать девятого апреля 1945 года. Две дюжины табличек, сколоченных из деревянных досок. Их расставляют в вестибюле «Лютеции» до самой главной лестницы. С временем они покроются десятками тысяч рукописных карточек с фотографиями и информацией, необходимой для воссоединения с родственниками.
Необходимо также организовать офисы для приема и сортировки прибывающих. По оценкам Министерства по делам военнопленных, оформление прибывающего человека займет от одного до двух часов. За это время надо внести его в административные списки, оказать врачебную помощь в медпункте, выдать продуктовые карточки и транспортные купоны, чтобы вернувшиеся из Германии могли добраться домой: провинциалы — на поезде, парижане на метро. Каждый прибывший получит карточку депортированного и немного денег.
Двадцать шестого апреля все готово. В день открытия отеля Жанин приходит помочь — организаторы могут не справиться.
Но все идет не так, как планировалось министерством. Люди возвращаются в неописуемом состоянии. К такому службы приема не готовы. Никто не представлял себе ничего подобного.
— Ну, как прошло? — спрашивает Мириам, когда Жанин возвращается на улицу Вожирар по окончании первого дня.
Жанин с трудом находит слова.
— Как сказать, — объясняет она. — Такого мы не ожидали.
— Чего вы не ожидали? — спрашивает Мириам. — Я хочу пойти с тобой.
— Подожди немного, пусть все как-то наладится… Хотя бы несколько дней.
Но Мириам Не сдается.
— Сейчас не время. В первый же день у нас два сотрудника умерли от тифа. Горничная и молодой скаут, который работал в гардеробе.
— Я не буду ни к кому подходить близко.
— Как только входишь в отель, тебя сразу же обрабатывают дустом. Всех поливают ДДТ. Не думаю, что это полезно для кормящей матери.
— Я не пойду внутрь, буду ждать снаружи.
— Знаешь, списки тех, кто вернулся, каждый день читают по радио. Тебе лучше слушать их дома, чем лезть в толпу.
— Я хочу оставить карточку в холле отеля.
— Дай мне фотографии и информацию, я заполню ее за тебя.
Мириам в упор смотрит на Жанин:
— А теперь ты послушай, что я скажу. Завтра я иду в «Лютецию». И никто меня не остановит.
Глава 27
Под парижским солнцем идет автобус с платформой, он пересекает серебристую Сену, где лежит нараспашку треугольная площадь Дофин, едет по мосту Искусств, и женщины с алой помадой и холеными ногтями победительно красивы, автомобили снуют туда и сюда, их водители курят, выложив локоть на окошко, а мимо прогуливаются американские солдаты, разглядывают француженок на таких каблуках, что улетает сердце, и с колечками на каждом пальце, цветастые платья утягивают талию и поднимают грудь, а воздух в столице все теплее с каждым днем, липы укрывают сенью тротуары, дети возвращаются домой со школьными ранцами на спине. Автобус следует своим маршрутом, с правого берега на левый, от Восточного вокзала до отеля «Лютеция», и все — автомобилисты, спешащие домой, продавцы на пороге лавок, прохожие со своими обычными заботами — все они замирают, когда в автобусе впервые появляются эти существа с ввалившимися глазами, торчащими надбровными дугами и странным взглядом. С неровно обритыми головами.
— Это что, выпустили сумасшедших из приюта? — Нет, это старики, вернувшиеся из Германии. А они не старики, большинству от шестнадцати до тридцати лет.
— Возвращают только мужчин?
Есть и женщины, но их не узнать без волос и при такой худобе. Некоторые больше не смогут иметь детей.
Поезда с востока час за часом прибывают на разные вокзалы Парижа, иногда приземляются самолеты — в Ле-Бурже или Виллакубле. В первый день депортированных встречали на платформе с фанфарами, большой помпой, устроили им целую церемонию с «Марсельезой», парадным строем и полным духовым оркестром. Первыми вышли узники лагерей смерти, затем военнопленные и, наконец, те, кто отбывал трудовую повинность. Первый день.
Они выходят с вокзала и поднимаются в автобусы — те же автобусы, что несколькими месяцами ранее перевозили задержанных во время облав сначала в транзитные лагеря, а сразу потом — в вагоны для скота.
«Но у нас правда нет других вариантов», — говорят депортированным. Они стоят внутри, прижавшись друг к другу, и смотрят в окно на проплывающие мимо столичные улицы. Некоторые впервые видят Париж.
Они видят, как парижане, мимо которых проезжает автобус, замирают и смотрят на них, как прохожие и автомобилисты на несколько секунд забывают о своих проблемах и гадают, откуда в городе эти странные существа с бритыми головами и в полосатых пижамах. Словно из другого мира.
— Вы видели? Это автобусы с депортированными.
— Могли бы сначала помыться.
— Почему они одеты как каторжники?
— Им же выдают деньги, сразу по прибытии.
— Ну тогда еще ничего.
И жизнь продолжается.
На светофоре какой-то пожилой человек, ошеломленный этим ужасным видением, протягивает им пакет со спелой вишней. Он поднимает его к окну автобуса, и десятки худых как палки рук с костлявыми пальцами хватают вишни, утягивают их вверх.
— Не надо кормить депортированных! — кричит женщина из Красного Креста. — У них желудки не выдержат!
Депортированные знают, что для их животов это чистый яд, но соблазн слишком велик.
И автобус снова трогается в путь, к Левому берегу Сены и площади Сен-Мишель, к бульвару Сен-Жермен. А вишня не удерживается в животах и вытекает с другой стороны.