– Думаю, очень даже можно, во всяком случае, доктор Уиткин ездит на большом «Бьюике» и носит золотые часы. И может позволить себе купить сотню акров вашей земли. Конечно, ему нужно и право проезда до самой вершины холма.
– А что это за фамилия такая – Уиткин?
– Думаю, немецкая или еврейская.
– Понятно, – сказала Джуэл и медленно вздохнула. С тем же успехом он мог бы сказать и «китайская».
В кухне ничего не изменилось, подумал Ронни. Грязная рабочая кепка Минка все так же висела на крючке возле двери, ведущей в пристройку. Тот же линолеум, плющ ползет по стенам там же, где всегда. Полбуханки хлеба на исцарапанной доске, рядом с ней – нож с отломленным острием; раковина полна потрескавшихся тарелок. Сам он, женившись, выкинул все старые кухонные принадлежности, затянул сосновые доски напольным покрытием «Армстронг», чтобы малыш ползал по чистому полу, купил комплект мебели из хрома и огнеупорной пластмассы «Формика», установил новую комбинированную газовую плиту. Старую летнюю кухню переоборудовал под свой офис по торговле недвижимостью: письменный стол, три стула, телефон, стоившая больших денег фотография во всю стену: осенние горы. Он думал: известно, что скажет Лоял, когда вернется и увидит, что ферма продана. Он не станет винить ни себя, ни Минка, ни Даба, ни Джуэл, ни Мернель; он будет винить Ронни Ниппла. Впрочем, что толку загадывать наперед?
Ронни вернулся через два дня, он словно вышел из пелены ласкового дождя с бумагами, принесенными ей на подпись: акты, векселя и документы, освобождающие от залога. Земляной червь, извивавшийся рядом с его рифленой подошвой, застрял в ее бороздке. Однако его шариковая ручка никак не желала писать, сколько бы они ни черкали ею по обратной стороне конверта. Пришлось Джуэл принести старую изгвазданную перьевую авторучку Минка с зеленым корпусом и почти без чернил, чтобы поставить подпись. Фермы больше не было. Только дом на островке в два акра земли остался держать оборону.
– Ронни, я хочу научиться водить машину, – сказала Джуэл. – Как мне это сделать? У меня есть машина, и она должна ездить. Я твердо решила научиться.
– Джуэл, я скоро вас научу. Нет смысла платить кому-то чужому, когда есть соседи. Это хорошая идея. Вы сможете выезжать. Я сегодня заберу аккумулятор и заряжу его. Знаете, ходят слухи, что консервная фабрика набирает работников. Я слыхал, что они принимают пожилых женщин. Не знаю, как вы отнесетесь к такой работе, но вы могли бы каждый день ездить туда и возвращаться домой. Во всяком случае, подумайте. – От явно испытанного им облегчения в комнате словно бы стало теплее. Пожилая соседка может стать страшной обузой. Но если у нее что-то будет впереди… – И вам понадобится телефон, Джуэл. Я позвоню, скажу, чтобы к вам кого-нибудь прислали.
– Если бы ты знал, как часто я жалела, что не умею водить. Все уже давно стало бы по-другому, если бы я могла выезжать с фермы и где-нибудь работать, но Минк и слышать об этом не желал. Каждый раз, когда я хотела куда-нибудь съездить, с ним случался припадок.
Она вспомнила карточные вечера у жены Отта и как они с Минком за несколько дней до этого начинали спорить. Изо дня в день, ложась в постель, он как будто натягивал на себя гнев вместо ночной рубахи, но в этом случае она не боялась ему возражать.
– Мне плевать, как ты там поджимаешь губы и выплевываешь слова, я все равно поеду играть в карты, – яростно шипела она в темноте. Они привыкли в постели разговаривать шепотом с тех пор, когда Лоял был маленьким.
Минк поворачивал голову на плоской подушке и шипел в ответ:
– И какого такого черта мне этому радоваться? Какое это имеет отношение к цене на бобы? Конечно, приятно, наверное, потащиться в субботу на вечеринку и послать работу куда подальше, просто чтобы хорошо провести время. Ты ведь даже играть-то ни в какую карточную игру не умеешь. И ты ждешь, что я все брошу, повезу тебя туда и буду там слоняться без дела, чтобы потом привезти обратно? Да если бы мне взбрело в голову послать к чертям собачьим все дела и отправиться куда-то там веселиться… – Он замялся, подыскивая подходящее сравнение такому легкомысленному поведению. – Иди ты хоть в преисподнюю и играй там хоть в кегли.
Она подавила смех, представив себе, как Минк в заляпанных навозом ботинках, мрачный, стоит перед дорожкой для боулинга, держа шар словно бомбу в своих узловатых ручищах. Картинка ее рассмешила. Она поперхнулась от смеха и зарылась лицом в подушку, вздрагивая плечами.
– Черт тебя дери! Если уж тебе так плохо, давай, иди! Только бога ради, не реви. Валяй! Кто тебя держит?
Но Джуэл не могла остановиться. То, что он принял ее смех за плач, делало ситуацию еще смешнее. Минк, играющий в кегли, и она, рыдающая от того, что не может пойти на дурацкую карточную вечеринку…
– О, о, о! – стонала она. – Давно я так не хохотала.
Он издал горький вздох мужчины, у которого кончилось терпение.
– Теперь я понимаю, откуда у Даба его идиотские выходки.
Она уже почти спала, когда он снова зашептал:
– Как ты собираешься поехать туда и вернуться? Я не могу оторвать столько времени от дойки.
– Я поеду с миссис Ниппл. Ронни ее повезет. А Лоял привезет нас обратно, чтобы Ронни не пришлось ехать второй раз. У него ведь тоже коровы, как ты знаешь. В пять часов. Там все будет происходить с часу до пяти. А ужин я приготовлю утром – вкусное рагу из курицы или еще что-нибудь, чтобы легко было разогреть, когда вернусь.
– Ну ладно, что с тобой поделаешь.
Она засыпала, сопя, едва ощущая его тепло рядом, тяжесть его руки у себя на пояснице, теснее прижимаясь к нему, встраивая его согнутые острые колени в свои подколенные чашечки…
– А как насчет Мернель? Было бы неплохо, если бы она тоже научилась. – Ронни, все еще тянувший свою волынку про обучение езде на машине, вернул ее к действительности.
– Сомневаюсь, что она заинтересуется. У Мернель что-то свое на уме. Она мне ничего не говорит, поэтому я не знаю, что именно, но она половину времени проводит у себя в комнате, а другую половину – у почтового ящика, ждет машину БДСМ[45]. Она тяжело восприняла то, что случилось. Когда Минка арестовали, бросила школу. А с тех пор как его не стало, почти не разговаривает и не делится со мной своими секретами.
Уже через восемь дней после отправки письма, даже понимая, что это слишком рано для ответа, Мернель не могла заставить себя не думать о том, что он, еще не вскрыв конверт, почувствует: ее письмо особое. Вероятно, ему пишут сотни девушек, и ему требуется время, чтобы разобрать почту, даже при наличии помощников. Но она знала, что он делает это сам. Он привык все делать сам.
Об этом писали на первых полосах двух, а может и больше, газет. История излагалась в шутливом тоне, из него пытались сделать придурка. Но она видела глубже.
Узник одиноких сердец ищет жену
Рей Макуэй, 19-летний сортировщик пиломатериалов с фирмы «Стройматериалы Фредетте» в Берлингтоне, вошел в редакцию «Рупора» и заявил, что хочет дать объявление о поисках жены. «Мне нужен кто-нибудь такой же одинокий, как я. Я с детства сирота и живу один в меблированной комнате. Мне трудно встречаться с девушками из-за режима работы. Я называю себя «узником одиноких сердец». Работать я начал с шести лет, корообдирщиком в лесу. Сбежал, когда мне исполнилось 16, бродил по свету, был в Мэне, доходил до самой Канады, побывал в Мексике и Техасе. Но здесь – мой родной штат. Я хороший работник. И я чувствую, что где-то там есть юная девушка, такая же одинокая, как я, и что мы с ней могли бы быть счастливы вместе. Надеюсь, что она напишет мне через «Рупор».
На фотографии, помещенной рядом с заметкой, был изображен молодой человек со взъерошенными волосами, стоящий возле штабеля строительных досок. Позади расстилается озеро. Брюки порваны на коленях. Обшлага рукавов клетчатой куртки обтрепаны. Лицо бледное, но спокойное. Несмотря на смазанную типографскую краску газетной фотографии, было понятно, что парень одинок. Мернель достаточно насмотрелась в зеркало на себя, чтобы точно знать это.
Ответ пришел утром в четверг. Дождь не переставал лить ровной стеной, размывая подъездную дорожку. Она шла пешком в расстегнутом черном клеенчатом плаще, полы которого раздувал ветер, делая ее похожей на жука, готовящегося взлететь. Выпрыгивавшие из-под каблуков ее ботинок мелкие кусочки гравия обстреливали голени. На открытке был изображен вид мыса Ред-Рок-Пойнт, вдающегося в озеро Шамплейн. Место для письма было заполнено мелким, но абсолютно разборчивым почерком, хотя и с орфографическими ошибками. Текст был таким же серьезным, как ее письмо к нему. Позади столба с почтовым ящиком чернели, ветвями рассекая небо, мокрые ольховые деревья.
В девять часов утра в субботу Мернель вытирала миски для хлопьев и думала: что сказать Джуэл? Из раковины шел неприятный запах. Она могла бы сказать: «Я уезжаю от этой вонючей раковины». Или: «Что мне здесь делать, сгнить в этом проклятом месте?» Одежда была приготовлена. Синяя юбка, темно-синяя, разве что не фиолетовая, которая почти не линяла и не выгорала на солнце, вися на бельевой веревке, и белая блузка с пуговками в форме крохотных жемчужных сердечек. Она приготовила лимон; вымыв голову, она прополощет волосы с лимонным соком, это придаст им красноватый оттенок. «Маленький вулкан», – шепотом сказала она себе, вспомнив какое-то кино. Мернель могла сказать: «Вы с Дабом живете как свиньи. А я хочу жить в приятном месте, как у миссис Уидмейер, которая привела в порядок Бетчелдерову дыру. Душ со стеклянной дверью. Ковры. Столовое серебро с розочками на ручках и соответствующие тарелки с синей каймой и золотыми полосками».
Даже про себя ей трудно было объяснить это Джуэл так, чтобы та поняла, почему Мернель необходимо уехать любой ценой. Слова клокотали внутри и складывались в два глупых предложения: что она уезжает с кем-то, кого не знает, и что этот кто-то дал объявление в газету, что ищет себе жену. Она слышала, как Джуэл возит шваброй по лестнице и как грузовик натужно взбирается по склону холма. Это дядя Отт возит в свои новые владения все новую технику и оборудование. Два дня назад пригнал бульдозер – неповоротливую, покрытую грязью машину, которая заводилась с таким клокотанием, словно вспугнули целую стаю индюшек. Бульдозер съехал с колеи и стоял в колючей молодой траве, пыхтя среди поля одуванчиков, такой же желтый, как они.