— Тут написано, что применение строго в больнице… Я не знаю. Опасно.
— Тетя Зоя сказала, главное сделать это как можно скорее. Юль… Юля, тебе восемнадцать! Вся жизнь впереди! Таких Матвеев еще столько будет... Да лучше него! Намного лучше. Благодарить будешь.
— Не знаю… Люба, может, все же сказать ему? Он, правда, не хочет слушать меня. Но... может попытаться еще раз. Господи! Я просто в шоке от происходящего.
— Тебе легче будет, если он сам тебя на аборт отправит?
Сердце сжимается при мысли «а что, если...». Вдруг не отправит?
Глупости. Подруга права, между нами всё кончено. Он больше не позвонит. Потому что ничего ко мне не чувствует. Он сказал это вчера прямым текстом. Специально приехал. И всё–таки...
– Я никак не могу решиться. Какой–то внутренний блок. Это ведь, понимаешь... его ребенок. Моего Матвея.
– Решай сама. Ты попросила, я привезла. Но подумай хорошо, как ты будешь с ребенком одна, если «твой Матвей» на другой женится? Если сможешь так жить — оставляй. Я поддержку всегда.
Люба достает таблетку. Кладет передо мной. И идет в ванную. А когда возвращается, таблетки уже нет на месте.
Подруга обнимает крепко. Мы молчим. Что тут скажешь?
Она уезжает через час, потому что я хочу поспать.
Матвей совсем ничего ко мне не чувствует больше. Его сердце бьется спокойно.
Сворачиваюсь калачиком и натягиваю одеяло выше головы. Я всегда была для него всем. Он бабушку всерьез не воспринимал, с братом виделся редко. Тот хирургом работает, в клинике своей ночует. В остальное время с семьей дома. У Матвея была только я. А теперь я стала нолем.
Поверить в это не получается. Блистер от тети Зои лежит в сумке рядом с положительными тестами. Ужасное сочетание, да? Символ беременности и абортивный препарат в одном кармашке. Безысходность.
Я не выпила пока ничего. Спрятала, потому что больше не хотела слушать аргументы Любы. Они правдивы, но слишком болезненны. Она смотрит на меня будто с осуждением.
Время еще есть подумать. Вдруг что–то изменится?
Эпилог
Телефон вибрирует. На экране надпись «Диана Романовна». Это жена брата Матвея, она замечательная. Поэтому сразу беру трубку.
— Юль, привет! Как дела?
— Хорошо, как у вас?
— Прекрасно, спасибо. Я звоню узнать, не с тобой ли Матвей? Мы его что–то потеряли.
Я даже не знаю что и ответить. Они что... не в курсе?! Диана звонила же мне вот, на днях, когда я еще в Москве была. Мы отлично поболтали о том, о сем. Я думала, она поддержать меня хотела. Обстановку разведать. Мы не говорила о Матвее. Но мы часто с ней созваниваемся, чтобы обсудить учебу или что–то еще нейтральное.
— Нет, не со мной, – говорю медленно. Этот вопрос как жестокая насмешка.
— Наверное, батарея у него села. Ты ведь знаешь Пашу...
Тут я не удерживаюсь и всхлипываю. Изо всех сил борюсь с эмоциями. Они не знают.
У меня в сумке лежат абортивные таблетки, а Матвей ничего ко мне не чувствует. Меня не было две недели, я приехала и поняла, что стала нолем для него. Абсолютным, раз Матвей не посчитал нужным сообщить о разрыве родственникам.
— Юль? Юлёчек, что случилось, девочка моя?
— Всё хорошо. Диана Романовна, у меня всё замечательно.
— Э–э–э. Ты уверена?
— Вы только не звоните мне больше по поводу Матвея, ладно? Сами звоните, я всегда рада. Я вас очень люблю. И Петеньку! И Павла Андреевича уважаю. А по поводу Матвея — никогда. Мы расстались, и я больше знать о нем ничего не хочу.
— Ого. Поняла, Юль. Извини.
— Мне пора, мама зовет. До свидания.
Кладу трубку. Мама действительно пришла с работы, раздевается в прихожей. Я встаю с места и подхожу к книжным полкам, срочно выбирая, что бы почитать. Хоть что–нибудь! Веду рукой по корешкам книг.
Как–то раз давным–давно, на заре наших отношений, Матвей был у меня в гостях и мы заговорили о книгах. О том, кто что любит, перечитывает, терпеть не может. Он пообещал притащить мне кучу приключенческих романов про индейцев и снятые ими заживо скальпы, я ответила, что с историями о мадагаскарских ведьмах–вуду ничего не сравнится.
– О ком? – переспросил он, изумленно на меня посмотрев.
Это изумление в его глазах всегда меня веселило изрядно! Матвея сложно удивить, но если получается — реакция обалденная. Такой взгляд.
– Ты смотрел «Ключ от всех дверей?» – попыталась объяснить.
– Да, но не помню о чем он. Что–то про наследство.
– Серьезно? Ты не помнишь, о чем Ключ?! Мы обязаны пересмотреть его вместе. Ведьмы и колдуны вуду всегда побеждают. У тебя нет шансов, если они захотели твое тело.
– Это спойлеры? Вот спасибо.
– Это правда жизни, Дом–Домик, – парировала я.
– А, ну тогда я тоже буду колдуном–вуду.
– Это еще почему?
– Потому хочу твое тело. И у тебя нет шансов сопротивляться.
Я застыла, а потом расхохоталась.
– Да не в этом смысле захватить!
Матвей со своими пошлыми шутками в то время меня постоянно шокировал. Но в глубине души они мне дико нравились. Как и его внимание.
– Я буду у тебя первым и единственным.
– Захватчик, – закатила я глаза. Впрочем, опровергать не стала.
Он продолжил шарить глазами по книжней полке. Достал оттуда внушительный томик иллюстрированной «Пеппи Длинныйчулок». Покрутил в руках.
– Ты что ей делала? Гвозди забивала?
Книжка и правда выглядела не очень — потрепанная, заклеенная скотчем. Она и сейчас стоит на моей полке в разделе «Вип».
Я нахожу ее быстро и достаю. Листаю. Снова проваливаюсь в воспоминания.
– Она мне досталась по наследству, – оправдалась тогда перед Матвеем. – И я очень ее люблю. Перечитывала раз тридцать. Да больше! Сначала мама читала раз за разом, потом я сама.
Он хмыкнул.
– Грустная книжка. Я читал.
– Почему?! Наоборот, смешная! Или ты... Матвей, ты осуждал Пеппи?! Серьезно? Она крутая, смелая, сильная девочка. Самостоятельная. В детстве я мечтала стать такой, как она. Но больше походила на Аннику.
– У нее умерла мама, – сказал он равнодушно. Пожал плечами. – Она несчастная девочка.
У меня сердце ухнуло в пятки. До этого момента я никогда не задумывалась о том, что Пеппи могло не хватать матери. Моя всегда была рядом. Да и сейчас тоже. Матвей потерял родителей в один день в автомобильной катастрофе. Ему позвонил брат и сказал, что заберет его с секции сам. Что он уже едет и опаздывает. Что нужно подождать еще минут двадцать.
В носу защипало.
– Мне ее читала мама, когда мне было шесть. Я расплакался на первых главах, где мать Пеппи смотрела на дочь с облачка, а отец... якобы не утонул, а попал на остров и стал вождем аборигенов. Как ей хотелось думать, – сказал он с улыбкой.
Мое сердце колотилось быстро–быстро. Я впервые в жизни косвенно столкнулась со смертью и чьей–то потерей в реальной жизни. Матвей всегда казался таким веселым и безбашенным. Ему было плевать на всё на свете!
– Ты плакал? – прошептала. – Из–за Пеппи?
– Я был плаксой раньше. Класса до пятого. Никому не говори. И да, мне было жаль Пеппи, ведь осталась совсем одна. У нее выбора не было. Может, в глубине души она предпочла бы быть Анникой?
Я обняла его крепко крепко. Матвей тут же прижал меня к себе, приподнял от пола и покрутил. Облапал спину и ягодицы, а потом поцеловал в губы.
– Эй! – ахнула я, оторвавшись от его рта. Растерялась! Бросила тревожный взгляд на дверь. На кухне сидел отец, который мог зайти в любой момент. Я бы умерла от стыда!
Матвей запихал пальцы в задние карманы моих джинсов.
– Сама сказала, что вуду побеждает, – заявил совсем другим тоном. Игривым, бойким. Подмигнул. – Способы значения не имеют. Лишь бы добраться до заветного тела. И завладеть!
– Что–о?
– Тебя впечатлил мальчик–плакса, признайся?
– Ты мне наврал! – упрекнула я, обидевшись. – Я и правда подумала, что ты... Растрогалась, прониклась. А ты... бесчувственный. Бедная девочка осталась без мамы, мог бы и заплакать.
Матвей безбожно расхохотался. Я покачала головой и снова обняла его также крепко, как до этого. А он обнял меня. Пеппи ведь и правда была одна на свете. Ее мама смотрела на нее с облачка. Как и мама Матвея.
Я назвала его лгуном, мы оба сделали вид, что я купилась. И что он не доверил мне свои слабости.
Листаю книжку и снова плачу. С того нашего разговора я к ней ни разу не притрагивалась.
Матвей сказал, что ничего ко мне не чувствует, а я... я всю жизнь буду его любить.
Мама забегает в мою внезапно и с кучей пакетов. Я вздрагиваю и быстро убираю книгу на полку, словно Пеппи – не детская сказка, а что–то запретное и интимное. Что нельзя показывать другим ни под каким предлогом. Наше с Матвеем.
– Юль, смотри, что купила! – весело говорит она. Комнату заполняет аромат духов, который обожаю с детства. – Мы с тетей Зоей попали на распродажу. Я поначалу ничего не собиралась брать, максимум — туфли померить. А потом как в тумане! Себе прикупила и тебе.
– Ого! А в честь чего?
– Просто так, порадовать. Раздевайся, будем мерить.
Меня слегка ведет от переполняющих эмоций, от тайн, которых так много. Я смотрю, как мама раскладывает вещи, купленные для меня без моего согласия. Вспоминаю ее слова об аборте, сказанные в кухне отцу тихим голосом. Мама всегда покупала мне всю одежду. Она никогда не спрашивала мое мнение. Я об этом не задумывалась раньше.
Никто никогда не спрашивал мое мнение.
Только Матвей.
Я беру кофту, джинсы, надеваю. Встаю перед зеркалом.
Мне не нравятся эти вещи. Мне ничего не нравится. Слезы на глаза наворачиваются, и чем больше старается мама, тем сложнее ей ответить, что мне это всё не нужно.
Я хочу обратно к Матвею. И чтобы он снова начал ко мне хоть что–то чувствовать.
Смотрю в зеркало. Моргаю. Это выдержать просто невозможно!
Иду к сумочке и незаметно достаю оттуда блистер, что привезла Люба. Сжимаю в руке.
Потом иду в кухню, наливаю стакан воды. Выпиваю залпом. Захожу в санузел и смываю мерзкую химию в унитаз.