Он приехал сюда позапрошлой весной в проржавленном грузовом пикапе, с дряхлой собакой, которая грозно скалилась, никого к нему не подпуская, арендовал пару акров залежи и установил свой горбатый фургон на ровной площадке.
На арендованной им земле не росло ничего, кроме сорняков и невысокого жесткого кустарника, но через неделю, после того как Шляпник на ней осел, участок уже был огорожен забором из проволочной сетки, натянутой на непрочные столбы, – видимо, для того, чтобы собака не сбежала или чтобы провести границы собственной жизни. Он вскопал огород с помощью взятого напрокат культиватора и, как только закончил сев, нашел себе какую-то работу на лесопилке. Что-то, что старику было под силу, – может, вести учет. А может, Брикеру просто стало жалко его, как предполагал Кости.
Месяц спустя уже казалось, что он жил тут всю жизнь. Он купил или где-то нашел старый грузовой пикап «Додж», загнал его в заросли сорняков и «отколупывал» от него запчасти, чтобы поддерживать на ходу машину, на которой ездил.
С первой недели у Кости вошло в привычку останавливаться возле его фургона в конце рабочего дня и, прислонившись к крылу своей машины, попивая пиво в позднем свете летнего дня, смотреть, как Шляпник копается в грязных механических внутренностях и говорит, говорит, не переставая кашлять. Это напоминало пунктир: несколько слов – кашель, фраза-другая – опять кашель. Или они сидели живой пирамидой на ступеньках фургона, как будто ждали начала заведомо проигрышной игры. На самом деле они просто наслаждались вечером. Прислушивались. Никто не мог вставить и слова, когда речь держал Шляпник, сидя на верхней ступеньке, кашляя и сплевывая в темноту в промежутках между собственными блуждающими фразами. Он был вонючим стариком, засаленным, грязным, разившим псиной, с тяжелым лицом под иссеченным шрамами лбом, в вечно надвинутой на глаза шляпе. Однако можно было догадаться, что когда-то он был привлекателен, так считала Пола. Из тех еще, старых крепких парней, независимо от того, как он выглядит теперь, говорил Кости. Ему самому хотелось бы побродить по свету так же, как бродил старый Шляпник.
У старика был особый ритм жизни. Иногда он полол картошку в десять часов вечера. Для освещения покрытых смазкой внутренностей мотора использовал подвешенный в огороде на столбец забора аварийный фонарь, который отбрасывал на обесцвеченный дерн гигантские тени от картофельных листьев, тень от его сутулых плеч и ковбойской шляпы напоминала контуры горгулий. Пока он работал, собака наблюдала за ним, как прилежный ученик-новичок, и одновременно, клацая зубами, влажной пастью вылавливала из воздуха роившихся мошек.
Однажды во время дождя они втроем собрались в передвижном домике Шляпника. Кости и Пола сидели на скамейке. Шляпник – на своей койке. Повсюду болтались подвешенные предметы: сковородки, веревки, мотки проволоки, банка из-под кофе на проволочной дужке, набитая гвоздями. Единственное свободное место оставалось на внутренней стороне двери, к которой мистер Блад приклеил грязную афишу ковбойского фильма, которую Кости очень хотелось бы иметь.
На афише был изображен мужчина с лицом персикового цвета, голубыми глазами идиота, дыркой на месте недостающего зуба и очень-очень красными улыбающимися губами, сложенными в форме лука Купидона.
В углу помещался телевизор Шляпника, с экраном, выглядевшим так, словно его постоянно лизала собака. Навесные посудные шкафчики и полки, крючки, оленьи рога, журналы. Шляпы. У него было несколько шляп, которые он никогда не носил.
– Вот эта, – сказал он Кости, потрескавшимися руками не переставая вертеть, как молитвенное колесо, черную шляпу с обвислыми полями, – эта, может быть, очень ценная. Вероятно, это шляпа Пола Ревира, которая была на нем в ту ночь, когда он совершил свою знаменитую скачку[127]. Она может стоить тысячи долларов.
Пола отметила, что в трейлере, словно невидимый газ, висит затхлый запах подгнивших шерсти и меха, пропитанных по́том шляпных лент.
– А эту видите? – Он поднял коричневую шляпу с тульей, обмякшей настолько, что она почти распласталась на полях. – Она принадлежала Диллинджеру[128]. Жаль, что я не могу застраховать свою шляпную коллекцию. Я начал собирать ее года три назад. Первую шляпу дала мне вдова моего друга, я сам всю жизнь хожу в шляпах из-за нескольких шрамов на лбу. Хотите знать, откуда у меня эти шляпы? – Его речь постоянно перемежалась кашлем. Он взял в руки белую ковбойскую шляпу с лентой из змеиной кожи. – Вот эту я купил у какого-то человека в Калифорнии. Увидел объявление, прибитое к телефонному столбу: «Продаю хорошую ковбойскую шляпу, снималась в нескольких фильмах, мне слишком велика. $20». Я только взглянул на нее – и выложил столько, сколько он просил, даже торговаться не стал. Знаете, кто снимался в этой шляпе? Хут Гибсон – вон он там, на афише – вот кто. Он в ней снимался в 1922 году в «Смельчаке»[129]. Из Хута Гибсона сделали кого-то вроде героя, но в самом начале он был всего лишь бездельником, слонялся от одного родео к другому, проделывал всякие фортели, зарабатывал какую-то мелочишку, дуря людей. Потом попал в кино. Его взяли каскадером, после того как кто-то нанял его на один день объездить несколько необъезженных лошадей. Актером он был никаким. В те времена кинозвезды были мельче калибром. А вот головы у них были крупнее. Это мое хобби – ковбои из старых фильмов. Два года назад я пересмотрел все их по телевизору. Пришлось сделать хорошую электропроводку и купить телевизор. – Он указал в угол. – До того я кино вообще не интересовался. А теперь запросто мог бы победить в какой-нибудь телевикторине. Дж. Уоррен Керриган в «Крытом фургоне», Антонио Морено в «Тропинке одинокой сосны» и «Пограничном легионе»… Господи, я столько про них знаю! Про Тома Микса во всех его ролях, например. Знаете, кто перенял у этих парней свою напыщенную позу? Муссолини. А знаете, что еще забавно? – Пришлось переждать приступ кашля, потом – пока у него восстановится дыхание, потом – пока он вытрет увлажнившиеся глаза. – То, где у них расположена талия. Она у них у всех вот здесь, вот до сих пор, до самой груди они натягивают штаны, от этого фигура кажется короче. Все, о чем я говорю, это немые фильмы. Их в кинотеатрах теперь не увидишь. «Смельчака» я пересматриваю каждый раз, когда предоставляется возможность. Для этого изучаю телепрограммы. Иногда их показывают на фестивалях, поэтому я читаю газеты. Вот эту самую шляпу, которую я сейчас держу в руке, я видел в фильме на голове Хута Гибсона. Занятное ощущение возникает, когда видишь принадлежащую тебе шляпу на телеэкране. Как будто актер мертв, а шляпа все еще жива.
А почему я не могу застраховать свою коллекцию, так это потому, что не сижу на месте. Несколько месяцев – и опять в путь. Я должен все время двигаться. У меня только дом на колесах, мой пикап и моя собака, я нигде не могу найти хорошую работу, но я не слишком гордый. То вожу мусоровоз. То плотничаю. Могу построить вам стену, или собачью конуру, или обсерваторию. В любом случае я не вписываюсь в систему страхования. Никогда ни пенни в нее не внес, и никогда ни пенни от нее не получил. Иду своей дорогой и в радости, и в горе.
Пола почти дремала, прислонившись к стене. На ее коленях блестела рыбья чешуя.
– Я эти шляпы не на помойке нахожу, расспрашиваю людей: «Нет ли у вас каких-нибудь старых шляп, с которыми вы хотели бы расстаться?» А вот как ко мне попала эта лыжная шапочка: как-то в Дог-Бойле, в Манитобе[130], где я однажды работал на уборке пшеницы, по улице шел муж какой-то женщины. Он направлялся в скобяную лавку купить оконный утеплитель. С подоконника комнаты в гостинице, где жил геолог, занимавшийся разведкой нефти, свалилась жеода[131] и ударила этого мужа по голове. Так вот, эта шапочка спасла ему жизнь. Глядя на меня, не подумаешь, что я могу построить обсерваторию, правда?
Но Кости и Пола уже устали. Они весь день кололи дрова, и теперь сон обволакивал их волшебным оцепенением.
Субботним вечером они снова явились к нему с пирогом, начиненным зелеными помидорами. По вкусу он немного напоминал яблочный, но это из-за одинаковых специй, сказала Пола, корицы и гвоздики. Собственного вкуса у зеленых помидоров нет. Шляпник вскипятил воду для кофе, Пола достала термос с домашним чаем: душистая ромашка и сушеные клубничные листья. Здоровый напиток.
– Главная трудность при строительстве обсерватории, – сказал старик Блад, – состоит в том, чтобы найти место, где ее поставить. Есть вещи, о которых вы бы даже не подумали. Ее нельзя строить близко к большому городу или даже торговому молу из-за мутного воздуха и светового загрязнения от фонарей и уличной рекламы. Найдите место, где по ночам бывает по-настоящему темно. Вот как здесь. На земле осталось не так много мест, где бывает чистая темнота. Мне доводилось спать в степи под открытым небом, видели бы вы, какие там звезды! Дорожные фонари, уличные фонари, фонари во дворах – все они посылают свет вверх, на пуза самолетов. И размывают небо. – Он закашлялся. – Здесь – очень подходящее для обсерватории место.
Пола посмотрела на черное окно, чуть запотевшее изнутри.
– Но темнота – это только первое условие. Оно любому дураку понятно. – Он придвинул свой стул поближе, заглянул в их лица, чтобы удостовериться, хорошо ли они его понимают, и начал считать, разгибая пальцы.
– Нельзя выбирать пасмурное место. Условие номер два: бо́льшую часть ночей небо должно быть чистым. Здесь темнота чистая, это правда, но по ночам бывает много облаков. Но даже если погода большей частью бывает ясная, нужно, чтобы атмосфера была устойчивой. Воздух, он ведь как река, как тысячи рек, текущих одна над другой, и то, какие течения у этих воздушных рек, медленные или бурные, зависит от рельефа земли под ними. – В его голове звучал голос Бена, словно они снова сидели с ним ночью в горах. – Понимаете, это как камень в реке. Холмы, каньоны, долины и горы взбаламучивают воздух над собой так же, как камень на дне реки заставляет бурлить воду. Чем больше камней, тем неспокойней река. Идете вы в свою обсерваторию, построенную в горах, таких, скажем, как здешние, чтобы посмотреть на звезды, а они мерцают и расплываются так, что ни черта рассмотреть невозможно. Лучше всего строить обсерваторию на вершине одиночной горы. А еще лучше, если гора эта стоит на острове или на берегу моря. Пролетая над водой, воздух разглаживается. О, тут надо много всего учитывать, – сказал он, глядя Кости прямо в глаза. – Это я еще и не начал рассказывать. Ладно, продолжим как-нибудь в другой раз. Мне еще надо поменять повязку собаке на спине.