Дядя Альберт и отец были сражены этим известием.
– Этого не может быть! Ты, вероятно, видел кого-то другого, – сказала тетя Грета.
Пино со слезами на глазах ответил:
– Это был он. Туллио держался так храбро. Он кричал на тех, кто должен был расстрелять его, называл их трусами… а потом… боже мой… это было ужасно.
Он подошел к отцу и обнял его, а дядя Альберт обнял тетю Грету, которая разрыдалась.
– Я их ненавижу, – сказал она. – Это мои соплеменники, но я их ненавижу.
Когда она успокоилась, дядя Альберт сказал:
– Я должен сообщить его матери.
– Она не сможет получить тело Туллио до захода солнца, – сказал Пино. – Они хотят, чтобы тела оставались там в назидание жителям: вот что происходит, если убивают немецких солдат.
– Свиньи, – сказал его дядя. – Это ничего не изменит. Мы от этого только становимся сильнее.
– Генерал Лейерс сказал то же самое.
К полудню Пино сидел на ступеньках Ла Скала, откуда ему был виден выход из отеля «Реджина» и стоящий рядом «даймлер». Он онемел от горя. Когда он шел по улице мимо статуи великого Леонардо и слушал разговоры людей, которые спешили мимо, ему снова хотелось плакать. Все говорили о жестокости немцев. Многие называли Пьяццале Лорето проклятым местом. Он снова и снова видел произошедшее своим мысленным взором и не мог не согласиться с этим.
В три часа Лейерс наконец появился из управления гестапо, сел в машину и приказал возвращаться на телефонную станцию. Там, ожидая его, Пино думал о Туллио. Наконец на город стал опускаться милосердный вечер. Пино почувствовал себя немного лучше: теперь тело его друга можно забрать и подготовить к похоронам.
В семь часов генерал вышел с телефонной станции, сел в машину и сказал:
– К Долли.
Пино остановил машину перед ее домом на Виа Данте. Лейерс приказал ему взять запертый саквояж. Старуха в холле подмигнула им из-за стекол очков и, казалось, потянула носом им вслед, когда они прошли мимо и стали подниматься к квартире Долли. Анна открыла дверь, и Пино сразу же увидел, что она расстроена.
– Вы уже совсем вернулись, генерал?
– Нет, – сказал он. – Я хочу пригласить Долли пообедать где-нибудь.
Долли вышла в коридор в халате, с высоким бокалом в руке, и сказала:
– Прекрасная мысль. А то я с ума схожу, сидя тут целыми днями и дожидаясь тебя, Ганс. Куда мы поедем?
– В ресторан за углом, – сказал Лейерс. – Пойдем пешком. Мне надо прогуляться. – Он помолчал, посмотрел на Пино. – Вы можете остаться здесь, форарбайтер, и поесть. Когда вернусь, я вам скажу, понадобитесь ли вы мне еще сегодня.
Пино кивнул и сел на банкетку. Анна с несчастным видом прошла по столовой, не обращая внимания на Пино.
– Какое платье вам приготовить, Долли? – спросила она.
Генерал Лейерс пошел следом, и они исчезли в глубинах квартиры. Все происходящее казалось Пино нереальным. Лейерс вел себя так, словно и не видел хладнокровного убийства пятнадцати человек сегодня утром. В генерале было что-то от крокодила, решил Пино. Лейерс мог смотреть, как люди гибнут под пулями, как льется кровь, как жизнь уходит из них, а после этого отправиться обедать с любовницей.
Анна вернулась и спросила, словно преодолевая себя:
– Вы голодны, форарбайтер?
– Per favore, если это для вас хлопотно, нет, синьорина, – сказал Пино, не глядя на нее.
После некоторой паузы девушка вздохнула и сказала другим тоном:
– Это не хлопотно, Пино. Я могу вам разогреть что-нибудь.
– Спасибо, – сказал он, по-прежнему не глядя на Анну, потому что увидел саквояж генерала у своих ног и теперь думал, как бы его вскрыть.
Он услышал громкие, хотя и приглушенные голоса, Лейерс и его любовница о чем-то спорили. Он поднял голову и увидел, что девушка ушла.
Дверь распахнулась, Долли прошла через коридор, в котором сидел Пино, и позвала:
– Анна?
Анна тут же появилась:
– Да, Долли?
Долли сказала что-то по-немецки, и девушка, видимо, поняла, потому что тут же вышла. Потом появился генерал. На нем были форменные брюки, ботинки и майка.
Пино вскочил со стула. Лейерс, не обращая на него внимания, прошел в гостиную, сказал Долли что-то по-немецки. Она ответила резким тоном, и он исчез на несколько минут, а его любовница налила себе виски и закурила у окна.
Странное чувство охватило Пино. Словно что-то в Лейерсе попалось ему на глаза, но он упустил это. Что же это было?
Когда генерал вернулся, на нем были свежевыглаженная рубашка и галстук. Через плечо переброшен пиджак.
– Мы вернемся через пару часов, – сказал Лейерс Пино, проходя мимо.
Пино проводил взглядом генерала и Долли, снова испытывая это странное чувство, а потом попытался вспомнить, каким был Лейерс несколько минут назад – без рубашки и…
Боже мой, подумал он.
Дверь закрылась. Он услышал, как заскрипели половицы, повернул голову и увидел Анну.
– Бакалейщик сказал, что пятнадцать членов Сопротивления были расстреляны на Пьяццале Лорето сегодня утром, – сказала она, заламывая руки. – Это правда?
И снова эта сцена во всем ее ужасе встала перед глазами Пино.
– Я видел все это. Среди них был мой друг.
Анна прикрыла рукой рот.
– Ах вы, бедняга… пожалуйста, пройдем на кухню. У меня есть шницель, ньокки и чесночное масло. Я открою одну из бутылок лучшего вина. Генерал никогда не узнает.
Очень скоро они сидели за маленьким столиком в безукоризненной кухне-столовой. Горела свеча, Анна сидела напротив него, прихлебывая вино.
«Оленина?» – подумал Пино, ощущая божественный аромат над тарелкой. Когда он в последний раз ел оленину? До бомбардировок? Он отрезал кусочек.
– Боже, – простонал он. – Как вкусно.
Анна улыбнулась:
– Моя бабушка, царствие ей небесное, это ее рецепт.
Они ели. Разговаривали. Он рассказал ей о том, что случилось на Пьяццале Лорето, и она уронила голову на руки и несколько секунд сидела так. Когда она снова посмотрела на Пино, он увидел, что ее глаза распухли и влажны от слез.
– Как люди могут совершать такие злодейства? – спросила Анна; расплавленный воск скатился по свече и растекся по чашечке подсвечника. – Неужели они не боятся за свои души?
Пино подумал о Рауффе и чернорубашечниках в капюшонах.
– Не думаю, что такие люди заботятся о своих душах, – сказал Пино, доедая шницель. – Они словно уже посвятили себя злу, а если погрузятся в него еще глубже, то это не будет иметь значения.
Анна посмотрела мимо Пино куда-то вдаль. Потом перевела взгляд на него и спросила:
– Так как же итальянский мальчик оказался водителем влиятельного нацистского генерала?
Огорченный ее вопросом, Пино сказал:
– Я не мальчик. Мне восемнадцать.
– Восемнадцать.
– А сколько вам?
– Почти двадцать четыре. Хотите еще? Еды? Вина?
– Можно я сначала воспользуюсь туалетом? – сказал Пино.
– По коридору, первая дверь направо, – сказала она и потянулась к бутылке с вином.
Пино прошел по гостиной в коридор, устланный ковром и тускло освещенный двумя слабенькими лампочками. Он открыл первую дверь справа, включил свет и вошел в душевую с выложенным плиткой полом, шкафчиком с косметикой над умывальником и еще одной дверью. Он подошел ко второй двери, помедлил, коснулся ручки – и она поддалась.
Дверь открылась в темное пространство, в котором так сильно пахло Лейерсом и его любовницей, что Пино на мгновение остановился. Предостерегающий внутренний голос говорил ему, что он должен вернуться в кухню к Анне.
Он включил свет.
Окинув помещение взглядом, Пино сразу понял, что генерал занимает левую часть комнаты, в которой царил идеальный порядок. Сторона Долли, ближняя к Пино, напоминала запущенную костюмерную театра. Здесь стояли две вешалки с вечерними платьями, юбками и блузами. Из ящиков торчали кашемировые свитера. За приоткрытой дверцей стенного шкафа виднелось разноцветье шелковых шарфиков, несколько корсетов, пояс для чулок. У кровати в ряд – единственная уступка Долли порядку – стояли туфли. Рядом, среди стопок книг и шляпных коробок, стоял столик, на нем – большая открытая шкатулка с драгоценностями.
Первым делом Пино осмотрел более аккуратную часть комнаты, сначала верхние ящики, увидел несколько запонок на подставке, щетку для одежды, рожок для обуви и бритвенные принадлежности. Но он искал не это. На ночном столике – тоже ничего.
«Может быть, я ошибся? – подумал он, но тут же покачал головой. – Нет, не ошибся».
Но куда Лейерс мог его положить? Пино проверил под матрасом, под кроватью, собирался осмотреть генеральский набор для бритья, когда увидел что-то в зеркале, что-то в хаосе той части комнаты, которая принадлежала Долли.
Пино обошел кровать, ступая на цыпочках, чтобы под ногу не попалась какая-нибудь из вещиц Долли, и наконец подошел к шкатулке с драгоценностями. Жемчужные бусы, золотые колье, множество всяких других ожерелий висели на крючочках на крышке внутри шкатулки.
Он отодвинул их в поисках кое-чего попроще, и тут…
Вот она. Пино дрожал от возбуждения, извлекая из шкатулки тонкую цепочку с ключом от генеральского саквояжа. Он сунул ее в карман брюк.
– Что вы делаете?
Пино развернулся, сердце екнуло у него в груди. В дверях ванной стояла Анна, скрестив руки, в одной держа бокал с вином. Она подозрительно вглядывалась в Пино.
– Так, смотрю, – ответил Пино.
– В шкатулке для драгоценностей?
Он пожал плечами:
– Просто смотрю.
– Нет, не просто, – сердито сказала Анна. – Я видела, вы что-то положили в карман.
Пино не знал, что ему отвечать, что делать.
– Значит, вы вор, – с отвращением сказала Анна. – Я должна была догадаться.
– Я не вор, – сказал Пино, направляясь к ней.
– Нет? – сказала она, делая шаг назад. – А кто же вы?
– Я… не могу вам сказать.
– Скажите мне, или я скажу Долли, где нашла вас.
Пино не знал, что ему делать. Он мог ударить ее и убежать. Или…