– Ты знаешь, чем я занимался последние шесть месяцев? – сердито спросил Пино. – Я переводил евреев и других беженцев через Гропперу в Швейцарию, они бежали от нацистов, от подонков, которые расстреливают из автоматов ни в чем не повинных людей! Я никогда не буду служить у них.
На несколько мгновений наступила тишина. Отец и дядя разглядывали его. Наконец дядя Альберт сказал:
– Ты изменился, Пино. Ты не только выглядишь мужчиной, но и рассуждаешь, как мужчина. Поэтому я тебе говорю: если ты сам не убежишь в Швейцарию и не пересидишь там войну, тебя так или иначе призовут в армию. Первый вариант: ты будешь ждать призыва. После трех недель подготовки тебя отправят на север сражаться с Советами, а там смертность среди итальянских новобранцев достигает пятидесяти процентов. А это означает, что шансов дожить до девятнадцатилетия у тебя пятьдесят на пятьдесят.
Пино хотел было возразить, но дядя поднял руку:
– Я не закончил. Второй вариант: один мой знакомый определит тебя в немецкую армию, в подразделение, которое называется «Организация Тодта»[13], или «ОТ». Они не сражаются. Они строят. Ты будешь в безопасности и, возможно, научишься кое-чему.
– Я хочу сражаться с немцами, а не работать на них.
– Это просто мера предосторожности, – сказал отец. – Ты сам сказал, что война вскоре закончится. Возможно, ты дальше лагеря для новобранцев и не попадешь.
– А что я скажу людям?
– Никто не узнает, – сказал дядя Альберт. – Мы всем будем говорить, что ты все еще в Альпах у отца Ре.
Пино ничего не сказал. Он чувствовал логику в словах отца, но от такой логики у него во рту появился неприятный вкус. Никакое это не Сопротивление. Это симуляция, отлынивание, трусость.
– Я должен ответить сейчас? – спросил Пино.
– Нет, – сказал отец. – Но через день-другой.
– А пока сходим-ка со мной в магазин. Ты можешь кое-чем помочь Туллио.
Лицо Пино расплылось в улыбке. Туллио Галимберти! Он не видел Туллио… семь месяцев? Интересно, Туллио все еще следит за полковником Рауффом в Милане? Еще он подумал о том, что у Туллио наверняка новая девушка.
– Хорошо, – сказал Пино. – Ты же обойдешься без меня какое-то время, папа?
– Иди, – сказал Микеле. – Мне тут нужно заняться бухгалтерией.
Пино с дядей вышли из квартиры, снова сели в лифт, проехали мимо часовых у квартиры на пятом этаже. Часовые при входе кивнули им.
Они прошли лабиринтом улиц к магазину «Продажа чемоданов Альбанезе», по дороге дядя Альберт расспрашивал Пино про Альпы. В особенности на него произвела впечатление система оповещения, изобретенная отцом Ре, а также хладнокровие и изобретательность, которые позволили Пино выйти живым из нескольких рискованных ситуаций.
В магазине, к счастью, не было посетителей. Дядя Альберт вывесил табличку «Закрыто», опустил жалюзи. Из глубины магазина вышли тетя Грета и Туллио Галимберти.
– Нет, какой он стал большой! – сказала Туллио тетя Грета.
– Просто громила, – сказал Туллио. – И лицо у него изменилось. Некоторые девушки даже назвали бы его красивым. Если бы он стоял рядом со мной.
Туллио оставался прежним шутником, но трудности жизни пообтесали его взрывную, независимую натуру. Он смотрел куда-то вдаль и курил одну сигарету за другой; казалось, он сильно похудел.
– Я вчера видел того немца, за которым ты следил, – полковника Рауффа.
Туллио побледнел:
– Ты вчера видел Рауффа?
– Говорил с ним, – сказал Пино. – Ты знаешь, что он вырос на ферме?
– Я понятия не имел, – сказал Туллио, стрельнув глазами в сторону дяди Альберта.
Дядюшка помедлил, прежде чем сказать:
– Мы надеемся, ты умеешь хранить тайны? – Пино кивнул. – Полковник Рауфф хочет допросить Туллио. Если его поймают, то отведут в отель «Реджина», будут пытать, а потом отправят в тюрьму Сан-Витторе.
– Вместе с Барбарески? – спросил Пино. – За подложные документы?
Все в комнате недоуменно посмотрели на Пино.
– Ты его знаешь? – спросил Туллио.
Пино рассказал о разговоре с Рауффом, потом добавил:
– Рауфф сказал, что Барбарески в тюрьме Сан-Витторе.
Туллио в первый раз улыбнулся:
– Был там до вчерашнего вечера. Барбарески бежал!
Пино смотрел с недоумением. Он помнил семинариста, каким тот был в первый день бомбардировок, и попытался представить, как тот мог заняться подделкой документов, а потом бежать из тюрьмы. Из Сан-Витторе, подумать только!
– Это хорошая новость, – сказал Пино. – Так ты здесь прячешься, Туллио? Это разумно?
– Я меняю место. Каждый день.
– А это осложняет наше положение, – сказал дядя Альберт. – До того как Рауфф начал проявлять к нему интерес, Туллио свободно перемещался по городу, исполнял разные задания Сопротивления, а теперь нет. Я тебе уже говорил: ты можешь помочь нам кое в чем.
Пино радостно сказал:
– Для Сопротивления – что угодно.
– У нас есть бумаги, которые нужно доставить сегодня до комендантского часа, – сказал дядя Альберт. – Мы дадим тебе адрес. А ты отнесешь туда бумаги. Сможешь?
– Какие бумаги?
– Тебя это не должно интересовать.
– Но если немцы поймают тебя с ними, – откровенно сказал Туллио, – и если они поймут, что там написано, тебя казнят. Они убивали и за меньшее.
Пино посмотрел на пакет, который протянул ему дядя Альберто. Кроме вчерашнего дня и того случая с гранатой, когда погиб Никко, не было ничего такого со стороны немцев, что грозило бы ему опасностью. Но теперь немцы в Милане были повсюду. И любой из них может его остановить и обыскать.
– Значит, это важные бумаги?
– Да.
– Тогда меня не поймают, – сказал Пино и взял пакет.
Час спустя он вышел из магазина с велосипедом дядюшки. Он показал документы на пропускном пункте Сан-Бабилы, потом на еще одном – с западной стороны собора, но никто не обыскивал его, и, казалось, им мало интересовались.
Только во второй половине дня добрался он до указанного в адресе дома в юго-восточном квартале Милана. Чем дальше он уезжал от центра города, тем больше разрушений видел. Пино крутил педали по разбитым, обгоревшим улицам, где царили отчаяние и нужда. Он подъехал к воронке от бомбы и ощутил запах гниения. Смеялись дети. Четверо или пятеро, черные от грязи; они взбирались на останки выгоревшего сооружения.
Где они были? Видели ли бомбежки? Пожары? Есть ли у них родители? Или это бездомные мальчишки? Где они живут? Здесь?
При виде детей, играющих среди развалин, он расстроился, но не стал останавливаться и последовал дальше, в направлении, которое указал ему Туллио. Пино проехал по выжженному кварталу в соседний, где сохранилось больше домов. Город был похож на раскуроченное пианино: часть клавиш отсутствует, часть сломана, но некоторые остались – желтые и красные на черном фоне.
Он увидел два многоквартирных дома, стоящих стена к стене. Следуя инструкции Туллио, Пино вошел в правое здание, в котором кипела жизнь. Грязные детишки шатались по коридору. Двери многих квартир стояли открытыми, люди в комнатах выглядели потрепанными жизнью. В одной из квартир играла пластинка, ария из «Мадам Баттерфляй», как он понял, в исполнении его родственницы Личии.
– Кого вы ищете? – спросил грязный мальчишка.
– Квартиру шестнадцать-бэ, – сказал Пино.
Мальчишка направил его дальше по коридору.
Пино постучал, дверь чуть приоткрылась на длину цепочки.
Человек, говоривший на итальянском с сильным акцентом, спросил:
– Что?
– Туллио отправил меня к Баке, – сказал Пино.
– Он жив?
– Два часа назад был жив.
Эти слова, казалось, удовлетворили человека. Он снял цепочку и открыл дверь ровно настолько, чтобы Пино мог протиснуться в квартиру-студию. Бака был славянином, невысокого роста, мощного сложения, черноволосый, с приплюснутым носом, массивными руками и плечами. Пино возвышался над ним, но в его присутствии чувствовал некоторую робость.
Бака разглядывал его секунду-другую, потом сказал:
– Вы что-нибудь принесли?
Пино выудил конверт из кармана брюк, протянул его Баке. Тот, не говоря ни слова, взял конверт и ушел.
– Воды хотите? – спросил он, вернувшись. – Она здесь. Пить и уходить. До комендантский час.
После долгой поездки Пино мучила жажда, и он сделал несколько глотков, потом огляделся и понял, кто такой Бака и чем занимается. На узкой кровати лежал открытый кожаный чемодан с мощными замками и ремнями. Внутренности чемодана были сделаны по специальному заказу, с мягкой прокладкой; внутри лежали коротковолновая рация, ручной генератор, две антенны, инструмент и два кристалла кварца в запас.
Пино показал на рацию:
– И с кем вы разговариваете?
– С Лондоном, – рявкнул он, читая бумаги. – Новенький. Мы ее получить всего три дня назад. Старый сломался, и мы две недели молчать.
– Давно вы здесь?
– Парашютировался шестнадцать недель назад за пределами города, сюда пришел пешком.
– И все время провели в этой квартире?
Радист фыркнул:
– Если бы так, Бака уже как пятнадцать недель был бы мертв. У немцев есть машин, который ловят радиосигнал. У них целых три такие машин, они с их помощью… как это сказать?.. делать триангуляция, засекают место наш передатчик, а потом нас убивают, а рации уничтожают. Вы знаете, какое наказание за хранение рации?
Пино отрицательно покачал головой.
– Меньше знать, лучше спать, – сказал Бака, издал шипящий звук, провел пальцем по горлу и улыбнулся.
– И вы меняете место?
– Каждые два сутки. Посреди дня. Бака рискует – берет чемодан – и в дальний путь в другая пустая квартира.
У Пино была масса других вопросов, но он чувствовал, что злоупотребляет доверием.
– Я еще вас увижу?
– Кто это может знать?
Пино быстро покинул квартиру. Он сел на велосипед и поехал в теплых лучах предвечернего солнца. Проезжая по разрушенному городу, он снова чувствовал себя полезным. Пусть он выполнил всего лишь малое поручение, но он знал, что сделал нужное дело, а потому настроение у него улучшилось. Он не пойдет в немецкую армию. Он присоединится к Сопротивлению. И говорить тут больше не о чем.