Под бюстгальтером он увидел пулевое отверстие, и такой же, как у Долли, кровавый цветок расцвел на ее обнаженном животе. На лбу у нее той же помадой, которой партизаны немилосердно раскрасили ее губы, было написано «шлюха».
Пино смотрел на нее, обезумев от горя и скорби, дрожа от чувства утраты. Он убрал мешочек с камфорой от носа. Вдыхая жуткий запах тления, он развязал платок, вытащил оттуда камфору, стер помаду со лба и губ Анны, и наконец она стала почти похожа на ту Анну, которую он помнил. Он положил платок, сцепил руки и уставился на нее, ощущая запах ее смерти, вдыхая его глубоко в легкие.
– Я был там, – сказал Пино. – Видел, как ты умерла, и не сказал ничего, Анна. Я…
Слезы потекли из его глаз, он согнулся пополам.
– Что я наделал? – простонал он. – Что я наделал?
Слезы струились по его щекам, а он покачивался взад-вперед, глядя на обломки своей любви.
– Я предал тебя, – глотая слезы, сказал Пино. – В канун Рождества ты была вынуждена встать рядом со мной, пойти на этот огромный риск. Но я не сделал все, что должен был сделать. Я… я не знаю почему. Я даже себе не могу это объяснить. Я бы хотел стоять рядом с тобой у той стены, Анна.
Он потерял счет времени, стоя перед ней на коленях, почти не осознавая, что мимо него проходят люди, кидают взгляд на остриженную голову Анны и вполголоса отпуская комментарии на ее счет. Теперь они не могли ей навредить. Он был здесь, и они больше ничем не могли ей навредить.
– Пино?
Он почувствовал руку на своем плече, поднял голову, увидел отца и дядю.
– Мы собирались иметь… все, папа, – сказал Пино изумленно. – Наша любовь должна была длиться вечно, никогда не кончаться. Мы не заслужили этого.
Душа Микеле разрывалась.
– Ужасное горе, Пино. Альберт только что сказал мне.
– Это горе для нас обоих, – сказал его дядя. – Но мы должны идти, и мне тяжело говорить тебе об этом, но ты теперь должен оставить ее.
Пино хотелось подняться и избить дядюшку до полусмерти.
– Я останусь с ней.
– Нет, – сказал Микеле.
– Я должен похоронить ее, папа. Нужно, чтобы ее отпели.
– Это невозможно, – сказал дядя Альберт. – Партизаны проверяют, кто забирает тела. Они и тебя сочтут коллаборационистом.
– Мне все равно.
– Но нам – нет, – твердо сказал Микеле. – Я знаю, сынок, это больно, но…
– Знаешь? – воскликнул Пино. – Если бы здесь лежала мама, ты бы оставил ее?
Его отец ссутулился и отошел:
– Нет, я…
Дядя Альберт прервал его:
– Пино, именно этого хотела бы Анна.
– Как вы можете знать, чего хотела бы Анна?
– Я собственными глазами видел, как она любит тебя, в тот канун Рождества. Она бы не хотела, чтобы ты умер из-за нее.
Пино смотрел на Анну.
– Но у нее не будет ни похорон, ни надгробия – ничего.
– Я спросил у человека в часовне, – сказал дядя Альберт, – что будет с невостребованными телами, и он ответил, что все они получат благословение кардинала Шустера, будут кремированы и захоронены.
Пино медленно отвернулся от Анны и посмотрел на дядюшку, потом снова на Анну:
– Но куда я буду приходить…
– Чтобы поклониться ей? – спросил его отец. – Туда, где вы оба были счастливы, и она всегда будет там. Можешь мне поверить.
Пино подумал о маленьком парке в Черноббио на юго-западном побережье озера Комо, где Анна фотографировала его с ее лентой на голове и все казалось идеальным. Он посмотрел на холодное лицо Анны. Уйти от нее казалось ему предательством, которое не подлежит прощению.
– Пино, – тихонько сказал отец.
– Я иду, папа.
Он шмыгнул носом, отер глаза платком, оставив следы помады на своем лице, и подсунул платок, мокрый от его слез, под ее бюстгальтер.
«Я любил тебя, Анна, – подумал Пино. – И буду любить вечно».
Потом он наклонился, поцеловал ее и простился.
Пино поднялся на нетвердых ногах. Отец и дядя поддерживали его под локти. Он пошел не оглядываясь. Не мог оглянуться. Если бы оглянулся, то не сделал бы больше ни шагу.
Когда они вернулись в часовню, Пино уже шел без их помощи. Он пытался прогнать из головы образ мертвой Анны, вспоминая Анну в кухне Долли тем вечером, когда он спас генерала от смерти, Анну, которая рассказывала ему о том, как проводила на море утро своих дней рождения.
В его воспоминаниях остались последующие события – они заворачивают тело Марио в простыню, выносят его из верхней галереи к партизанам, которые проверяли тела. Партизаны идентифицировали форму Марио и пропустили их. Потом они нашли телегу и отвезли тело через весь город к гробовщику, другу семьи.
Домой они добрались затемно. У Пино от усталости, горя, жажды и голода кружилась голова. Он заставил себя поесть и выпил слишком много вина. Спать он лег так же, как вчера, настроив приемник на помехи. Он закрыл глаза и помолился о том, чтобы снова увидеть во сне Анну.
Но она больше не приходила к нему живой, по крайней мере в ту ночь. В снах Пино Анна, мертвая, лежала одна в нижней галерее «Чимитеро монументале». Пино видел ее, не открывая глаз, словно освещенную сверху. Каждый раз, когда он во сне пытался приблизиться к ней, она отступала все дальше и дальше.
Такая жестокость причиняла ему мучительную боль, и он плакал. Пино каждый раз пробуждался в кошмар реальности, снова и снова оставляя Анну. Он стонал, хватался за голову руками из опасения, что она разорвется. Он пытался забыть об Анне, но не мог, и уснуть он не мог. Он не видел выхода. Не мог ни лежать, пока воспоминания и сожаления разрывали его, ни встать и начать ходить, чтобы движения, как в детстве, успокоили его.
Пино посмотрел на часы. Три часа ночи, воскресенье, 29 апреля 1945 года.
Пино оделся и вышел из квартиры, спустился по лестнице, прошел по пустому холлу. На улице было темно, в Сан-Бабиле горели лишь редкие фонари. Он шел на север, почти тем самым маршрутом, которым они доставили тело Марио в похоронную контору. В четыре десять Пино снова был на «Чимитеро монументале». Партизаны остановили его, проверили бумаги. Он сказал, что там, в галерее, его невеста. Кто-то видел ее тело.
– И как ты ее найдешь? – спросил один из охранников.
Другой закурил сигарету.
– Вы можете дать мне три спички? – спросил Пино.
– Нет.
– Да ладно, Луиджи, – сказал первый. – Парень хочет найти свою мертвую девушку, бог с ним.
Луиджи глубоко затянулся, вздохнул, кинул Пино коробок.
– Благослови вас Господь, синьор, – сказал Пино и поспешил по площади к колоннадам.
Он не стал идти между телами, а сделал петлю в направлении двери, которая вела в проход, где лежала Анна. Подойдя к тому месту, где должно было находиться тело, он чиркнул спичкой, посветил ею.
Анны здесь не было. Пино огляделся, попытался сориентироваться, решил, что не дошел до нужного места. Спичка погасла. Он прошел еще три метра, зажег еще одну спичку. Тела Анны и здесь не было. Здесь никого не было. Пол галереи был пуст метров на десять в обе стороны от того места, где она лежала вчера. Невостребованные тела исчезли. Анна исчезла.
Окончательность случившегося оглушила его. Прислонившись к стене, он рыдал, пока оставались слезы.
Когда Пино наконец спустился по ступеням из часовни, бремя смерти Анны легло на его плечи вечным грузом.
– Нашел? – спросил первый охранник.
– Нет, – ответил Пино. – Вероятно, ее отец забрал тело. Рыбак из Триеста.
Они переглянулись.
– Конечно, – сказал Луиджи. – Она теперь с папочкой.
Пино бесцельно брел по городу, он обогнул Центральный вокзал, который теперь охранялся партизанами. Свернул в неосвещенный район, в какой-то момент даже потерялся. Но потом рассвет начал прорываться сквозь низкие тучи, и вскоре Пино видел уже достаточно хорошо, чтобы понять: он находится к северо-западу от Пьяццале Лорето и магазина «Фрукты-овощи» Белтрамини. Он побежал и с первыми яркими лучами наступающего дня оказался у прилавка. Постучал в дверь, крикнул, подняв голову к окну:
– Карлетто? Карлетто, ты здесь? Это Пино!
Никто не ответил. Он продолжал стучать и звать, но его друг не отвечал.
Пино, подавленный, направился на юг. И только пройдя мимо телефонной станции, понял, куда и зачем идет. Пять минут спустя он прошел через кухню отеля «Диана», толкнул дверь в танцевальный зал. Тут он увидел американских солдат и итальянских женщин, хотя и не в таком количестве, как два дня назад. Но пустых бутылок хватало, и битое стекло хрустело под ногами. Он заглянул в коридор, который вел в фойе.
Там за столиком у стены сидел майор Франк Кнебель. Он попивал кофе и, видимо, страдал от похмелья.
– Майор? – сказал Пино, направляясь к нему.
Кнебель поднял голову и рассмеялся:
– Пино Лелла, классный исполнитель буги-вуги! Где ты пропадал, парень? Все девчонки про тебя спрашивали.
– Я… – Пино не знал, с чего начать. – Мы можем поговорить?
Майор увидел скорбное выражение на его лице и сказал:
– Конечно, дружище. Тащи стул.
Но Пино не успел сказать ни слова – в фойе вбежал мальчишка лет десяти и закричал на ломаном английском:
– Дуче, майор К.! На Пьяццале Лорето привозить Муссолини!
– Вот сейчас? – спросил майор Кнебель, быстро вставая. – Ты уверен, Виктор?
– Мой отец, он слышать это.
– Идем, – сказал Кнебель Пино.
Пино помедлил, он хотел поговорить с майором, сказать ему…
– Идем, Пино, ты станешь свидетелем истории, – сказал американец. – Возьмем велосипеды – я их вчера купил.
Пино ощутил, как начинает чуточку рассеиваться туман, окутавший его после смерти Анны. После того как он в последний раз видел дуче в кабинете кардинала Шустера, когда Муссолини все еще надеялся на супероружие Гитлера или на комнатку в тайном убежище фюрера в горах Баварии, Пино часто думал о том, что случится с итальянским диктатором.