– Я возьму.
Анна улыбнулась ему, протягивая термос. Пино сунул его под мышку, потом взял бумажный пакет.
– Приятного дня, – сказала Анна. – И берегите себя.
Он улыбнулся и ответил:
– Постараюсь.
– Форарбайтер! – пролаял генерал Лейерс.
Пино вздрогнул, развернулся и, схватив саквояж, поспешил за Лейерсом мимо Долли, которая держала открытой дверь квартиры и проводила его понимающим взглядом.
У Лейерса тем утром состоялась четырехчасовая встреча с фельдмаршалом Кессельрингом в «германском доме». Пино за стол не пригласили. Генерал вышел после полудня, раздраженный и расстроенный, и приказал Пино ехать к телефонной станции.
Пино сидел в «даймлере» или бродил рядом, снедаемый скукой. Он бы сходил куда-нибудь поесть, но не хотел оставлять машину. Он находился всего в квартале от Пьяццале Лорето и думал, не поискать ли ему Карлетто, не сказать ли ему что-нибудь, чтобы тот перестал считать его предателем. Это подняло бы ему настроение, вот только…
Он услышал приближающийся голос из громкоговорителя.
С Виале Абруцци появился автомобиль СС с пятью динамиками на крыше.
«Предупреждение всем жителям Милана! – вещал пронзительный голос по-итальянски. – Вчерашнее трусливое убийство немецких солдат не останется безнаказанным. Если вы не сдадите сегодня террориста, то завтра вас ждет кара. Повторяю: предупреждение всем жителям Милана…»
Пино так проголодался, что почувствовал пустоту в желудке; он заволновался, глядя на удаляющуюся машину и слыша отзвуки голоса из громкоговорителей, разносящиеся по всем улицам, примыкающим к Пьяцалле Лорето. В полдень мимо него прошли немецкие солдаты, расклеивая растиражированные копии того же предупреждения на столбах и стенах домов.
Три часа спустя генерал Лейерс, как пушечное ядро, вылетел из дверей телефонной станции. Он пребывал в ярости, садясь на заднее сиденье «даймлера». Пино не ел с шести часов утра, голова у него кружилась, и он нервничал, садясь за руль.
– Verdammte Idioten[19], – произнес Лейерс резким голосом. – Verdammte Idioten.
Пино понятия не имел, что значат эти слова. Он кинул взгляд в зеркало заднего вида и увидел, как генерал три раза ударил кулаком по сиденью. Лицо у него покраснело, лоб покрылся потом, и Пино отвернулся, опасаясь, что гнев генерала может обрушиться на него.
Лейерс на заднем сиденье тяжело дышал. Когда Пино наконец снова посмотрел в зеркало, генерал сидел с закрытыми глазами, сложив руки на груди, дышал медленно и ровно. Может быть, он спал?
Пино не знал, что ему делать, кроме как сидеть, ждать и страдать от невыносимого голода.
Десять минут спустя генерал Лейерс сказал:
– Канцелярия кардинала. Знаете?
Пино посмотрел в зеркало заднего вида, увидел непроницаемое лицо генерала и ответил:
– Oui, mon général.
Он хотел спросить, когда ему можно будет остановиться, чтобы поесть, но решил воздержаться.
– Снимите мои флажки. Это неофициальный визит.
Пино исполнил приказание генерала, сел в машину и включил передачу, спрашивая себя, что Лейерсу могло понадобиться в канцелярии. Он поглядывал на генерала в зеркало заднего вида, пока петлял по городу в сторону Виа Паттари, но тот, казалось, погрузился в свои мысли, и по его лицу ничего нельзя было прочесть.
Когда они подъехали к воротам канцелярии, солнце уже зашло. Охраны здесь не было, и Лейерс приказал Пино ехать через парк. Он проехал по брусчатке, выложенной вокруг двухэтажного здания с колоннами. Заглушил двигатель и вышел из машины. В центре двора журчал фонтан. Сумерки опускались на застывший в неподвижном пекле город.
Пино открыл дверь генералу Лейерсу, тот вышел и сказал:
– Вы можете мне понадобиться.
«С кем он будет говорить сегодня?» – подумал Пино. И вдруг понял, и сердце его забилось сильнее. Они будут говорить с Шустером. У кардинала Милана была выдающаяся память. Он наверняка вспомнит Пино, как вспомнил его полковник Рауфф, но, в отличие от шефа гестапо, кардинал вспомнит и его имя. Кардинал увидит и свастику на его нарукавной повязке и сурово осудит его, может быть, предаст вечному проклятию.
Поднявшись по лестнице, генерал Лейерс повернул налево, подошел к массивной деревянной двери и постучал. Дверь открыл пожилой священник, который вроде бы узнал Лейерса, и на лице его появилось неприязненное выражение. Однако он отошел в сторону, пропуская его. Таким же неприязненным взглядом он смерил и Пино.
Они прошли по обитому деревянными панелями коридору в богато украшенную великолепную приемную, повсюду здесь были изображены библейские сюжеты – вышитые на гобеленах пятнадцатого века, вырезанные на деревянных распятиях, написанные золотом на каждом свободном метре стен. Единственным предметом не в итальянском стиле здесь был стол, за которым спиной к Пино и Лейерсу сидел невысокий лысый человек в кремового цвета сутане и красной шапочке. Кардинал Шустер, казалось, не замечал их прихода, пока священник не постучал по дверному косяку. Шустер на миг перестал писать, потом еще четыре-пять секунд потратил на то, чтобы закончить предложение, после чего поднял голову и повернулся.
Лейерс снял фуражку. Пино неохотно сделал то же самое. Генерал подошел к Шустеру, но через плечо заговорил с Пино:
– Скажите кардиналу, что я ценю его готовность принять меня в таком срочном порядке, но дело важное.
Пино попытался остаться за плечом генерала, где кардиналу было бы труднее разглядеть его, и перевел слова Лейерса на итальянский.
Шустер выгнул шею, пытаясь увидеть Пино.
– Спросите генерала, чем я могу быть ему полезен.
Пино, уставясь в ковер, переводил слова кардинала на французский, но тут Шустер прервал его:
– Я могу позвать священника, который говорит по-немецки, если генерал желает облегчить разговор.
Пино перевел для Лейерса.
Генерал отрицательно покачал головой:
– Я не хочу без нужды тратить его и свое время.
Пино перевел Шустеру, что Лейерс останется со своим переводчиком.
Кардинал пожал плечами, а Лейерс сказал:
– Ваше высокопреосвященство, вы наверняка знаете, что вчера пятнадцать немецких солдат были убиты в результате террористической атаки, совершенной партизаном на Пьяццале Лорето. И вы наверняка знаете, что полковник Рауфф и гестапо требуют, чтобы террорист сдался до рассвета, иначе город постигнет возмездие.
– Знаю, – ответил кардинал. – И насколько жестокое?
– Любое насилие со стороны партизан в отношении немецких солдат наказывается адекватным актом насилия в отношении местного мужского населения, – ответил генерал. – Заверяю вас, это не мое решение. Этот позор на совести генерала Вольфа.
Пино был потрясен услышанным и увидел, что потенциальное возмездие произвело такое же впечатление на Шустера.
– Если немецкие власти пойдут этим путем, это настроит против вас население, сопротивление ожесточится. В конечном счете они не проявят к вам ни малейшего милосердия.
– Я согласен с вами, ваше высокопреосвященство, именно такие аргументы приводил и я, – сказал генерал Лейерс. – Но моего голоса не услышали ни здесь, ни в Берлине.
– И чего же вы хотите от меня?
– Я понимаю, что ваши возможности ограниченны, ваше высокопреосвященство. Но вы можете попросить террориста сдаться, прежде чем угроза наказания будет приведена в исполнение.
Шустер задумался на мгновение, потом сказал:
– И когда это случится?
– Завтра.
– Спасибо, что проинформировали меня лично, генерал Лейерс, – сказал кардинал.
– Ваше высокопреосвященство, – сказал Лейерс, поклонился и развернулся к двери, отчего Пино оказался лицом к лицу с Шустером.
На лице кардинала мелькнуло узнавание.
– Милорд кардинал, – сказал Пино по-итальянски. – Пожалуйста, не говорите генералу Лейерсу, что знаете меня. Я не тот, кто вы думаете. И прошу вас, смилуйтесь над моей душой.
Кардинал посмотрел на него недоуменно, но кивнул. Пино поклонился и последовал за Лейерсом во двор, размышляя над тем, что только что услышал.
Возмездие завтра утром? Это ужасно. Что сделают немцы? Ответят адекватным актом насилия в отношении местного мужского населения? Именно так он сказал?
Когда они подошли к машине, Лейерс спросил:
– Что вы сказали кардиналу в конце разговора?
– Я пожелал ему доброго вечера, mon général.
Лейерс разглядывал его несколько секунд, а потом сказал:
– Теперь к Долли. Я сделал все, что мог.
Хотя мысли о грядущем возмездии не давали ему покоя, Пино подумал об Анне и поехал быстрее, насколько это позволяли петляющие улицы вокруг собора, и наконец добрался до дома Долли Штоттлемейер. Он остановил машину, открыл заднюю дверь и попытался взять саквояж.
– Я сам его отнесу, – сказал генерал. – Оставайтесь в машине. Мы, возможно, съездим еще в одно место.
Услышав эти слова, Пино чуть не вскрикнул.
Если Лейерс и заметил его разочарование, то никак не показал этого. Когда входная дверь закрылась за ним, голодные спазмы принялись терзать Пино с удвоенной яростью. Что он теперь должен делать? Перестать есть? Перестать пить?
Пино, чувствуя себя отвратительно, поднял голову, увидел свет, просачивающийся сквозь шторы затемнения в окнах Долли. Была ли Анна разочарована? Она явно улыбнулась ему сегодня утром, и улыбка была не какая-то проходная, случайная. Улыбка Анны говорила о приязни, и надежде. Она сказала ему, чтобы он берег себя, и назвала по имени.
Но, так или не так, сегодня Пино не увидит ее. Сегодня он уснет в машине, умирая от голода. Он почувствовал тяжесть на сердце, а потом, когда загремел гром, ему стало еще тяжелее. Он установил брезентовый верх «даймлера» и сел в машину, прежде чем дождь хлынул в полную силу. Гром оглушил его, и Пино принялся жалеть себя. Неужели он проведет здесь всю ночь? Без еды? Без воды?
Прошло полчаса, потом час. Дождь уменьшился, но продолжал стучать по крыше. У Пино болел желудок, он подумывал, не съездить ли ему к дяде, чтобы перекусить. Но если Лейерс выйдет и не увидит его? Если?..