– Гос-споди Иес-сусе! – Грязный Дейв увидел черно-оранжевую хризантему в зеркале заднего вида. Лоял мгновенно вскочил в грузовик Уолли Доффина и резко развернул его. Старик забрался на пассажирское место. Джейс запрыгнул на подножку со стороны Лояла, ухватившись правой рукой за металлический каркас спинки сиденья и навалившись грудью на боковое окно. При желании Лоял мог откусить пуговицы с его рубашки.
– Спокойней, мистер Блад. Если они уже мертвы, то они мертвы, а если живы, мы их вытащим. Это очень старый грузовик, так что по-о-осторожней.
Кугг не был мертв. Одежда на левом боку у него тлела и смердела гарью, волосы обуглились, он сказал, что едва жив, но через несколько минут сумел встать и обмочился.
– Почему-то я знал, что этот день кончится именно так, – сказал он, глядя на них полными слез глазами и пытаясь нашарить сигарету там, где еще недавно был карман рубашки.
Уи Уилли, по другую сторону кабины, успел распахнуть дверцу, выпрыгнул и покатился по земле, но в тот же миг понял, что слишком поздно. От взрыва подошвы его ботинок загорелись, и на него посыпались осколки металла. Раскаленная клапанная пружина вонзилась ему в щеку, оставив на ней шрам, из-за которого к нему впоследствии пристало прозвище Пружина.
– Во всяком случае, мне теперь понадобится другая машина, – хрипло произнес он. Джейс начал хохотать, за ним Лоял и, наконец, Уолли Доффин, хохотать безумно и безудержно. Они погрузили Кугга и Уилли в открытый кузов и по колдобинам помчались обратно на ферму Шиерса. Джейс ехал сзади, вместе с Куггом и Уилли, склонив голову против ветра и передавая раненым по кругу самокрутку с марихуаной. Огонь поворачивался вместе с переменой направления ветра и теперь, как длинная стрела, направлялся почти строго на север, где трактора распахивали противопожарную полосу.
– Меня подмывает привезти свиней обратно, – сказал старик Шиерс. – Если ветер не развернется на полный оборот, то огонь теперь сюда не доберется. И зачем только мы устроили эту чертову кутерьму? С другой стороны, никогда нельзя знать заранее, так что, может быть, мне стоит отправить их на продажу прямо сейчас. Я все равно собирался сделать это через несколько недель. Наверняка какое-то количество свиней я потеряю. Остальных не смогу кормить и поить как положено, и, конечно, вес у них будет не таким, как я рассчитывал.
– Мистер Блад, – старик Доффин, глядя на свиней, устремившихся в разделенный на отсеки кузов грузовика, приподнял свою изношенную шляпу с лентой из змеиной кожи, – думаю, когда будем развозить этих парней, мы могли бы заехать вытащить вашу машину из-под завала и выпустить леггорнов.
– Буду очень благодарен, – ответил Лоял. – У меня там еще и собака. Заперта в доме, если только не научилась летать.
– Многие мечтают, мало кому удается, – пошутил Доффин.
За двадцать минут они растащили завал перед пикапом Лояла, пока не появился задний бампер. Собака истерически лаяла в доме. Цепляя крюк от троса за бампер и давая знак старику Уолли, что можно тащить, Лоял ощутил, что запах дыма усиливается. Если раньше ветер косо дул ему в левое плечо, то теперь он бил прямо в лицо; до того, в пылу работы, он не заметил смены направления.
Он посмотрел на север. Тракторы, пропахивавшие огнезащитную полосу, возвращались. Огонь перевалил через борозду и выслал авангард из горящих шаров перекати-поля на юго-восток; обогнув ферму Шиерса по широкой дуге, этот передовой отряд направлялся прямиком на бобовые поля Лояла, как туча огненных пчел. Ближайшие были уже на расстоянии полумили.
– Уолли! Огонь снова приближается, теперь сюда!
Выйдя из машины, старик посмотрел на вал огня.
– Надеюсь, у вас есть страховка, мистер Блад? Боюсь, он идет прямо на ваше поле. Давайте дернем вашу машину, посмотрим, сможем ли мы ее освободить. А потом вам нужно драпать отсюда и молиться. Можете пожить у нас, если хотите. Места полно. – Он сел за руль и вытащил пикап Лояла из его «гнезда».
– Ключи в доме. Мне нужно вызволить собаку. – Первые огненные языки лизнули край поля, ленты огня с треском побежали вдоль грядок, волоча за собой шлейфы белого дыма. Гора перекати-поля все еще блокировала дверь. Старик нервничал.
– Времени нет! Поставьте свой пикап на нейтральную скорость и садитесь ко мне, я его оттащу.
От лопавшихся бобов над полем стоял оглушительный треск. Жар ощущался за четверть мили. Лоял переключил скорость на нейтральную.
– Я должен спасти собаку. Если вы считаете, что нужно уезжать, уезжайте, но я должен попытаться.
Старик выехал на дорогу. Лоял оббежал дом и посмотрел вверх на открытое окно, из которого свисали связанные простыни. Дым уже обволакивал дом.
– Детка! Иди сюда! Детка! – Собака разразилась безумным лаем, потом лай стал приглушенным. Лоял догадался, что она побежала в кухню, к входной двери.
Он стал хватать камни и швырять их в открытое верхнее окно. Если она услышит, может, взбежит по лестнице и подойдет к окну.
– Иди сюда! Иди сюда! – Он свистнул. Собака замолчала. Уолли посигналил и тронул грузовик. Старик что-то кричал, но Лоял не слышал. Собака появилась в окне.
– Давай, девочка! Прыгай! Прыгай! Давай! – Она не двигалась. Он видел ее черные передние лапы на подоконнике, слышал ее вой, потом она опустилась на пол и исчезла. Грузовик теперь медленно полз вдоль шоссе, то исчезая в дыму, то появляясь снова, Уолли давил на клаксон ребром ладони. Горящие стебли и листья пронеслись мимо, ударились в дальнюю стену дома. Лоял ринулся к грузовику, продолжая звать Детку.
Он распахнул пассажирскую дверь и вскочил на подножку, когда Уолли резко ударил по тормозам.
– Какая умница! Не хватало, чтобы после всего я ее переехал.
Собака уже сидела в кабине, дрожа и мотая хвостом из стороны в сторону, как включенный на полную мощь стеклоочиститель.
– Она выпрыгнула из дыма, как будто ею выстрелили из рогатки.
Старик выжал педаль, и грузовик рванул вперед. Лоял, изогнувшись, смотрел в заднее стекло, но только когда они отъехали мили на две к востоку, увидел, как столб пламени, взметнувшийся над его домом, прорéзал пелену дыма. Он держал ладони на шее собаки, стараясь унять ее дрожь. Ну вот, ничего, кроме грузовика и собаки, не осталось. Даже смены белья у него теперь не было.
– Да, работает человек от светла до светла, и вот с чем остается, – нараспев произнес Уолли. – Надеюсь, у вас есть какая-нибудь страховка, мистер Блад?
Ничего такого, о чем стоило бы говорить, у него не было.
35Что я вижу
Нора суслика – га-га – чок-чок – тук-тук – шур-шур – шипение, пронзительный свист, иглы, кровь, кровь, о, вождь Билли Боулегс[96], поныне не покоренный, семинолы, разодетые в малиновые куртки и расшитые блестками накидки, поныне исполняющие Пляску зеленой кукурузы[97]. Но и решительно рассекающие на глиссерах среди зарослей осоки, приманивающие туристов тайваньскими бусами и браслетами из кожи аллигатора. Плоские черные глаза всегда настороже.
Отталкиваясь шестами, они плывут через Зеленое болото на пикник, Пала, с переливающимися распущенными волосами, – впереди него, ее брат Гильермо – Билл – человек действия, позади, Даб ощущает, как чайного цвета вода скользит под днищем каноэ, видит, как поверхность воды взрывают радужные пузырьки газа, как ее разрисовывают шахматные спины и деревянные сучки́ глаз аллигаторов, из душных зарослей деревьев взлетает под углом облако цапель. Он вдыхает смрад гниения, над протоками в зеленом свете свисают гигантские паутины, стволы деревьев покрыты мхом. Орхидеи. Его до сих пор пробирает дрожь при виде мясистых цветков на кончиках окуляров бинокля. Протяжные кличи дождевых ворон[98] из-под длинных тучевых пластов, похожих на выглаженные черные льняные простыни. Билл прихлопывает на себе москитов.
– Пала, тебе нравится? – Ему нужно это услышать.
– Да. Красиво и очень необычно. – Она оборачивается и улыбается ему, в ее волосах копошатся москиты.
– Я бывал здесь раз сто.
Это болото остается самим собой среди красной пустыни эволюции. Однажды он слышал кашель пантеры. Здесь нет мужчин в пляжных трусах цвета манго, женщин, притворно ахающих от восторга, никаких бульдозеров, ошеломительных технологий, стеклопластиковых фантазий. Много лет он вел тайные переговоры, встречался в мотелях с покупателями, маскировавшимися под коммивояжеров или студентов, изучающих окружающую среду. Район благоустройства Риди-Крик. Когда он будет закончен, его назовут Миром Диснея. Дорогое пластиковое дерьмо, думает он. Но подмигивает и про себя благодарит за лишний миллион.
Позднее они возвращаются в опасный город, пробиваясь по запруженным автомагистралям, назад, к запаху кофе и сладких сигар, желтому щиту BARRA ABIERTA, разноцветным огням, насыщенному запаху стейка паломилла. На улицах Даб видит парад ярких платьев, золотых цепей и стразов. Над городом – веер облаков, похожих на малиновые лезвия ножей, внизу – мраморный тротуар. Мимо проплывает окно, в нем – раструб старинного граммофона, из горловины которого вылетают нарисованные цветки «утреннего сияния»[99]. Я люблю все это, думает он, рев самолетов, статуи Девы Марии с цветочными гирляндами на шее, скульптуры второстепенных святых во дворах, подсвеченные розовым неоном, фотовспышки туристов-фотографов, витрины, заваленные морскими раковинами, устричные бары и имитации сморщенных голов[100], плетеные рыбацкие корзины и рисованные ткани, музыку в стиле фанк, безбашенных парней, сделки и грязь, размывающиеся пляжи, ощущение существования в чужом и беспощадном месте. Дом.
Порочный большой город, душные трущобы Либерти-Сити, Овертауна и Блэк-гроув. И тем не менее ему нравились даже дьявольские бесчинства, которые лопались, как нарывы, и у него не вызывали содрогания фотографии окровавленных тел. Все это – вонючие деньги, заткнутые во все дыры, уличная музыка и уличная еда – меркло, и постепенно проступали образы женщины с кремовой кожей, черными волосами, запястьями, отягченными опаловыми браслетами, и мужчины в туфлях ручной работы; оба с глянцевыми лицами, искаженными восторгом или гневом. Даже если бы смотрел, пока не начнет двоиться в глазах, едва ли он смог бы вобрать в себя все это.