Масштабы здешних ферм вызывали у Лояла странное беспокойство. Его домашние поля площадью в двадцать акров местным показались бы шуткой. По дороге он представлял себе место, которое смутно планировал найти и где хотел бы осесть, – не такое, как у него дома, с неровными, вспученными полями и кислой почвой, со вклинивающимися в них кустарниками и рощами, зато и не с таким однообразным пейзажем под бескрайним небом. Он и не предполагал, что Миннесота такая равнинная. Однако ландшафт не был спокойным. От постоянно то поднимающегося, то стихающего ветра казалось, что по земле пробегает дрожь.
Для собственной фермы ему хотелось иметь небольшой, акров на двести пятьдесят, пологий, как округлость бедра или груди, участок земли с хорошим пастбищем. Он воображал своих голштинок пасущимися в сочной траве, доходящей им до колен. Почва там будет рассыпчатой, без камней. По обоим берегам речки – ровная плодородная пойма для выращивания зерна и луговых трав, а на южном склоне – участок, скажем, акров в пятьдесят, леса, состоящего из прямых деревьев с твердой древесиной, сахарных кленов с низкими кронами и сладким соком. На вершине своего холма он видел рощицу вечнозеленых елей, в темной чаще которых бьет родник, берущий начало из чистых подземных вод. Нужно будет завести трактор, полезная машина. Она себя окупит. Его руки крепко сжимали рулевое колесо, в зеркале заднего вида он лицезрел собственный целеустремленный взгляд и копну черных курчавых волос. Сила распирала его изнутри, требуя выхода.
Через несколько миль после Райса он сбавил скорость, заметив силуэт голосовавшего на обочине человека в раздувавшихся на ветру расклешенных брюках и щегольской матросской шапочке. Солнце раскалило капот машины. Лоял радовался тому, что снова в дороге, что оставил позади грязную мастерскую, и был не прочь взять попутчика. Он притормозил машину. Звук сбавлявшего обороты двигателя приятным эхом отдавался у него в ушах. Матрос был крупным мужчиной с волосами песочного цвета, лицом, напоминавшим картофелину, и маленькими, с игольное ушко, глазами. То, что ему хочется поговорить, стало ясно прежде, чем он сел в машину.
– Не иначе, мне вас сам бог послал, – сказал мужчина. – Я стою тут, брожу вдоль обочины, снова стою уже дня два. Клянусь, черт побери, старина Харри своим видом пугает водителей. Чудесный сегодня весенний день, правда? Я проехал от Норфолка досюда за два дня на трех попутках, везде все с радостью подвозят военнослужащего. Но только не в Миннесоте! Нет, сэр, только не в моем родном, черт его дери, штате, где подозрительность – второе имя каждого. Варяги[24] проклятые. Один парень притормозил было, дал по тормозам так, что гравий из-под колес полетел, но не успел я взяться за ручку дверцы, он меня разглядел и рванул с такой скоростью, словно участвовал в гонках – кто первый доедет до Литтл-Фоллс – и страшно отставал.
– Вы направляетесь в Литтл-Фоллс? – поинтересовался Лоял.
– В конечном итоге, да, но в настоящий момент нет. Собираюсь нанести неожиданный визит своей лучшей половине, моей женушке, в Лиф-Ривер, это к северу от Вадены. Там живет четыре человека, когда я там, я – один из них: дою коров, кошу сено, сражаюсь с соседями. Когда меня там нет, я хочу знать, не занял ли кто мое место. Там, где был, я видел слишком много «дорогих Джонов»[25], полученных, как удар ножа в сердце, это заставляло меня думать о Кирстен; знаю я этих скандинавок, потому что сам женат на одной из них, вот и подумал: а как там Кирстен и Хьюго? Хьюго живет на соседней ферме, мы вместе работали, сено там, заборы, всякое такое – словом, выручали друг друга: у меня сломается борона, Хьюго одолжит свою, у него из сенных граблей зуб вывалится, я дам свои… Так вот, Кирстин написала мне, что у Хьюго где-то в конце марта умерла жена, славная, миловидная, приятная такая и достойная женщина, я ее очень уважал. Ее укусил скунс, когда она прибиралась в дровяном сарае, и она умерла от бешенства. Врач ничего не смог сделать. Ну, я и подумал: что делает Хьюго, если у него ломается топорище? Приходит и берет мое. Что делает Хьюго, если ему понадобятся четырехдюймовые гвозди? Приходит посмотреть, нет ли их у меня. А что сделает Хьюго после смерти жены? Может, придет и воспользуется моей, пока меня нет? Вот я и взял недельный отпуск, от которого у меня уже осталось всего три дня. – Прервав нескончаемый поток слов, он указал на фигуру, топтавшуюся на обочине. – Эй, подхвати-ка этого парня. Он нормальный, я вчера с ним говорил, его никто не подберет до второго пришествия, потому что он индеец, но он нормальный.
Лоял подумал: первый теплый день – и откуда ни возьмись полезли автостопщики. Он проехал тысячу миль и не встретил ни одного, а тут в пределах каких-то двух миль сразу два.
– Вы его знаете?
– Не-а. Он вчера днем проходил мимо меня, остановился, мы поболтали немного. Он только что демобилизовался. Немного другой, но живет неподалеку отсюда. С ним будет веселей. Вы ведь для этого берете попутчиков, правда? Развлечет, расскажет какие-нибудь истории, покажет вам, где они иногда делают татуировки. – Он подмигнул Лоялу, крохотный левый глаз спрятался под толстым веком со слипшимися ресницами.
Проехав мимо мужчины, Лоял сбросил скорость и посмотрел на него в зеркало заднего вида. Черные волосы, зачесанные под Кларка Гейбла, широкое лицо с натянутой на скулах кожей, твидовый пиджак, грязные джинсы и туфли из змеиной кожи.
– В этом пиджаке он, по-моему, больше похож на адвоката, чем на индейца, – сказал он.
– Спасибо. – Индеец скользнул на заднее сиденье и два или три раза кивнул. Щеки у него были гладкими, и пахло от него каким-то пикантным лосьоном после бритья. Но с его появлением в машине словно повис звериный дух. Черные глаза индейца обратились к матросу: – Еще раз здравствуйте, – сказал он.
– Вот вам лишнее подтверждение того, что никогда не знаешь, как обернутся события, Скайз, – ответил матрос. – Имя этого доброго самаритянина мне пока неизвестно.
– Лоял, – сказал тот. – Лоял Блад.
– Третий помощник Донни Уиннер, – представился моряк. – А он – Блу Скайз[26], без дураков, это его настоящее имя.
– Для краткости просто Скайз, – подхватил индеец. – И хватит об этом, пожалуйста.
Лоялу впервые пришло в голову, что эта парочка может быть в сговоре, больно уж они слажены, как два никеля в кармане, как пробка с бутылкой, как карандаш, заточенный с обеих сторон. Ему не нравилось, что индеец сидит у него за спиной, ему не нравилось то, как матрос Уиннер сидит, положив руку на спинку его кресла, вполоборота к нему, словно готов в любую минуту перехватить руль. Он выехал на трассу и направился на север, но с того момента, как индеец сел в машину, все очарование дня ушло.
Индеец сообщил, что едет в резервацию «Белая луна», в пятидесяти милях южнее озера Корк.
Уиннер сказал, что готов сесть за руль, если Лоял устал, но Лоял отказался, он сам будет вести свою машину. Чтобы охлаждать салон, нагревавшийся от жара, зримо поднимавшегося от асфальта, он держал окно открытым.
– Чертовски приятная сельская округа, – сказал он, оглядывая раскинувшуюся по обе стороны дороги плодороднейшую в мире землю, удобренную миллионами слоев травяного перегноя. Фермы располагались на ней гигантскими квадратами, каждый со своей древесной фалангой ветрозащитных полос, в тени которых прятались дома.
– Эти поля такие ровные, – сказал индеец, – что, стоя на подножке автомобиля, можно обозреть их от края до края. Но видели бы вы, что бывает, когда река выходит из берегов и случается наводнение. Это как мираж: дома, сараи торчат из воды, словно посреди океана, воде здесь некуда деться, кроме как разливаться вширь. А когда набегает ветерок, рябь расходится по ней на много миль.
– Должно быть, грязища потом образуется, – сказал Лоял.
– Я знал людей, которые, увязнув в ней, так и не смогли выбраться.
– Это точно, – подхватил Уиннер. – Тонули и задыхались в грязи, а осенью плуг выкапывал их на поверхность, как какое-нибудь старое бревно.
Уиннер шутил. Индеец сидел сзади молча, прикуривая одну сигарету от другой.
К концу утра они увидели, как позади них, на юго-востоке стали собираться грозовые облака. В районе полудня Лоял заехал на заправочную станцию «Тексако» в Литтл-Фоллс.
– Полный бак? – спросил служащий, протирая лобовое стекло мокрой тряпкой. У него были слишком короткие руки, чтобы дотянуться до середины стекла, рубаха вылезла из-за пояса, обнажив волосатый живот, пересеченный грязными складками.
– Да. И проверьте масло и воду.
Лоял дал ему пятерку, но прежде чем он успел сесть за руль, моряк попросил его задержаться на минутку, открыл дверцу и вышел.
– Слушайте, я сбегаю в кафе вон там, напротив, куплю какой-нибудь жратвы. Так мы сэкономим время, сжуем по сэндвичу с ветчиной и запьем пивом прямо на ходу. Сейчас принесу. Это будет мой вклад.
Он перебежал дорогу и заскочил в кафе, выходившее витриной на улицу. На вывеске значилось «Одинокий орел», а под буквами на стекле были нарисованы орел и аэроплан, летящие на закат.
Лоял с индейцем несколько минут ждали, стоя у колонки, но когда на заправку въехал грузовик, Лоял отогнал свою машину на улицу и припарковался так, чтобы Уиннер, выйдя из кафе, их увидел. Они сидели в молчании. Спустя какое-то время индеец открыл свой чемоданчик, достал блокнот и, быстро перелистав несколько страниц, стал что-то писать.
– Какого черта он там так долго возится? Он уже полчаса покупает эти несчастные сэндвичи, – пробормотал Лоял.
Индеец перевернул страницу.
– Он слинял. Я видел, что через минуту после того, как вошел в центральную дверь, он вышел из боковой. И нырнул в улицу.
– Вы хотите сказать, что мы тут сидим его ждем, а он сбежал? Господи Иисусе, почему же вы раньше ничего не сказали?
– Я думал, что вы его тоже видели, но у вас есть свои причины стоять зд