Пино и генерал Лейерс добрались до деревни Остерия-Ка’Ида 20 февраля 1945 года после нескольких часов езды. Последние двадцать минут они буксовали в ледяной грязи на крутом подъеме к какому-то сооружению, обращенному фасадом к средневековой крепости Монте-Кастелло в трех километрах.
Пино три раза приезжал сюда предыдущей осенью, так что Лейерс мог изучить замок издалека, чтобы лучше понять, как его укрепить. Монте-Кастелло возвышался на восемьсот метров над дорогой, которая вела на север к Болонье и Милану. Контроль над дорогой был ключом для удержания Готской линии.
За последний месяц замок совместно с оборонительными сооружениями, построенными в городках Бельведер и Делла-Торраччиа, четыре раза отражал атаки союзников. Но сегодня, бледным морозным утром, Монте-Кастелло находился в осаде.
Пино пришлось закрывать уши – так громок был свист пролетающих снарядов и грохот взрывов вокруг замка, похожих на удары кувалдой в грудь. Каждый выстрел поднимал фонтан земли, окутанный огненной вспышкой, а затем появлялось облако маслянистого дыма, которое поднималось, клубилось, чернило свинцовое небо.
Пино дрожал и поглядывал на Лейерса, закутанного в длинное шерстяное пальто, генерал через полевой бинокль обозревал поле боя, потом он повернулся на юго-восток к линии хребтов и вершин. Пино невооруженным глазом видел километрах в пяти армию, наступающую через серо-белые и бурые зимние холмы.
– Десятая американская горнострелковая дивизия сражается за Делла-Торраччиа, – сказал генерал Лейерс, протягивая Пино бинокль. – Очень хорошо подготовленные, очень закаленные солдаты.
Пино посмотрел в бинокль, увидел сцены сражения, но тут Лейерс сказал:
– Бинокль.
Пино быстро вернул бинокль генералу, который направил его на юго-восток за Монте-Кастелло. Лейерс выругался, потом язвительно рассмеялся.
– Вот, – сказал он, передавая бинокль Пино. – Посмотрите, как подыхают черномазые.
Пино после некоторых колебаний взял бинокль и увидел солдат Бразильского экспедиционного корпуса, они атаковали, выйдя на открытое пространство у подножия северо-западного склона горы. Первая линия атакующих находилась в сорока метрах от склона, когда один из них наступил на мину и, разорванный на части, взлетел в воздух вместе с комьями земли, окутанный дымом, истекающий кровью. Потом на мину наступил еще один солдат, потом третий, а потом наверху застрекотали немецкие пулеметы, кроша бразильскую пехоту.
Но артиллерия союзников не переставала обстреливать крепость. Часам к десяти в стенах по обе стороны замка появились проломы, и бразильцы продолжили наступление, они накатывались волна за волной и наконец пересекли минное поле, добрались до основания Монте-Кастелло и начали смертельно опасный подъем, который продолжался несколько часов.
Генерал Лейерс и Пино все это время стояли и смотрели, как Десятая горнострелковая дивизия захватывает Делла-Торраччиа, а около пяти часов после рукопашной схватки на вершину Монте-Кастелло поднялись бразильцы. Когда артобстрел союзников прекратился, весь склон горы был изрыт воронками взрывов. Замок лежал в дымящихся руинах. Немецкие войска отошли.
– Здесь они меня победили. А через несколько дней они возьмут и Болонью. Везите меня в Милан, – сказал генерал Лейерс.
За весь обратный путь генерал не проронил ни слова, сидел, опустив голову, делал пометки на документах из своего саквояжа, пока они не остановились у дома Долли.
Пино понес саквояж, следуя за Лейерсом мимо старухи в холле, они поднялись по лестнице. Генерал постучал, и Пино с удивлением увидел, что дверь открыла Долли, облаченная в черное обтягивающее платье.
Глаза у нее слезились, словно она была пьяна. Сигарета чадила в ее руке, когда она, пошатываясь на высоких каблуках, сказала:
– Замечательно, генерал, что вы пришли домой. – Она посмотрела на Пино. – К сожалению, Анна чувствует себя неважно. Что-то вроде расстройства желудка. Лучше держаться от нее подальше.
– Тогда нам всем лучше держаться от нее подальше, – сказал генерал Лейерс, пятясь. – Я не могу позволить себе заболеть. Не сейчас. Я посплю где-нибудь в другом месте.
– Нет, – сказала Долли. – Ты мне нужен здесь.
– Не сегодня, – холодно сказал Лейерс, развернулся и оставил Долли, которая что-то сердито закричала ему вслед.
Пино высадил генерала в немецком штабе, получив приказ явиться в семь ноль-ноль.
Пино оставил машину в гараже и потащился домой, а перед его мысленным взором мелькали сцены бойни и разрушения, которые он видел днем. Сколько человек погибло, пока он стоял на безопасном месте и наблюдал? Сотни?
Ему не давала покоя эта невероятная жестокость. Он ненавидел войну. Ненавидел немцев, развязавших ее. Ради чего? Чтобы поставить свой сапог на голову другого человек и грабить его до нитки, пока не придет кто-то, у кого сапог побольше, и не вышвырнет тебя? Как это понимал Пино, цель войны – убийство и грабеж. Одна армия убивала, чтобы завоевать какую-нибудь гору, потом убивала другая, чтобы ее отвоевать.
Пино знал, что должен чувствовать себя счастливым, видя поражение и отступление немцев, но сейчас, кроме пустоты и одиночества, не испытывал ничего. Ему отчаянно хотелось увидеть Анну. Но это было невозможно, и оттого у него возникло желание расплакаться. Он подавил в себе эмоции, заставил мозг отгородиться от воспоминаний о сражении.
Это действовало, пока он показывал охране в своем доме документы, пока ехал в лифте мимо часовых на пятом этаже, пока открывал дверь. Входя в квартиру, он думал, что теперь, в одиночестве, сможет упасть на пол и дать волю чувствам.
Но там уже была тетушка Грета, его отец обнимал ее, успокаивал. Она увидела Пино и разрыдалась.
У Микеле тряслась нижняя губа, когда он сказал:
– Люди полковника Рауффа сегодня пришли в мастерскую. Они обыскали квартиру и мастерскую и арестовали твоего дядю. Его отвезли в отель «Реджина».
– В чем его обвиняют? – спросил Пино, закрывая дверь.
– Его обвиняют в участии в Сопротивлении, – плача сказала тетя Грета. – В шпионаже. А ты знаешь, что гестапо делает со шпионами.
У Микеле челюсть задрожала и слезы покатились по щекам.
– Ты слышишь ее, Пино? Слышишь, что они сделают с дядей Альбертом? Что они сделают с тобой, если он не выдержит и расскажет им о тебе?
– Дядя Альберт не скажет им ни слова.
– А если скажет? – спросил Микеле. – Ведь тогда они придут за тобой.
– Папа…
– Пино, я хочу, чтобы ты бежал. Уведи машину своего генерала, езжай к швейцарской границе, в форме и с твоим паспортом. Я дам тебе достаточно денег. Ты можешь дождаться конца войны в Лугано.
– Нет, папа, я этого не сделаю, – сказал Пино.
– Ты сделаешь то, что я тебе скажу!
– Мне восемнадцать! – прокричал Пино. – Я могу делать то, что считаю нужным.
Он сказал это с таким напором и решимостью, что его отец сник, и Пино стало неловко, что он накричал на него. Он не контролировал себя, когда у него вырвались эти слова.
Пино трясло, и он, пытаясь успокоиться, сказал:
– Извини, папа, но я и без того уже пересидел немалую часть войны. Я не стану убегать, пока работает рация и продолжается война. Я буду рядом с генералом Лейерсом. Извини, но это мой долг.
Десять дней спустя, 2 марта 1945 года, Пино стоял возле «фиата» генерала Лейерса, разглядывая виллу в холмах к востоку от озера Гарда и пытаясь понять, что происходит внутри.
У виллы стояли семь других машин. На двух водителях была форма СС, на одном – вермахта. На остальных – гражданская одежда. Пино по приказу Лейерса тоже не надел форму. По большей части Пино не обращал внимания на других водителей, он со все большим вниманием наблюдал за домом, потому что узнал двух немецких генералов, которые двадцатью минутами ранее последовали внутрь за генералом Лейерсом.
Это были генерал Вольф, глава войск СС в Италии, и фельдмаршал Генрих фон Фитингоф, командующий немецкими вооруженными силами в Италии.
«Почему здесь Фитингоф? И Вольф? Что у них на уме?»
Эти вопросы не давали Пино покоя, наконец он не выдержал, вышел из машины и направился к живой изгороди из декоративных кедров на краю парка. Он остановился и помочился – на тот случай, если на него кто-нибудь смотрит, потом двинулся вглубь парка и исчез из виду.
Используя заросли как укрытие, Пино подошел к северной стене виллы, а там, пригнувшись, двинулся вдоль стены, замедляя шаг у окон, прислушиваясь, потом поднимая голову, чтобы заглянуть внутрь.
Подойдя к третьему окну, он услышал крик. Один из голосов разразился тирадой: «Was du redest ist Verrat! Ich werde an einer solchen Dickussion nicht teilnehment!»[28]
Пино разобрал лишь отдельные слова. Но он слышал, как хлопнула дверь. Кто-то покинул комнату. Генерал Лейерс?
Пино пробежал назад вдоль стены к живой изгороди из кедров, глядя сквозь просветы. Он увидел фельдмаршала Фитингофа – тот в ярости вышел из дверей и устремился к своей машине. Его водитель выскочил из машины, открыл заднюю дверь, и вскоре они уехали.
Пино замер в нерешительности. Вернуться ли ему к окну и попытаться услышать что-то еще? Или вернуться к машине и не испытывать судьбу?
В дверях появился Лейерс и принял решение за него. Пино выскочил из зарослей и потрусил к машине, пытаясь запомнить слова Фитингофа, перед тем как тот хлопнул дверью.
«Was du redest ist Verrat!»
Он повторял про себя эту фразу, открывая дверь генералу Лейерсу, который, судя по его виду, был готов весь мир испепелить взглядом. Пино сел за баранку, ощущая ярость, волнами распространяющуюся от генерала.
– Mon général?
– В Гарньяно, – сказал Лейерс. – В сумасшедший дом.
Пино проехал ворота виллы Муссолини над озером Гарда, опасаясь того, что они могут там увидеть. Когда генерал Лейерс назвал свое имя у дверей покоев дуче, один из его адъютантов сказал, что сейчас неудобное время.