– Mon général? – сказал Пино. – Я знаю, что не должен говорить первым, но не могли бы вы сказать мне, что будет с людьми в грузовике?
Лейерс не ответил. Пино взглянул в зеркало, опасаясь за последствия своей вольности, но увидел, что генерал холодно смотрит на него.
– Ваши предки изобрели то, что будет с этими людьми.
– Mon général?
– Древние римляне называли это децимацией, форарбайтер. Это наказание использовалось во всей империи. Проблема с децимацией, однако, состоит в том, что это довольно краткосрочная тактика.
– Я не понимаю.
– Децимация действует психологически, – объяснил Лейерс. – Она призвана подавить угрозу бунта с помощью страха. Но в историческом плане жестокость по отношению к гражданским лицам в качестве возмездия вызывает скорее ненависть, чем покорность.
«Жестокость? – подумал Пино. – Возмездие? Акты насилия, о которых Лейерс предупреждал кардинала?»
Что они сделают с Туллио и другими? Поможет ли, если он скажет генералу, что Туллио – его близкий друг, или нет?
На параллельных улицах он услышал лай громкоговорителей. Человек, говоривший по-итальянски, призывал «всех обеспокоенных жителей» выйти на Пьяццале Лорето.
Две роты чернорубашечников заблокировали развязку. Но грузовики и машину генерала Лейерса они пропустили. Грузовики остановились почти напротив магазина синьора Белтрамини, сдали назад и развернулись, так что задние части кузовов почти уперлись в глухую стену здания.
– Езжайте по развязке, – сказал Лейерс.
Проезжая мимо выносного прилавка и все еще порванной маркизы, Пино ясно вспомнил взрыв. Его потрясло, когда он увидел Карлетто, – тот вышел из магазина, оглядел грузовики, потом посмотрел в его сторону.
Пино нажал на педаль газа, чтобы поскорее скрыться из виду. Через три дома за площадью Лейерс приказал Пино заехать на бензозаправку «Эссо» с большими металлическими фермами над бензоколонками. Из помещения вышел явно нервничающий оператор.
– Скажите ему, чтобы наполнил бак. После этого мы останемся здесь, – сказал Лейерс.
Пино перевел оператору слова Лейерса, оператор посмотрел на генеральские флажки и поспешил внутрь.
Громкоговорители все еще призывали жителей Милана прийти на площадь, и поначалу по тротуарам потянулись лишь несколько любопытствующих, но вскоре со всех направлений на Пьяццале Лорето миланцы хлынули сплошным потоком.
Чернорубашечники установили деревянные барьеры от фруктового прилавка к грузовикам. В результате образовалось большое открытое пространство, вокруг которого стояли горожане.
На глаз, их было около тысячи, может, больше. «Даймлер» и грузовик с Тулио разделяли метров сто пятьдесят, и как раз по середине этого расстояния появилась еще одна немецкая машина, она остановилась у края развязки. С того места, где находился Пино, нельзя было разглядеть, кто сидит в машине. На площадь прибыли еще несколько сотен горожан, и вскоре они перекрыли видимость.
– Я ничего не вижу, – сказал генерал Лейерс.
– Non, mon général, – сказал Пино.
Лейерс помолчал, посмотрел в окно и сказал:
– Забраться наверх можете?
Несколько секунд спустя Пино, стоя на бензоколонке, ухватился за балки металлической фермы и подтянулся наверх. Он надежно устроился, держась за металлический столб и вторую балку на высоте своего роста.
– Видите? – спросил генерал, вставший около машины.
– Oui, mon général.
Пино хорошо видел поверх голов приблизительно полутора тысяч собравшихся на площади. Грузовики стояли на прежних местах, брезентовые клапаны оставались закрытыми.
– Помогите мне забраться туда, – сказал Лейерс.
Пино посмотрел вниз, увидел, что генерал уже залез на одну из бензоколонок и стоял, протягивая руку. Пино помог ему подтянуться. Лейерс устроился на поперечине, а Пино сидел на столбе.
Вдали колокол собора ударил девять раз. Командир чернорубашечников, которого Пино видел в тюремном дворе, вылез из кабины ближнего к бензоколонке грузовика и исчез за кузовом другого грузовика, в котором сидели заключенные.
Вскоре они начали выходить один за другим и плечом к плечу выстраиваться у стены рядом с магазином «Фрукты-овощи». Туллио вышел седьмым. Теперь Пино уже знал, что произойдет, хотя пока лишь догадывался как, и ему пришлось крепче ухватиться за столб, чтобы не упасть.
Пустой грузовик отъехал. Толпа подалась, освобождая ему место, и он вскоре оказался на развязке. Из второго грузовика выскочили чернорубашечники в капюшонах с винтовками в руках. После чего и этот грузовик отъехал. Чернорубашечники выстроились в пятнадцати метрах от заключенных.
Один из чернорубашечников прокричал:
– Каждый раз, когда красный партизан будет убивать немецкого солдата или солдата армии Сало, за этим будет следовать неотвратимое и скорое наказание.
Площадь погрузилась в тишину, только недоуменный ропот пронесся над толпой.
Один из заключенных начал что-то кричать чернорубашечникам и расстрельному взводу.
Это был Тулио.
– Вы трусы! – кричал Туллио. – Предатели! Делаете грязную работу за немцев и прячете свои лица. Вы жалкая кучка…
Началась стрельба. Первая пуля досталась Туллио. Друга Пино отбросило назад, а потом он сполз по стене на тротуар.
Глава восемнадцатая
Пино рыдал, прикрыв лицо согнутой в локте рукой, а стрельба продолжалась, один за другим падали заключенные. Толпа обезумела, все кричали от ужаса, началась давка, все хотели уйти с площади подальше от стрелков, обагривших стены домов на Пьяццале Лорето и землю вокруг пятнадцати мучеников – кровью, продолжавшей растекаться, даже когда выстрелы стихли.
Пино с закрытыми глазами сполз вниз, оседлал нижнюю балку, он слышал крики, доносившиеся с Пьяццале Лорето, словно откуда-то издалека, приглушенные.
«Мир не может быть таким, – пытался убедить он себя. – Он не может быть настолько больным и таким жестоким».
Он вспомнил, как отец Ре призывал его служить высокому делу, и вдруг поймал себя на том, что произносит слова из молитвы «Аве Мария» за мертвых и умирающих. Он дошел до последних слов: «Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей…»
– Форарбайтер, черт побери! – услышал он голос генерала Лейерса. – Вы что – оглохли?
Пино повернулся, как в тумане, увидел генерала, который все еще стоял на балке, на его лице застыло каменное, холодное выражение.
– Спускайтесь, – сказал Лейерс. – Мы уезжаем.
У Пино возникло желание сбить немца с ног, чтобы тот упал с более чем четырехметровой высоты на бетонный пол. Потом Пино спрыгнул бы и задушил генерала своими руками, чтобы уж наверняка. Лейерс допустил эту жестокость. Он стоял в стороне, когда…
– Я сказал – спускайтесь.
Пино спустился, чувствуя себя так, будто часть его мозга была выжжена навсегда. Лейерс спустился после него и уселся в машину. Пино сел за баранку и захлопнул за собой дверь.
– Куда, mon général? – спросил он, чувствуя себя опустошенным.
– Вы знали одного из них? – спросил Лейерс. – Я слышал, вы плакали.
Пино помедлил, его глаза наполнялись слезами.
– Нет, – сказал он наконец. – Просто я никогда раньше не видел ничего подобного.
Генерал внимательно посмотрел на него в зеркало заднего вида, потом сказал:
– Езжайте. Здесь делать больше нечего.
Когда Пино завел двигатель «даймлера», другой немецкий автомобиль уже разворачивался в направлении пропускного пункта. Заднее окно у него было опущено. Пино увидел, что на них смотрит полковник Рауфф. Пино хотелось нажать на педаль газа и врезаться в бок автомобиля шефа гестапо. Машина Рауффа не устоит против «даймлера». Может быть, он даже убьет Рауффа, отчего мир станет гораздо лучше.
– Подождите, пока они проедут, – сказал генерал Лейерс.
Пино дождался, когда машина полковника Рауффа скрылась среди домов, и только после этого тронулся сам.
– Куда, mon général? – снова спросил он, а перед глазами у него все стоял Туллио, бросавший обвинения чернорубашечникам, прежде чем пули сразили его.
– Отель «Реджина», – сказал Лейерс.
Пино поехал в сторону отеля.
– Если позволите, mon général, что будет с телами?
– Будут лежать там до темноты, а потом родственники смогут их забрать.
– Весь день?
– Полковник Рауфф хочет, чтобы весь Милан, в особенности партизаны, видели, что происходит, когда убивают немецких солдат, – сказал Лейерс, когда они миновали пропускной пункт. – Дикари, идиоты. Неужели они не понимают, что лишь увеличивают число итальянцев, которые хотят убивать немецких солдат? Вы, форарбайтер, вы хотите убивать немцев? Хотите убить меня?
Пино был сражен этим вопросом, он даже подумал, что генерал читает его мысли. Но он тряхнул головой и сказал:
– Non, mon général. Я хочу жить в мире и довольстве, как и все люди.
Пока Пино ехал в управление гестапо, нацистский полномочный представитель рейхсминистра вооружений и военного производства пребывал в задумчивости. У отеля «Реджина» Лейерс, перед тем как выйти, сказал:
– У вас есть три часа.
Пино страшился того, что ему предстояло, но все же вышел из «даймлера» и снял нарукавную повязку. Он отправился в новый магазин сумок, но работавшая там девушка сказала, что его отец ушел в магазин Альбанезе.
Пино вошел в магазин кожаных изделий; кроме Микеле, дяди Альберта и тети Греты, внутри никого не было.
Увидев его, дядюшка выскочил из-за прилавка:
– Где ты был, черт возьми? Мы тут переволновались!
– Ночевать ты не пришел, – сказал отец. – Слава богу, ты живой.
Тетушка Грета посмотрела на Пино и спросила:
– Что случилось?
Несколько секунд Пино не мог произнести ни слова. Потом он подавил слезы и сказал:
– Нацисты и чернорубашечники провели показательную децимацию за подрыв немецких солдат. Они отсчитали в тюрьме Сан-Витторе каждого десятого, набрали пятнадцать человек, а потом расстреляли их на Пьяццале Лорето… – Голос его сорвался. – Среди этих пятнадцати оказался Туллио.