— Что? — шепчу сбивчиво.
— Пздц, ты красавица. Я такого не помню. Дай мне.
Матвей наклоняется и накрывает ртом сосок и без того болезненно чувствительной груди. В волосы его вцепляюсь, замерев. Он едва не отправляя меня за грань одним этим действием.
Следом хуже! Зубами горошину прикусывает. Языком ведет быстро, влажно. Втягивает сосок в себя, и я едва не кричу от того, что испытываю. Вожу пальцами по его затылку, направляю, поглаживаю. Мозг плавится, тело плавится. Не представляю, что меня держит, почему я не падаю на этот грязный пол. Наверное, страх, что магия прекратится.
Матвей выкручивает языком и губами сосок одной груди, пальцами сжимает другую.
Левую руку протискивает под купальник и... очень нежно гладит.
От контраста душу разрывает на части.
Я просто держусь за Матвея изо всех сил. Захлебываюсь его запахом. Пропитываюсь. Каждой клеточкой чувствуя, как сильно он хочет меня иметь. Мое тело. Как дико ему нравится трогать меня, присваивать. На инстинктах, ведомому порывами.
Сердце бахает в висках, облизанная грудь трепещет.
Матвей вводит в меня палец. Нежно–нежно, протискиваясь туда, где горячо и влажно. Не знаю, как он понимает, чего именно мне хочется. Не прошу быть осторожным. Он сам угадывает потребности.
Начинает двигать рукой, касаясь клитора. Плавно, ритмично. Неотвратимо. Я хватаю ртом воздух и беззвучно шепчу его имя, добавляя в начале: «Мой».
А потом разбиваюсь о камни своей же собственной бездны, куда всё это время падала. Уже на третьем движении! Меня накрывает, и я крепко зажмуриваюсь. Сцепляю зубы, стремясь погасить стоны. Я кончаю, отдавая себя на волю быстрыми спазмами. Теряясь в крепких объятиях. Ведь оно копилось долго — желание вот так рассыпаться, ярко кончить от движений любимого мужчины. Потребность отдаться росла, и сейчас я будто освобождаюсь, одновременно с этим тону в ощущениях безопасности и принадлежности. Пропускаю через себя горячие волны — одну за другой.
Горячо адово.
Открываю рот и жадно хватаю воздух. Матвей тут же целует, и наши языки сплетаются. Я все еще это чувствую. Ошалело прихожу к выводу: он шикарно целуется. И мне до визга это нравится. Почему я годами не ценила его эту способность?
Вау. Пытаюсь отдышаться.
Сама кладу ладонь на низ своего живота: он твердый. Поглаживаю, расслабляя. Так уже было ночью и не раз, когда просыпалась от возбуждения. Это не опасно, главное, что не тянет.
— Вау, божечки, — шепчу. На душе легко–легко! И телу сладко. Преодолевать беременность вместе со своим мужчиной намного легче, оказывается. — Просто вау.
Я поднимаю глаза и натыкаюсь на его — бешеные.
— Хочу тебя, — говорит Мот отрывисто. Целует меня в лоб, губы. — Тотальный пздц. Не кончу в тебя — сдохну сейчас. Откажешь?
Меня бросает в новую волну жара. Я тоже хочу, чтобы он это сделал. Кладу ладони на его щеки и киваю. Мы снова целуемся.
— Как ты хочешь меня? — шепчу робко, покладисто.
Одна его ладонь на моей ягодице. Второй он держит меня за подбородок. Ведет большим пальцем по губам.
— Возьми у меня в рот. Сейчас, — просит–предлагает хрипло.
Я никогда этого не делала и невольно робею. Обычно он был сверху. Я просто лежала... Сглатываю слюну, которой вдруг становится много. Облизываю губы.
Возможно, Матвей считывает панику по глазам. Его большой палец протискивается в мой рот, я обхватываю его губами.
— Полюби мой палец. Я посмотрю.
Киваю и, закрыв глаза, начинаю сосать. Облизывать языком, втягивать в себя. Играю, не замечая, как увлекаюсь. Обхватываю рукой его член, который каменеет еще сильнее, хотя, казалось бы, куда. Дергается. Сам Матвей шумно втягивает в себя воздух.
Я сосу быстрее. Он резко забирает палец и говорит:
— Продолжи так же. – Кажется, его голос звучит чуть отстраненно. Глаза становятся пустыми. – Я хочу это почувствовать.
Еще раз киваю и приседаю на корточки. На языке вновь много слюны, я решаю ее использовать. Веду по члену рукой вверх–вниз. Красивый, крепкий, с розовой головкой. Знакомый, почти родной. Запах будоражит. И почему я раньше так не делала? При этой мысли накрывает новой волной возбуждения. Я буду осторожна, и у меня получится.
Приближаюсь и обхватываю головку ртом. Обильно смачиваю, облизываю, втягиваю в себя.
Он приятен на вкус. Нежный, гладкий. И такой... да, очень твердый от желания. Чуть освоившись, двигаю рукой быстрее. Беру глубже. Я понимаю, что Матвею приятно, и смелею. Начинаю импровизировать: то глубоко принимать, то выпускать совсем. Одной рукой обхватываю бедро Матвея. Сжимаю. Он совершает толчок. Еще один. Безумие.
Тогда я веду языком от мошонки до головки, беру в себя и ритмично сосу, имитируя движения во время секса. Ласкаю его ртом так, как, мне кажется, ему бы понравилось. Матвей напрягается, тихо стонет. Возвышается надо мной. В какой–то момент упирается ладонью в стену и чуть наклоняется.
Я сижу на корточках в стремном месте, но ощущаю себя отчего–то королевой красоты.
Продолжаю сосать. Делать это для него, ведомая каким–то диким, животным чувством: дать своему мужчине удовлетворение. Он хочет именно так. Он хочет в меня кончить. Мое дыхание частое, у меня очень много слюны, кабинка наполняется звуками. Мои скулы сводит. Но остановиться сейчас немыслимо.
В следующий момент терпкая струя ударяет на язык. Теплая, тягучая. Ни на что не похожий вкус. Я сглатываю, потом еще, и еще раз. Продолжая сосать, пока Матвей кончает. Дрожит от своего собственного, мужского удовольствия. Двигается, призывая не останавливаться.
Посасываю, пока он не обмякает у меня во рту. Затем мягко освобождаю плоть. Облизываю губы, которые запачкались. Вытираю ладонью рот и подбородок. Поднимаюсь, стыдливо смутившись.
Вокруг все такое же убогое, как и раньше. Но мне по–прежнему плевать. Потому что рядом Матвей. И он мне… блин, что в пятнадцать лет, что сейчас — по–прежнему безумно нравится.
Сердце колотится на разрыв. Меня потряхивает: я будто испытывала некоторую власть над его сильным телом. Над новой версией девятнадцатилетнего Матвея. Это было невероятно.
Касаюсь руками его груди, он сгребает в охапку и бесцеремонно прижимает к себе. Откидывается спиной на кафель. Я встаю на его ступни, потому что пол прохладный. Только заметила. Да и что уж там, грязноватый. Пусть сам стоит.
— Ты можешь прополоскать рот, — предлагает Матвей на выдохе.
— Не хочу, — бурчу упрямо. Он отчего–то вздрагивает, и прижимает меня сильнее. — Тебе понравилось?
Матвей быстро кивает несколько раз. Его щеки румяные. Глаза полуприкрытые.
— Ужасно волновалась. Первый минет в моей жизни.
— Разве? — переспрашивает он. Чуть отворачивается. Будто тоже стесняется.
Я мгновенно ощущаю напряжение в его теле и между нами. Ревнует? Брезгует? Не говорит ничего. Только обнимает.
— Спасибо. Было... — Он прерывается, облизывает губы. — Нереально. Неважно какой по счету.
Но при этом таким тоном, что дураку очевидно — это важно. Для него сейчас это крайне важно. Важнее не бывает. Но не признается же. Упертый. Стоит, обнимается.
Мои щеки начинает пылать. Ну как он мог поверить в ту тупую ложь за столом?!
Глава 20
Матвей
Дело вообще в другом! Блть. Если это гормональное влияние на разум, то не знаю. Сука, за что оно так? Фантазия на полную, четкое желание сдохнуть накатывало волнами в момент экстаза. Ни фига себе психологический триллер.
Мазохизм с*аный, я на такое не подписывался. И если эволюция придумала ревность ради размножения, то е*ал я в рот всю эту теорию Дарвина и ее создателя.
Тупо больно. Без каких–то возвышенных эпитетов и виртуозных рифмованных сочинений. На фиг всю нашу классику. Одно только слово — больно.
Не хочу это чувствовать. Не собираюсь, не буду.
Чувствую.
Запрокидываю голову и закрываю глаза.
Думал же по–всякому. Пока курил там под окном, на улице. Не то чтобы я был каким–то доморощенным у**аном, который считает, что главное в телке — это невинность. Если бы мы с Юлей сегодня познакомились и я знал, что у нее были контакты разного там масштаба и профиля — да и бог с ними. Ну не сразу человеку повезло со мной. Мы бы просто это не обсуждали поначалу. А потом бы я сделал так, чтобы она о них навсегда забыла, как и любой нормальный мужик на моем месте в отношениях.
Чтобы контакты лишние померкли в памяти, и я только один там остался.
Но это, мать вашу, Юля.
Та самая Юля. Моя Юля. Которую я всю знаю до сантиметра. И то, что она была с кем–то, хотела кого–то — это тотально и насмерть. Тотально ужасно и несправедливо, даже если с логической точки зрения нормально — мы ведь расстались к тому времени. И она могла делать, что хочется.
Неадекватно ненавидеть человека за то, что он не твой. Не так ли?
Сегодняшний секс был зря. Мы не друзья, не просто знакомые. Я кончал ей в рот и думал о том, что мы можем либо вместе навсегда, либо врагами быть.
Е*ать ее тело — основное мое желание на данный момент. Но после кого–то я просто не могу. Не брезгую, нет. Просто не могу принять и осмыслить, что она хотела другого.
Полный восторг от новых ярких ощущений и тотальное отсутствие надежды на хэппи–энд для себя. Одно лишь тотальное одиночество — вот что я чувствую.
Юля бы уже загибала пальцы из–за моей тавтологии.
Не надо было трогать ее. Приехал защитить и приглядывать — защищай и приглядывай. А не сиськи облизывай и член свой в нее пихай.
Но хер тут удержишься.
Ее когда видишь, особенно возбужденную, — всё, пздц. Самоуважение, гордость, планы на будущее — все идет на хрен. Потому что Юля.
Та самая. Которая вот стоит голая. И с которой невозможны компромиссы.
Откуда у нее, кстати, такие шикарные сиськи? Так удачно поправилась? Мелькает странное сомнение, но быстро его отбрасываю. Некогда.
Юля целует меня в плечо, жмется, пока я тут о жизни размышляю и о своей тонкой раненой душевной организации.