Передняя пассажирская дверь открылась.
В машину села Анна с корзиночкой еды, издававшей великолепный запах.
– Долли сказала, что вы, вероятно, проголодались, – сказала она, закрывая дверь. – Меня послали к вам с едой и составить вам компанию, пока вы едите.
Пино улыбнулся:
– Приказ генерала?
– Приказ Долли, – сказала Анна, оглядываясь. – Я думаю, вам удобнее будет есть на заднем сиденье.
– Это территория генерала.
– Он занят в спальне Долли, – сказала она, вылезла из машины, открыла заднюю дверь и села. – Он там надолго, если не на всю ночь.
Пино рассмеялся, распахнул дверь, выскочил под дождь и уселся сзади. Анна поставила корзиночку на то место, где обычно стоял саквояж генерала. Она зажгла маленькую свечку и установила ее на тарелку. В подмигивающем пламени свечи салон машины казался золотистым. Анна сняла полотенце с корзинки, и Пино увидел две куриные ножки, свежий хлеб, настоящее масло и стакан с красным вином.
– Я спасен, – сказал Пино, и Анна рассмеялась.
В другой ситуации он, вероятно, не сводил бы с нее глаз, когда она смеялась, но сейчас голод так мучил его, что он только усмехнулся и набросился на еду. Но он не забывал задавать ей вопросы. Оказалось, что Анна приехала из Триеста, работает на Долли уже четырнадцать месяцев, работу она получила через знакомого, который увидел объявление Долли в газете.
– Вы меня просто спасли, – сказал он, заканчивая с едой. – Я был голоден как волк.
Анна рассмеялась:
– То-то, я слышу, за окном кто-то волком воет.
– Это ваше полное имя – Анна? – спросил он.
– Еще меня зовут Анна-Марта.
– И без фамилии?
– Теперь – да, – сказала она, помрачнев и укладывая в корзинку тарелку и приборы. – И вообще, мне пора.
– Постойте. Побудьте со мной еще немного.
Я в жизни не встречал такой красивой и элегантной девушки.
Она отмахнулась от его комплимента, но улыбнулась:
– Вы мне льстите.
– Это правда.
– Сколько вам лет, Пино?
– Достаточно, чтобы носить форму и оружие, – в раздражении ответил он. – Достаточно для того, чтобы заниматься тем, о чем я не могу говорить.
– Например? – заинтересованно спросила она.
– Я не могу говорить об этом, – повторил Пино.
Анна задула свечу, и салон погрузился в темноту.
– Тогда я должна идти.
Прежде чем Пино успел возразить, она вышла из машины и закрыла дверь. Когда Пино выскочил из машины, она уже поднималась по ступенькам к входной двери.
– Buona note, синьорина Анна-Марта, – сказал Пино.
– Доброй ночи, форарбайтер Лелла, – сказала Анна и вошла в дом.
Дождь уже прекратился, и Пино долго стоял на месте, глядя туда, где она исчезла, вспоминая с наслаждением каждый момент, проведенный с нею на заднем сиденье, ее запах. Он обратил внимание на ее запах, когда поел, когда она отсмеялась над тем, что он голоден как волк. Ни у чего на свете не было такого прекрасного запаха. Была ли другая такая женщина? Такая красивая, такая таинственная.
Наконец он сел на водительское сиденье и надвинул фуражку на глаза. Он все еще думал об Анне, оспаривал все, что говорил ей, препарировал все ее слова, словно они хранили ключ к разгадке Анны. Ужас смерти синьора Белтрамини, клеймо предателя – все это исчезло из его сознания. Пока сон не сморил Пино, его мысли занимала только Анна.
Резкий стук в окно разбудил Пино. Рассвет едва-едва занимался. Задняя дверь открылась. Первая его счастливая мысль была: вернулась Анна покормить его еще раз. Но, оглянувшись через плечо, он увидел силуэт генерала Лейерса.
– Поставьте мои флажки, – сказал Лейерс. – Едем в тюрьму Сан-Витторе. У нас мало времени.
Доставая из бардачка флажки, Пино подавил зевоту и спросил:
– Который час, mon général?
– Пять, – пролаял Лейерс. – Шевелитесь!
Пино выскочил из машины, установил флажки, потом быстро проехал по городу, не без оснований полагая, что флажки дадут им возможность без задержки миновать пропускные пункты по дороге к печально известной тюрьме Сан-Витторе. Тюрьма, построенная в 1870-х годах, располагалась в шести трехэтажных корпусах, соединенных с главным зданием в центре. Когда-то Сан-Витторе соответствовала всем требованиям времени, но семьдесят четыре года небрежения превратили ее в вонючее сооружение в форме морской звезды, в камерах и коридорах которого заключенные не жили, а выживали. Теперь, когда тюрьма была подчинена гестапо, Пино не знал другого места, которого боялся бы больше, если не считать отеля «Реджина».
На Виа Вико, которая шла параллельно высокой восточной стене тюрьмы, их дальнейшее движение застопорили два грузовика у открытых ворот. Первый грузовик сдавал во двор тюрьмы задним ходом. Второй стоял на улице, препятствуя проезду.
Рассвет забрезжил над городом, когда генерал Лейерс вышел из машины и хлопнул дверью. Пино выскочил следом и последовал за Лейерсом, который пересек улицу и вошел в ворота. Охранники салютовали ему. Они оказались в большом треугольном дворе, сужавшемся в том месте, где два противоположных крыла тюрьмы соединялись с главным зданием.
Сделав шесть шагов по двору, Пино остановился, чтобы осмотреться. Восемь вооруженных солдат-эсэсовцев стояли от него метрах в двадцати слева, если ориентироваться по наручным часам – на десятичасовой отметке. Перед ними стоял капитан СС, рядом с ним полковник гестапо Вальтер Рауфф со стеком в руке с любопытством смотрел в их сторону. Лейерс подошел к Рауффу и капитану.
Пино попятился – он не хотел, чтобы Рауфф заметил его.
Задний борт кузова открылся. Из машины выпрыгнули солдаты черных бригад легиона Мути[20], эти элитные фашистские бойцы, несмотря на жару, носили черные рубашки с воротниками-черепахами, на их фуражках и на груди были символы в виде черепа.
– Вы готовы? – спросил капитан СС по-итальянски.
Один из чернорубашечников прошел мимо Пино, крикнув:
– Выводите!
Охранники разделились на две группы по четыре человека и принялись открывать двери тюремных камер. Из дверей начали выходить заключенные. Пино выступил вперед, чтобы разглядеть их получше. У некоторых был такой вид, словно они не в силах сделать следующий шаг. Кто-то из них выглядел получше; у всех отросли бороды, шевелюры, и Пино сомневался, что узнал бы знакомое лицо, окажись таковое среди них.
Потом из левой двери во двор вышел высокий привлекательный молодой человек, в котором Пино узнал Барбарески, семинариста, помощника кардинала Шустера и специалиста по подделке документов для Сопротивления. Вероятно, Барбарески снова поймали и арестовали. Тогда как другие шли с трудом, опасливо поглядывая на бойцов-чернорубашечников, Барбарески вызывающе пристроился в первый ряд.
– Сколько? – спросил полковник Рауфф.
– Сто сорок восемь, – ответил один из охранников.
– Еще двоих, – сказал Рауфф.
Последний вышедший из правой двери человек, встряхнув головой, отбросил волосы с лица. «Туллио!» – выдохнул Пино.
Туллио Галимберти не слышал его. Пока он шел по двору, никто не двинулся с места. Туллио скрылся из виду, оказавшись за грузовиком. Вперед вышел командир чернорубашечников. Генерал Лейерс разговаривал с полковником Рауффом и капитаном СС. Пино видел и слышал их горячий спор. Наконец Рауфф ткнул стеком в сторону чернорубашечников и сказал что-то – возражений у Лейерса не нашлось.
Командир чернорубашечников показал на крайнего слева в строю и прокричал:
– Ты! Начинай отсчет по десять. Каждый десятый выходит вперед.
С секундной задержкой стоявший на левом фланге начал счет:
– Первый.
– Второй, – сказал стоящий за ним.
Десятым оказался еле стоявший на ногах человек, он неуверенно вышел вперед.
– Первый, – сказал одиннадцатый.
– Второй, – проговорил двенадцатый.
Еще несколько секунд – и Барбарески сказал:
– Восьмой.
Наконец вышел второй «десятый», потом третий. К ним присоединились еще двенадцать, все они стояли плечом к плечу перед собравшимися заключенными. Счет все еще продолжался, когда Пино, стоявший на цыпочках, вспомнил вчерашний разговор генерала Лейерса с кардиналом Шустером.
К своему ужасу, он услышал голос Туллио:
– Десятый.
Теперь их стало пятнадцать человек.
– Вы, пятнадцать, в грузовик, – сказал чернорубашечник. – Остальные возвращаются в камеры.
Пино не знал, что ему делать – то ли броситься к Туллио, то ли бежать к генералу Лейерсу. Но если он обратится к Лейерсу и назовет своим близким другом Туллио, который оказался в Сан-Витторе за шпионаж в пользу Сопротивления, то не станет ли генерал подозревать?..
– Что вы здесь делаете, форарбайтер? – спросил Лейерс.
Происходящее перед его глазами настолько загипнотизировало Пино, что он забыл о Лейерсе, который теперь с недовольным видом стоял перед ним.
– Извините, mon général, – сказал Пино, – я думал, вам может понадобиться переводчик.
– Возвращайтесь в машину, – сказал Лейерс. – Подъезжайте к воротам, когда уедет этот грузовик.
Пино выбежал из ворот тюрьмы и сел в «даймлер». Грузовик, стоявший рядом с тюрьмой, тронулся с места. Пино завел двигатель в тот момент, когда первый луч солнца коснулся верха тюремной стены и арки над въездом. В полутьме внизу грузовик с Туллио и четырнадцатью другими выехал из ворот и последовал за первым.
Пино подъехал к воротам. Генерал не стал дожидаться, когда Пино откроет ему дверь, он сел на заднее сиденье, его лицо искажала гримаса плохо скрываемой ярости.
– Mon général? – спросил Пино, когда прошло несколько секунд.
– К чертовой матери, – сказал Лейерс. – Езжайте за ними, форарбайтер.
«Даймлер» быстро догнал грузовики, пробиравшиеся по узким улочкам города. Пино хотел спросить генерала, что происходит. Сказать ему про Туллио. Но не осмелился.
Проезжая по площади перед собором, он посмотрел на самый высокий шпиль, увидел его в солнечных лучах, а горгульи на карнизах внизу оставались в сумраке тени. Это зрелище сильно встревожило его.