– Ну а что ты тут делаешь?
– Тут? – Коренастый наездник рассмеялся. – Да, в общем, то же самое. Только теперь это не медведи. Не знаю, зачем я все это рассказываю профессиональному трапперу. Мне бы тебя выслеживать надо. А может, лучше самому купить кучу капканов и начать охотиться? Этот нелегальный бизнес приносит такие деньги, что удивительно, как это кто-то еще остается на законной стороне. Уже есть несколько правоохранителей, поменявших сторону. Они знают все трюки, все ловушки, все выходы и делают хорошие деньги. Месяца через два я бы разбогател. Мог бы вернуться домой, к жене и детям, построить бассейн на заднем дворе и ездить на «Мерседесе», вместо того чтобы работать под прикрытием на каком-нибудь чертовом ранчо, изображая из себя разнорабочего.
– У тебя есть дети?
– Да, есть. Двое. Я редко вижу их, но разговариваю с ними по телефону три-четыре раза в неделю. Парень – наш геморрой, мечтает стать рок-звездой, целыми днями визжит и воет в гараже, а дочка, Агги, шестнадцати лет, вся в феминизме – права женщин и все такое прочее.
– У тебя есть фотографии?
– Нет. – Вид у него стал подозрительный. Наверное, опасался, что злонамеренные трапперы попытаются опознать его детей по фотографии и выяснить их имена. Уже бывали случаи, когда детей похищали. Откуда ему знать, что на уме у этого ловца койотов?
45Одинокая
Свернув с шоссе и двигаясь параллельно Джекову забору, он отметил, что теперь ранчо выглядит иначе. Прежде всего из-за самого́ забора – на полмили тянулась «овечья» ограда из проволоки прямоугольного сечения. С каких это пор Джек разводит овец? Он посмотрел вдаль, на рыхлокустовое пастбище. Там не было ни одного из Джековых браманов, правда, и проклятых овец тоже не наблюдалось. Вот что бывает, когда пропустишь один-два сезона. Все меняется.
Входная дверь открылась, не успел он выключить мотор. На пороге стояла Старр, безвольно опустив руки вдоль туловища ладонями наружу. Ее лицо искажала страдальческая гримаса, и, еще из машины увидев на нем мокрые следы от слез, Лоял все понял.
Едва он обогнул капот машины, как она, сбежав по ступенькам, бросилась ему на грудь. Он обнял ее за плечи и прижал к себе. Она оказалась так близко, что он чуял запах махорки, различал желтизну ее глазных белков, крупные поры на щеках, – слишком близко, чтобы увидеть лицо целиком, поэтому ему хотелось отстранить ее, отвести обратно на крыльцо, но он продолжал стоять, вдавив пальцы в ее мясистые плечи и сосредоточившись на том, чтобы не потерять самообладания. Все вокруг перестало существовать. Он не мог думать ни о чем, словно рассудок его разлетелся на части. Она почувствовала его шок, отстранилась, отошла к крыльцу и остановилась там.
– Я теперь совсем одна, Лоял. Джек умер. – Всхлипнула, уткнувшись в носовой платок. В уголках ее губ застыли соленые слезы. – Я бы тебе сообщила, но не знала, как с тобой связаться. Мы не знали, где ты, – с упреком. Она прикурила сигарету, бросила спичку на землю. Он откашлялся.
– Что случилось? С Джеком. – Его ладони все еще хранили ее тепло. Но, произнеся имя Джека вслух, он восстановил душевное равновесие и повторил его еще раз.
– Это случилось в мае. Черт побери. Он был в порядке, Лоял, в полном порядке. – Слезы начали высыхать. – Его ничего, совершенно ничего не беспокоило. Он всегда был здоровым человеком, иногда только спал по ночам плоховато. В тот день очень рано утром он пошел поговорить с Руди насчет строительства скотопрогона[124] и скотозащитного ограждения на участке, они собирались в Шайенн за материалами. Когда он вернулся, кофе уже был готов. И вдруг у него началась икота. Я посмеялась и предложила ему выпить воды, чтобы избавиться от нее, прежде чем пить кофе. Он выпил, и икота на несколько минут прекратилась, потом я налила ему кофе, икота началась снова и продолжалась на протяжении всего завтрака. – Из-под ступенек крыльца наполовину выглядывал пустой мешок для зерна. Она говорила, уставившись на него, будто заранее отрепетировала свою речь. Слова лились безо всякой интонации. – Сначала мы смеялись, но скоро стало не до смеха, он почти не мог есть. Мы испробовали все известные домашние средства: дышать через пакет из грубой оберточной бумаги, пить воду, согнувшись, съесть кусочек сахара, обмакнутый в бренди, потом он выпил стаканчик виски, потом еще воды, я пыталась испугать его, неожиданно выскакивая из-за угла и хлопая в ладоши. Наконец он решил ехать, сказал, что поездка в Шайенн отвлечет его от проклятой икоты, ну а если она все равно не пройдет, он поедет к врачу.
Она изменилась, подумал Лоял. Как-то потускнела, не было больше живых остроумных ответов, быстрых движений. Она стала неловкой, как корова.
– Вернулись они около трех. Кузов грузовичка был набит материалами для изгороди. Я выглянула, увидела, как отъезжает Руди, и сразу поняла, что дело плохо, потому что заметила, как профиль Джека вздрагивает каждые несколько секунд. – Она начала изображать, как Джек, сидя в машине, дергается по какой-то злой воле собственного тела. – Вернулся он, продолжая икать, но с каким-то выписанным врачом лекарством, которое должно было успокоить икоту, думаю, это были снотворные таблетки. Джек принял их, но – можешь себе представить? – все равно икал всю ночь, даже находясь в полудреме под действием лекарства. Мне пришлось перебраться в гостиную на диван, потому что кровать страшно сотрясалась при каждом его спазме, но потом я испугалась за него по-настоящему: вдруг он заснет глубоко и проглотит язык или еще что-нибудь случится? Так что я встала и всю ночь пила кофе, чтобы не спать, ходила взад-вперед и прислушивалась к этому проклятому «ик-ик-ик».
Словно впервые заметив, что вокруг крыльца выросли сорняки, она принялась выдергивать их, бросая тут же на месте.
– Наутро он был настоящей развалиной, почти не мог говорить, лицо стало серым, он был не в состоянии удержать что-либо в руках. Он так страдал, Лоял! Я позвонила врачу, и тот сказал: «Везите его ко мне». Я отвезла, его положили в больницу, испробовали на нем чертову уйму всяких способов лечения, снова пытались усыплять – ничего не помогало. Не помогало абсолютно ничего! Я не могла поверить, что такое возможно. Чудеса современной медицины способны дать человеку новую внешность с помощью пластической хирургии и даже новую жизнь, пересадив ему сердце, легкие, пришив новую руку. И они не могут справиться с икотой?! – орала я на докторов. – Мне кажется, Джек уже тогда знал, что ничего не поможет. Он сказал: «Старр, все, выпал поршень из цилиндра». Это были почти что последние его слова. Он дожил до следующего утра, а потом у него просто остановилось сердце. Казалось, что он даже хотел умереть – только бы остановилась проклятая икота.
Лоял собирался вернуться в машину и поскорей уехать, но Старр повела его в кухню, стала хлопотать, доставая из шкафов и холодильника муку, яйца, отмеряя ингредиенты мерной ложкой. Ее разговор вертелся вокруг того, что она делала: конечно же, он должен остаться на ужин, это будет не сырное суфле, но даже лучше, киш[125], дождя давно не было, что она теперь будет делать… О Джеке они больше не говорили.
– Я подумываю: не начать ли мне снова петь? Спорим, Лоял, ты не знал, что раньше я пела.
– Нет, не знал. – Его отражение в стальной миске на столе: лицо расплющенное и вытянутое по краям, рот – резиновая лента, завязанная на затылке, поля шляпы – как блюдо для пирога.
– Да! Я, бывало, пела в перерывах между заездами на родео в Шайенне. Конечно, это было очень давно – пятнадцать, восемнадцать лет назад. Но можно начать практиковаться. Ах, это было так весело: толпа народу, привлекательные мужчины. Я и с Джеком познакомилась там, на родео. – Она взбивала венчиком расплавленное масло с мукой. – Господи, надо же чем-то заняться.
Он не знал, как говорить с ней. Раньше она была женой Джека, ее роль была вполне определенной. Теперь это была женщина, которой он никогда не знал, – она плакала, говорила о том, что надо что-то делать, пела. Женщина, одинокая женщина – что ей сказать, черт возьми?
– А что это за овечья ограда там, у поворота? – Он старался изобразить, будто действительно хочет это знать. Проклятье, он действительно хотел это знать.
– Ах это! Видишь ли, Джек оставил меня не слишком хорошо обеспеченной деньгами. У него, как у большинства ранчеров, земля была богатой, а казна бедной. Конечно, он не ожидал, что умрет так внезапно. Я должна была что-то делать. Попыталась найти покупателя на браманов. Но никто в окру́ге и слышать о них не желал. Вот когда поймешь, кто тебе друг, Лоял. А ведь все друзья Джека – ранчеры. В конце концов приехал какой-то парень из Техаса и купил их. Перед тем я написала мужику, у которого Джек сам их когда-то приобрел, и он прислал этого парня. Так что браманы вернулись туда, откуда пришли, – в Техас. – Она раскатывала желтое тесто пустой винной бутылкой. Из-под стола вышла кошка и подъела упавшие на пол обрезки. – Я на этом ничего не заработала. В сущности, даже осталась в убытке. Потом Боб Эмсуиллер спросил, не сдам ли я ему в аренду часть ранчо под пастбище для овец. Для летнего выпаса. Пообещал, что его овцы не слишком стравят мне луг. Вот он и поставил ограду.
– Я не видел там никаких овец.
– Да. – Шея у нее была красной – видимо, от жара, исходившего от плиты. Плита стояла высоко, от нее шел запах чего-то подгорелого. – Он не заплатил того, что обещал, поэтому я велела ему забирать своих овец и уматывать. В этом году – никаких овец. Он тоже сказал, что платить не будет, что с меня достаточно ограды, я, мол, должна радоваться, что она у меня осталась. После того как я отказала ему в аренде, как-то ночью по дому кто-то несколько раз стрелял. Разбили окно в свободной комнате. Женщине, если у нее умер муж, надо хорошо знать, что у нее за соседи. Они меня всегда считали здесь чужой.