– А где кухня? Тут ни раковины, ни холодильника, ни посудного шкафа. Это немного непрактично, Фрэнк. Я люблю камины, но в камине еду не приготовишь, если не насадишь ее на вертел. Ты когда-нибудь пробовал жарить оладьи на вертеле? Что нам потребуется, так это плита. Ты не поверишь, но она у меня есть. Очень красивая, квадратная, такой облицованный темно-зеленой эмалью куб. Произведение искусства. Привезена из Дармштадта. Мне ее прислал один тамошний торговец. Я попросил его найти мне какую-нибудь работу того очень странного парня, Йозефа Бойса[49]. У меня есть – точнее сказать, была – клиентка, собиравшая немецкое послевоенное искусство, она прослышала о Бойсе, захотела приобрести его произведение, какое угодно, и попросила прислать его прямо сюда. Она понятия не имела, чем именно занимается Бойс. Плита – вот что прислал торговец. И набита она была большими кусками сала. Художник работал с салом. Ну, я доставил посылку в квартиру клиентки. Она живет в Бока-Рейтоне. Неделю спустя – телефонный звонок. Звонит моя клиентка, она в ярости. Что это за вонючая штука, набитая салом, стоит у нее в холле? Я объясняю: это, мол, заказанное ею произведение искусства. Она: это отвратительно! Я велела своей уборщице вынуть все сало и выкинуть плиту, приезжайте и забирайте ее. Что я и сделал. С тех пор эта проклятая плита так и стоит у меня в галерее – поруганное произведение искусства. Это чрезвычайно дорогая плита, и мы можем ее использовать.
По пятницам Уиткин просыпался до рассвета, предчувствуя поездку на север как восхождение на высокую гору, как будто север находится на большей высоте. Так оно и было, он в этом не сомневался. Он загружал свой «универсал», пока Матиша еще спала, и в восемь был уже у себя во врачебном кабинете. Последний пациент приходил в полдень, после чего Уиткин отправлялся в путь. Но, оказываясь в лагере, он начинал чувствовать себя неуверенно. Словно дорога между двумя его жизнями была самой реальной на свете вещью и словно сама поездка значила больше, чем пункт назначения.
23Земельные участки Отта
В ноябре, в день зарплаты, направляясь домой с картонной коробкой китайского рагу на сиденье, слушая по радио органную интерлюдию, Джуэл подняла голову, посмотрела на поле Лояла – теперь Отта, – и у нее перехватило дыхание.
Вечерняя тень надвигалась на поле, захватывала болотистые низины и распространяла темноту скал за пределы их физических оболочек, клещами смыкала ее от равнины до макушек деревьев на самой вершине, пока светлым не остался лишь веер лучей заходящего солнца на горизонте. Холодный свет струился по прокопанным бульдозерами дорогам, которых еще утром здесь не было. Туда-сюда, вверх-вниз дороги рассекали поле на сорок лоскутов площадью по пол-акра, слишком маленьких для чего бы то ни было, кроме могильных участков, подумала Джуэл.
Пока она, дрожа от гнева, сворачивала на развилке к дому, веер света в вышине померк и рассыпался, как сгоревшая бумага, оставив лишь узкие светлые кромки на отвалах земли вдоль новых дорог. Металлических ворот при въезде на поле больше не было, на их месте зияла открытая пасть и стоял одинокий фанерный знак: «Земельные участки Отта и Стоянка домов-прицепов». Внизу крупными красными цифрами – номер телефона. Не Отта. Ронни Ниппла.
24Снова записная книжка индейца
Он написал вопрос в записной книжке индейца – покоробившемся, скрепленном спиралью блокноте со скошенным оранжевым обрезом. Было ли у меня все хорошо до Билли? Он знал непристойный ответ на него.
Часть III
25Райский сад
Ярра был взволнован.
– Он прислал. Я знаю, что он прислал. Черт, там, внутри, чек, я не думал, что он пришлет. Но он прислал. Хорошо составили список имен. Этот не из того же, из которого та женщина, что прислала сотню? Конечно, из того же. Хороший список.
Его порк-пай[50] был воинственно надвинут на нос, поэтому ему приходилось задирать подбородок, когда он смотрел на Даба. Желваки на его лице ходили ходуном, будто он вечно жевал невидимый кусочек хряща.
– Ты открывал его?
– Нет, конечно, я его не открывал. На нем же написано твое имя, ты что, думаешь, я читаю чужие письма? – С выражением оскорбленной добродетели он взмахнул конвертом перед лицом Даба.
– Тогда откуда ты знаешь, что в нем деньги? – Даб ощущал себя так, словно находился под водой. Стены в номере мотеля были голубыми, как вода в бассейне. На шатком столе стояла его бутылка виски и лежали рулон марок, шариковая ручка, стопка конвертов, стопка мятой почтовой бумаги, список адресов и ответы – все эти письма можно было уже смести на пол.
Дорогой мистер Рэндалл,
мне рекомендовали Вас как человека, которому можно доверять и который может заинтересоваться великолепной возможностью заработать деньги. Поскольку я знаю, что Вы человек занятой, перейду сразу к делу: без какой бы то ни было моей вины я в настоящее время являюсь политическим узником и нахожусь в мексиканской тюрьме. Здесь дела делаются совсем не так, как в Соединенных Штатах, и мне дали понять, что если я смогу собрать $300, меня из тюрьмы выпустят. Свобода! Самое сладкое в мире слово! Разумеется, я не прошу Вас просто так, на свой страх и риск, предоставить мне $300, но совершенно конфиденциально могу сообщить, что располагаю большой суммой денег, около $350 000, зарытой в США, в месте, известном только мне; и если мне удастся освободиться отсюда, я поделюсь этой суммой пополам с человеком, который выручит меня из беды. Здесь, в этой жуткой тюрьме, эти деньги мне ни к чему. Крысы одолевают. Если бы я смог достать $300, я был бы свободен уже в следующую минуту. Я знаю, что Вы – соотечественник, которому можно доверять, и если Вы перешлете мне эти $300, чтобы обеспечить мне свободу, мы вместе отправимся туда, где я спрятал свои деньги. Как доброму самаритянину, Вам воздастся пятьсоткратно за Ваше вложение. Поскольку посылать такое письмо за границу рискованно, я организовал особый способ доставки лично в руки. Пошлите деньги в простом коричневом конверте или денежным переводом на имя мистера Марвина Э. Блада, 1408 Лайли-Гарден-авеню, Майами, Флорида. Он передаст их лично надежному другу, который скоро отправляется в Мексику по делам.
Искренне Ваш,
Ну и работенка.
Но это место, Флорида, было местом для него – блеск роскоши, пряный вкус и смекалистые люди. Здесь он чувствовал себя живым. На север он больше никогда не вернется.
– А я поднес его к окну и увидел просвечивающий чек, – объяснил Ярра.
Даб вскрыл конверт перочинным ножом. Из сложенного письма выскользнул чек на пятьсот долларов.
– О боже! Мы сорвали джекпот. Этот парень прислал на две сотни больше, чем мы просили. Ты только послушай: «Дорогой мистер Макартур. Может, это безумие с моей стороны откликнуться на Ваше предложение, но я рискну. Думаю, Вы меня отблагодарите. Я и сам бывал на дне. Посылаю $300, чтобы вызволить Вас из «мексиканской тюрьмы», и еще $200 – чтобы помочь Вам начать карьеру в какой-нибудь законной области. Я слышал, что во Флориде люди сколачивают состояния на торговле недвижимостью и профессиях, связанных с туристским бизнесом. Может, это поможет Вам сделать первый шаг.
Искренне Ваш,
Дж. Дж. Рендалл».
– Вот это да! Он знает, что это развод.
– Да. И все равно послал деньги. Вот это человек! – Даб плавал в море удачи.
– Вероятно, он сам отсидел срок, знает, каково это. Может, просто украл что-нибудь в супермаркете или сделал еще что-то в этом роде. А может, огрел старушку по голове и спер у нее деньги на кошачий корм.
– Да. А может, человек просто хочет протянуть кому-то руку помощи. Или он богач, для которого пять сотен – ничто. Есть такие люди. Похоже, в Палм-Бич такие водятся. В обратном адресе значится Палм-Бич. Там по ночам без пропуска даже по улицам ходить не разрешается. Очень, очень уж богатые люди там живут.
– И держатся за это место. Палм-Бич. Богатые семьи отправляют туда своих дебилов. Там климат теплый, так что их тупицы не замерзнут насмерть, потому что огонь разводить не умеют.
– Ладно, не язви. Пошли. Обналичим эту штуковину.
– Я закажу себе самый лучший в городе обед, стейк с луком и грибами, а потом свалим из этой чертовой помойки. Как насчет Лос-Анджелеса? Только бы подальше от этой дыры. – Одутловатое лицо Ярры немного ожило, приобретя цвет стертой ступни.
– Я подумаю.
– Думай поскорей. Пошли.
– Я бы предпочел кубинский сэндвич[51], очень я их люблю.
Во время еды, вгрызаясь в пряную свинину, Даб перечитывал письмо. Поджаренная хлебная корка царапала нёбо. Письмо. Какая там недвижимость! С тех пор как ему не удалось стать настройщиком, он и не думал чем-нибудь заняться. Только выманивал деньги с помощью мошеннических писем. Дурак!
– Ярра, ты знаешь, что я когда-то хотел стать настройщиком роялей?
– Да ну? И что случилось?
– Ничего. Ничего, – повторил он задумчиво. Это не обязательно должна быть недвижимость. Он может стать кем угодно. Даб попытался вспомнить, какие бывают профессии, но на ум приходили только те, с которыми он сталкивался каждый день, – официант, ресторанный администратор, почтовый служащий, управляющий мотелем. Ничем подобным он заниматься не хотел. Где, черт возьми, узнаю́т о «призваниях»?
Поздно вечером его наконец осенило: надо посмотреть в телефонной книге, узнать, чем вообще занимаются люди. Он встал, проигнорировав сдавленный вопрос Ярры с соседней кровати, взял телефонную книгу, удалился в ванную комнату, уселся на холодный унитаз, вокруг которого шныряли тараканы, и принялся листать желтые страницы, размышляя, чего он мог бы добиться в качестве агента по усыновлению, частного сыщика, ассенизатора, торговца бриллиантами, рисовальщика вывесок, заведующего яхтенной стоянкой, санитара, поставщика полотенец, техника по обслуживанию теннисных кортов, обработчика помещений для удаления табачного запаха, канатного мастера, продавца книг, аналитика дорожного движения или татуировщика. Заглянул в раздел «Недвижимость». Черт побери! Там были целые страницы оценщиков, застройщиков, менеджеров по продажам. Он пришел в возбуждение. Существовало несколько школ по подготовке работников сферы недвижимости. Здесь, в Майами. Утром надо будет позвонить в одну из них. Просто так, черт возьми. Но он был взбудоражен и не мог спать.