Буря, бушевавшая в его мыслях и чувствах третью ночь подряд, утихла, когда он предался воспоминаниям об Анне, и Пино провалился в глубокий сон.
Пятнадцать дней спустя солдаты СС впрягли шесть мулов в две тяжелые пушки, и те потащили их по крутому каменистому склону в гору. Кнут хлестал мулов по бокам, и они ревели от боли и страха, зарывались копытами в землю, поднимали облака пыли, поднимаясь в горы к северу от Ареццо в Центральной Италии.
– Обгоните их, и поскорее, форарбайтер, – сказал генерал Лейерс, отрываясь от своей работы на заднем сиденье. – Я от пыли задохнусь.
– Oui, mon général, – сказал Пино, объезжая мулов и посильнее нажимая на педаль газа. Он зевнул, потом еще раз, он чувствовал такую усталость, что с удовольствием лег бы в грязь и уснул.
Скорость, с которой перемещался и работал Лейерс, ошеломляла. В дни после казни на Пьяццале Лорето он с Пино находился в дороге по четырнадцать, пятнадцать, иногда шестнадцать часов в день. Лейерс, если была такая возможность, предпочитал путешествовать по ночам. В этих случаях на фары вешались полотняные козырьки с прорезями. Пино приходилось по несколько часов пребывать в крайнем напряжении, удерживая «даймлер» на дороге, освещенной лишь тонкими лучиками света.
Когда он обогнал несчастных мулов, шел третий час ночи, а в путь он отправился рано утром, до рассвета. Еще его выводило из себя то, что при работе в таком режиме у него не было ни мгновения, чтобы остаться наедине с Анной после тех поцелуев в кухне. Все его мысли были о ней, о том, что он чувствовал, обнимая ее, прикасаясь своими губами к ее губам. Он зевнул, но улыбнулся своим радостным мыслям.
– Туда, – сказал генерал Лейерс, показывая через лобовое стекло на неровную сухую площадку.
Пино вел машину, пока дальнейший путь не заблокировали скалы и большие валуны.
– Отсюда – пешком, – сказал Лейерс.
Пино вышел и открыл дверь. Генерал тоже вышел и сказал:
– Возьмите блокнот и ручку.
Пино посмотрел на саквояж на заднем сиденье. Ключ к нему он носил при себе уже больше недели – его изготовил один из друзей дяди Альберта, но возможности испытать его у Пино еще не было. Он вытащил из бардачка блокнот и ручку, лежавшие под картой.
Они поднялись, перешагивая через валуны и крошащиеся под ногами камни. Сверху им открылся вид на долину между двух длинных, соединенных между собою хребтов, которые на карте напоминали две раскрытые клешни краба. На юге находилось широкое нагорье, разделенное на фермы и виноградники. На севере, над одной из клешней, целая армия работала на адской жаре.
Лейерс решительно направился в их сторону. Пино шел по следам генерала, ошеломленный огромным количеством людей на склоне горы, их было так много, что они напоминали муравьев на разрытой муравьиной куче, которые копошились и залезали один на другого.
По мере того как Пино с Лейерсом приближались, становилось ясно, кто они, эти серые, выбившиеся из сил люди. Пятнадцать тысяч рабов, а может, и больше, замешивали, переносили и разливали цемент для пулеметных гнезд и артиллерийских платформ. Они выкапывали ямы для установки противотанковых надолбов по всей долине, натягивали колючую проволоку по краям склонов, лопатами и кирками рыли окопы для немецкой пехоты.
При каждой группе рабов находился эсэсовец, требовавший, чтобы они работали быстрее. Пино слышал крики – рабов избивали, хлестали кнутами. Тех, кто падал на жаре, оттаскивали в сторону и оставляли умирать на безжалостном солнце.
Пино казалось, что он видит какую-то сцену из времен фараонов, обращавших в рабство целые поколения людей для строительства пирамид. Лейерс остановился, огляделся. Он смотрел на тысячи порабощенных людей, бывших в его подчинении, и, по крайней мере судя по выражению его лица, их страдания его не трогали.
«Фараоновский надсмотрщик», – подумал Пино. Именно так Антонио, партизан из Турина, назвал Лейерса. «Настоящий надсмотрщик».
Ненависть к генералу Лейерсу снова вскипела в душе Пино. Он не мог понять, как человек, пытавшийся предотвратить варварскую расправу над заключенными Сан-Витторе, может в то же время управлять армией рабов, не испытывая никаких угрызений совести и не презирая себя. Но на лице Лейерса не было видно ни малейших эмоций – он просто смотрел, как бульдозеры наваливают стволы деревьев и валуны на крутые горные склоны.
Генерал посмотрел на Пино, потом показал вниз:
– Когда солдаты союзников пойдут в атаку, эти препятствия направят их прямо на огонь наших пулеметов.
Пино кивнул с напускным энтузиазмом:
– Oui, mon général.
Они прошли по кольцу пулеметных гнезд, связанных друг с другом; Пино, шедший следом за генералом, делал записи в блокноте. Чем дальше они шли и чем больше видели, тем более резким и взволнованным становился Лейерс.
– Запишите, – сказал он. – Качество цемента во многих местах низкое. Вероятен саботаж итальянских поставщиков. Верхняя часть долины недостаточно укреплена. Информировать Кессельринга: мне необходимо еще десять тысяч рабочих.
«Десять тысяч рабов, – с ненавистью подумал Пино, делая запись. – И их жизни для него ничего не значат».
Затем генерал провел совещание с высокопоставленными сотрудниками «ОТ» и армейскими офицерами. И Пино слышал его крики и угрозы из командного бункера. Когда совещание закончилось, он увидел, как офицеры кричат на подчиненных, которые, в свою очередь, принимаются кричать на тех, кто подчинялся им. Пино словно видел нарастающую волну, достигшую наконец эсэсовцев, которые набросились на рабов – начали хлестать их, бить ногами, принуждая всеми имеющимися в их распоряжении средствами работать быстрее и эффективнее. Пино понимал, что́ стоит за этим. Немцы раньше или позже ожидали появления здесь армии союзников.
Генерал Лейерс наблюдал, пока не удостоверился, что работы пошли с большей скоростью, а потом сказал Пино:
– Здесь мы закончили.
Они пошли назад по склону. Генерал время от времени останавливался, наблюдал за ходом работ, а потом шел дальше, словно неумолимая машина. Есть ли у него сердце, спрашивал себя Пино. Душа?
Они уже подошли к тропинке, которая вела к «даймлеру», когда Пино увидел команду в сером из семи человек, они копали землю, разбивали камни и породу кайлами под пристальным наблюдением эсэсовцев. У некоторых из них был измученный, безумный вид, как у бешеной собаки, которую ему довелось как-то раз видеть.
Ближайший к Пино раб находился выше других на склоне, копал он с трудом. Он прекратил работать, оперся о черенок лопаты, как человек, дошедший до изнеможения. Один из эсэсовцев начал кричать на него, двинулся в его сторону.
Раб повернул голову и увидел смотрящего на него Пино. Кожа несчастного на солнце прибрела табачный оттенок, а борода отросла еще длиннее, чем прежде. И в весе он тоже потерял. Но Пино мог поклясться, что перед ним Антонио, раб, которого он поил водой в туннеле в первый день работы у Лейерса. Их взгляды встретились, и Пино почувствовал жалость и стыд; подошедший эсэсовец ударил Антонио прикладом по голове, и тот упал и покатился вниз по крутому склону.
– Форарбайтер!
Пино вздрогнул и оглянулся через плечо. Генерал Лейерс стоял метрах в пятидесяти от него, смотрел свирепым взглядом.
Посмотрев в последний раз на неподвижного раба, Пино рысью бросился к генералу, думая, что это Лейерс несет ответственность за происходящее.
Уже затемно Пино пришел в мастерскую дяди Альберта.
– Плохие дела – то, что я видел сегодня, – сказал Пино, которого снова захлестнули эмоции. – И еще слышал.
– Рассказывай, – сказал дядя Альберт.
Пино старался как можно точнее передать сцену с Лейерсом, рассказал, как эсэсовец убил Антонио за то, что тот попытался отдохнуть.
– Они там, в СС, мясники, – сказал дядя Альберт, отрываясь от своих записей. – Они следуют своей доктрине возмездия, и жестокости теперь творятся повсюду. В деревне Санта-Анна-ди-Стаццема эсэсовцы расстреляли, замучили пытками и сожгли пятьсот шестьдесят невинных людей. В Касалье во время мессы убили священника на алтаре и трех стариков. Сто сорок семь остальных прихожан вывели на кладбище при церкви и расстреляли.
– Что? – сказал ошарашенный Пино.
– Жестокости продолжаются, – сказала тетя Грета. – На днях в Бардине-ди-Сан-Теренцо они задушили колючей проволокой более пятидесяти молодых итальянцев, а потом повесили на деревьях.
Пино ненавидел всех нацистов без исключения.
– Их нужно остановить.
– В Сопротивление каждый день вливаются все новые люди, – сказал дядя Альберт. – Вот почему твоя информация так важна. Ты мне можешь показать на карте, где вы были?
– Уже, – сказал Пино, вытаскивая генеральскую карту, которую взял из бардачка.
Разложив ее на одном из раскроечных столиков, он показал дяде сделанные им легкие карандашные пометки в местах, где находятся пушки, где пулеметные гнезда, где склады оружия и боеприпасов, которые он видел днем. Он показал, где по приказу генерала были сделаны завалы, чтобы направить атакующих под огонь немцев.
– Во всем этом районе, по словам Лейерса, используется цемент низкого качества, слабый, – сказал Пино, тыча пальцем в карту. – У Лейерса это вызвало озабоченность. Союзники перед атакой должны разбомбить эти укрепления.
– Логично, – сказал дядя Альберт, записывая координаты этого места. – Я передам эту информацию. Кстати, тот туннель, где ты побывал с Лейерсом в первый день, когда ты видел рабов, помнишь? Партизаны дождались, когда внутри остались одни немцы, и взорвали оба выхода.
Настроение у Пино улучшилось. Он вносил свой вклад в освобождение Италии.
– Мне бы улучить момент и заглянуть в его саквояж, – сказал Пино.
– Ты прав, – сказал дядя. – А мы пока постараемся раздобыть тебе портативную камеру.
Пино понравилась эта идея.
– Кто знает, что я секретный агент?