– Куда ты?
– Сражаться.
– Как? Что ты будешь делать?
– Сегодня мы будем устраивать диверсии. И мы ждем, когда нацисты начнут отступать из Милана. Тогда мы устроим засаду, проучим их – больше никогда не сунутся в Италию.
– А что чернорубашечники?
– Они тоже получат по заслугам. Если мы хотим начать все сначала, нам нужно чистое государство.
Пино тряхнул головой. Миммо, несмотря на свои шестнадцать лет, был закаленным ветераном.
– Ты только береги себя, – сказал Пино.
– И ты тоже, – ответил Миммо, выскальзывая из машины в темноту.
Пино повертел головой, высматривая брата, но ничего не увидел. Миммо исчез, как призрак.
Пино при этой мысли улыбнулся. Он завел машину генерала, впервые за несколько дней чувствуя приподнятое настроение, по крайней мере с тех пор, как он в последний раз видел Анну.
Сердце у Пино забилось быстрее, когда он остановил машину у квартиры Долли около восьми часов в тот вечер. Помахав старухе в холле, он поднялся на третий этаж и нетерпеливо постучал в дверь.
Дверь открыла улыбающаяся Анна. Она чмокнула его в щеку и прошептала:
– Долли расстроена. Генерала не было дома почти четыре дня.
– Сегодня он вернется, – сказал Пино. – Я уверен.
– Пожалуйста, скажи ей об этом, – прошептала Анна и подтолкнула его по коридору.
Долли Штоттлемейер лежала на диване в гостиной, и, кроме белого халата Лейерса, на ней почти ничего не было. Она пила чистое виски со льдом из стакана, а судя по ее виду, это была уже не первая, не вторая и даже не пятая порция за день.
Увидев Пино, Долли состроила оскорбленную гримаску и сказала:
– Где мой Ганси?
– Генерал в штабе вермахта, – сказал Пино.
– Мы уже должны были быть в Инсбруке, – сказала Долли заплетающимся языком.
– Завтра перевал откроют, – сказал Пино. – И он на днях сказал мне, что переправит вас туда.
В глазах Долли появились слезы.
– Правда?
– Это его слова.
– Спасибо, – сказала Долли, дрожащей рукой поднимая стакан. – Я не знала, что со мной будет. – Она отхлебнула виски, улыбнулась и встала. – А теперь идите. Я должна прихорошиться.
Долли пошатнулась, уперлась рукой в стену, прошла мимо них и исчезла в коридоре.
Они услышали, как захлопнулась дверь спальни, и поспешили на кухню. Пино повернул Анну лицом к себе, приподнял ее, поцеловал. Анна обвила его ногами и поцеловала с неменьшей страстью. Когда их губы наконец разъединились, она сказала:
– Я тебя покормлю. Сосиски и брокколи, как тебе нравится, еще хлеб с маслом.
Пино понял вдруг, что голоден как волк, неохотно отпустил Анну и тихо сказал:
– Боже, как я скучал по тебе. Ты и представить не можешь, как мне хорошо с тобой здесь, сейчас.
Анна улыбнулась ему:
– Я и не предполагала, что так будет.
– И я тоже, – сказал Пино, снова и снова целуя ее.
Они съели горячие сосиски и брокколи, обжаренные с чесноком в оливковом масле, вместе с хлебом и маслом, выпили генеральского вина, а потом ускользнули в комнату Анны – когда Долли на стук во входную дверь крикнула, что откроет сама. В маленькой жаркой темной комнате стоял запах Анны, тут же опьянивший Пино. Он искал глазами ее силуэт в темноте, протянул руку, чтобы притронуться к ее телу. Анна уже успела раздеться и сгорала от желания.
В дверь горничной постучали, потом еще раз.
Пино проснулся утром 24 апреля 1945 года, огляделся в недоумении, когда Анна подняла голову с его груди и сказала:
– Да?
– Без двадцати восемь, – раздался голос Долли. – Генералу через двадцать минут нужен водитель, а мы должны собирать вещи, Анна. Перевал Бреннер чист.
– Мы уезжаем сегодня? – спросила Анна.
– Как можно скорее, – ответила Долли.
Они дождались, когда шаги Долли стихли в коридоре – она направилась в кухню.
Пино нежно поцеловал Анну и сказал:
– Это была самая удивительная ночь в моей жизни.
– И в моей тоже, – сказала она, глядя в его глаза, словно в них прятались мечты. – Я никогда не забуду ее волшебства.
– Никогда. На всю жизнь.
Они снова поцеловались, их губы едва соприкоснулись. Она делала вдох, когда он – выдох, и наоборот, и Пино снова почувствовал, что они вместе – единое существо.
– Как я тебя найду? – спросил Пино. – Я имею в виду – в Инсбруке.
– Я позвоню твоим родителям, когда доберусь.
– Почему бы тебе прямо сейчас не пойти туда? Или хотя бы после того, как ты поможешь Долли собраться?
– Я нужна Долли, чтобы помочь ей обосноваться в Инсбруке, – сказала Анна. – Она знает, что я хочу как можно скорее вернуться в Милан.
– Точно?
– Да. Я сказала, что ей придется нанять новую горничную.
Пино поцеловал ее, они разъединились и стали одеваться. Прежде чем уйти, он обнял Анну и сказал:
– Я не знаю, когда увижу тебя.
– Я дам о себе знать. Обещаю. Я позвоню, как только будет возможность.
Пино заглянул в глаза Анны, провел своей сильной рукой по ее лицу и пробормотал:
– Война почти закончилась. Ты выйдешь за меня, когда вернешься?
– Выйти за тебя замуж? – спросила она со слезами в глазах. – Ты уверен?
– Больше чем уверен.
Анна поцеловала его ладонь и прошептала:
– Тогда да.
Пино захлестнула мощная волна радости.
– Да?
– Конечно. Всем сердцем, Пино. Всей душой.
– Я знаю, это сентиментально, но ты сделала меня самым счастливым везунчиком во всей Италии.
– Я думаю, мы оба сделали друг друга счастливыми везунчиками, – ответила она, снова целуя его.
Слыша стук шагов генерала уже в кухне, Пино прижимал к себе Анну, сколько было можно, потом прошептал:
– Наша любовь вечна.
– На все времена, – отозвалась она.
Они расстались. Пино в последний раз посмотрел на Анну и ушел, унося ее красоту, ее запах и прикосновение – все это осталось с ним.
Генерал Лейерс сначала отправился в управление гестапо; через час он вышел из дверей отеля «Реджина». Потом они поехали на телефонную станцию, где генерал исчез на много часов, оставив Пино на безжалостном миланском солнце.
Пино пристроился в тени. Он обратил внимание, что люди, проходящие мимо, крайне напряжены, словно в предчувствии сильнейшей бури. Он думал об Анне. Когда он увидит ее? Он чувствовал пустоту при мысли о том, что может пройти неделя, а то и месяц! Она будет любить его вечно. И он будет любить ее вечно. Что бы ни случилось, теперь в будущем была какая-то уверенность, и это успокаивало его.
«Да не смущается сердце ваше», – подумал Пино, наслаждаясь уверенностью, что он часть чего-то большего, чем он сам, часть вечности.
Он уже предвидел их фантастическую совместную жизнь, уже влюблялся в чудеса того, что таит завтра. Ему нужно обручальное кольцо? Он мог бы…
Пино понял, что он всего в нескольких кварталах от Пьяццале Лорето и магазина Белтрамини.
Там ли Карлетто? Что с его матерью? Он не видел своего старого друга более восьми месяцев, с того самого дня, когда оставил Карлетто с мертвым отцом на руках.
Пино хотел было пойти к Карлетто и объясниться с ним, но из страха, что тот не поверит ему, он остался у телефонной станции, вспотевший, голодный и уставший от генеральских прихотей. Он попросит Миммо рассказать все Карлетто, когда придет время…
– Форарбайтер! – раздался крик генерала Лейерса.
Пино вскочил, отсалютовал и побежал к генералу, который со своим саквояжем уже стоял у задней двери «фиата», на лице его были написаны нетерпение и раздражение. Пино извинился, обвинив во всем жару.
Лейерс посмотрел на небо и солнце, обжигающее город.
– Тут всегда так в конце апреля?
– Non, mon général, – сказал Пино, с облегчением открывая дверь. – Такое случается очень редко. Погода в этом году совершенно необычная. Куда мы едем?
– Комо, – сказал Лейерс. – Мы проведем там ночь.
– Oui, mon général, – сказал Пино, глядя в зеркало заднего вида на Лейерса, который копался в своем саквояже. – А когда Долли и Анна поедут в Инсбрук?
Генерал, казалось, погрузился в какие-то свои дела и не поднял головы.
– Они, я думаю, уже в пути. Больше никаких вопросов. У меня работа.
Пино приехал на стадион Комо. Тремя днями ранее он видел на поле костер. Пепел уже сдуло, и на поле разместились несколько групп солдат и офицеров «Организации Тодта». Они растянули брезент на шестах и отдыхали под ним в тени, как на каникулах.
Когда Лейерс направился к ним, Пино свернулся калачиком на переднем сиденье «фиата». Судя по громкому шуму со стадиона, немецкие солдаты выпивали. И Лейерс, вероятно, с ними. Они проиграли, но война кончилась. Или кончится через несколько дней. Пино подумал, что это достаточный повод, чтобы напиться, и уснул.
Пино проснулся на следующее утро, во вторник, 25 апреля 1945 года, от стука в пассажирское окно машины. Он с удивлением увидел, что солнце уже встало. Спал он крепко, снилась ему Анна, и…
Дверь машины открылась. Солдат «ОТ» сказал, что его требует генерал Лейерс.
Пино вскочил, провел пятерней по волосам, посмотрел на себя в зеркало. Чумазый, но сойдет. Он последовал за солдатом по длинным коридорам в комнату с окном, выходящим на поле стадиона.
Генерал, одетый в штатское, попивал кофе с невысоким черноволосым человеком с тоненькими черными усами. Он посмотрел на Пино и кивнул.
– Вы предпочитаете английский или итальянский? – спросил человек с американским акцентом.
Возвышавшийся над ним Пино сказал:
– Английский меня устроит.
– Макс Корво, – сказал человек и протянул руку.
Пино, помедлив, пожал ее:
– Пино Лелла. Откуда вы?
– Америка. Коннектикут. Скажите генералу, что я работаю в Управлении стратегических служб. И я представляю Аллена Даллеса.
Пино после некоторой паузы перевел сказанное на французский для генерала. Тот кивнул.