Нет оснований сомневаться, что «Аврора» подошла к Николаевскому мосту (сейчас Благовещенский) и стала на якорь напротив того места на Английской набережной, где сейчас стоит памятный знак. Боевых снарядов на крейсере не было. Центробалт отдал распоряжение об их доставке на «Аврору», но подвезти их не успели. Крейсер дал холостой выстрел из носового орудия. Стоящая сейчас на баке корабля пушка была установлена там при реставрации в 60-е гг., поскольку «родные» шестидюймовые пушки крейсера были сняты с него еще в 20-е гг. и заменены на 130-мм орудия. В свою очередь, этот второй комплект авроровских пушек был снят с корабля в 1941 г. и участвовал в обороне города. Выстрел «Авроры» был громким, примерно в два раза громче, чем у современной полуденной пушки. Он был отлично слышен во всем городе. «И вот, когда я проходил по Конногвардейскому мимо дома Родоконаки… я вдруг содрогнулся, задохнувшись. Показалось, что мне – не то в горло, не то в пищевод – со страшной силой воткнули железный лом. Я обомлел и оглох. Это выстрелила из шестидюймового орудия стоявшая в восьмистах метрах от меня за домами “Аврора”», – так описал свои впечатления в прекрасных «Записках старого петербуржца» Лев Успенский.
Сразу возник слух о стрельбе крейсера по дворцу боевыми снарядами. Утром 26 октября (8 ноября) горожане приходили на Дворцовую площадь, чтобы увидеть своими глазами сгоревший Зимний и рухнувшую Александровскую колонну. На следующий день в «Правде» было напечатано опровержение, в котором говорилось: «Был произведен только один холостой выстрел из 6-дюймового орудия, обозначающий сигнал для всех судов, стоящих на Неве, и призывающий их к бдительности и готовности».
Кстати, миф о многократной стрельбе крейсера поддержал «Краткий курс истории ВКП(б)» – ведь там говорилось о «громе пушек». Сегодня в ходу много спекуляций на тему о том, зачем стреляла «Аврора». Несомненно, одной из главных задач было оказать на осажденных во дворце психологическое давление. Кроме того, громкий, всем слышный выстрел корабельной пушки, который «покрывал» стрельбу сравнительно небольших сухопутных орудий, был хорошим сигналом.
Правда, по дворцу вели огонь и боевыми снарядами. После 11 часов вечера 25 октября из Петропавловской крепости было сделано два боевых и четыре холостых выстрела из сухопутных 6-дюймовых мортир образца 1867 г. Эти орудия были такими старыми, что артиллеристы крепостной роты, находившейся в крепости, отказывались из них стрелять. На это решились матросы с Ржевского испытательного полигона, прибывшие в Петроград на помощь восставшим. Чтобы не рухнули своды бастиона, орудия вытащили на пляж перед крепостью. Было сделано несколько выстрелов шрапнелью. Шрапнель – снаряд, начиненный свинцовыми шарообразными пульками, которые вылетают из него вперед и вниз при разрыве в воздухе. Это очень эффективное средство борьбы с открыто расположенной пехотой или конницей. Очевидно, что дворцу с толстыми каменными стенами шрапнель не могла причинить особого урона – разве что выбить окно, но смысл был именно в том, чтобы напугать защитников дворца, по возможности не нанося ущерба зданию. Следы от попадания шрапнельных пуль на фасаде дворца, обращенном к Неве, были видны вплоть до 30-х гг.
Один из «стаканов» (корпусов снаряда) влетел в окно третьего этажа дворца, был подобран юнкерами и принесен в Белую столовую, где сидели министры. Снаряд поставили на стол. «Пепельница для наших преемников», – пошутил кто-то. Контр-адмирал Вердеревский, последний морской министр Временного правительства, сказал: «Ну, это с “Авроры”!» Адмирал был штурманом по специальности и ошибся – корабельные снаряды были гораздо больше (хотя и того же калибра – 6 дюймов, 152 мм), кроме того, на кораблях не было шрапнели. Однако фраза была сказана, и по страницам мемуаров пошли гулять рассказы о боевых снарядах с «Авроры». Правда, фраза Вердеревского имела и другой эффект – настроение у министров совсем упало.
По данным В. И. Старцева, со стороны Петропавловской крепости стреляли также трехдюймовые пушки образца 1902 г., на тот момент вполне современные, но не имевшие прицелов (их не нашли) и наводившиеся на глаз. Из них могло быть выпущено несколько шрапнельных снарядов.
Американский журналист, автор книги «Десять дней, которые потрясли мир» Джон Рид (1887–1920) тоже внес свою лепту в миф о боевых выстрелах с «Авроры»: «Тротуар под нашими ногами был засыпан штукатуркой, обвалившейся с дворцового карниза, куда ударило два снаряда с “Авроры”. Других повреждений бомбардировка не причинила». Вероятно, он описывал повреждения, нанесенные дворцу стрельбой из Петропавловской крепости или со стороны Дворцовой площади.
Стреляли по дворцу и с другой стороны – из-под арки Главного штаба. Оттуда, также около 11 часов вечера, был открыт огонь из 3-дюймовой пушки образца 1902 г. Было выпущено три снаряда. Ни один из них не попал в Зимний. Была легенда, что один из них все же застрял в часах на фронтоне дворца, но во время очередных ремонтных работ часы были разобраны и никаких следов снаряда там не нашли. Понятно, что надо было очень постараться не попасть в Зимний, стреляя по нему с расстояния 200–250 метров. Вероятно, корпуса всех трех шрапнельных снарядов пролетели над дворцом и упали в Неву, а пульки осыпали фасад. В Малахитовой гостиной еще несколько лет назад показывали шрапнельную пульку, которая застряла с наружной стороны внутренней рамы одного из окон. Она могла оказаться там в результате обстрела дворца со стороны площади.
Сильнейшее нежелание артиллеристов из рядов восставших причинить ущерб Зимнему дворцу дает повод порассуждать об отношении к противнику во время Октябрьского восстания. Гражданская война (если только это не межнациональная или межрелигиозная резня) никогда не начинается с большой крови, с жестокости. В Петрограде во время восстания люди с винтовками в руках переругивались, могли пустить в ход кулаки, в крайнем случае – приклад винтовки. Даже штыки применять опасались, не говоря уже о стрельбе по живым людям. Можно было стрелять в стену здания или куда-то в темноту. Спустя несколько дней, во время юнкерского мятежа в Петрограде, во время боев в Москве этот принцип все еще продолжал действовать. Понадобились месяцы Гражданской войны, чтобы маховик жестокости раскрутился и убить человека стало легче, чем выпить стакан воды.
Вечером 25 октября (7 ноября) вокруг Зимнего дворца из винтовок стреляли довольно много, но беспорядочно. Восставшие стреляли по зданию, обороняющиеся – в темноту, окружавшую дворец. Всем участникам казалось, что это сильнейший ружейно-пулеметный огонь, хотя настоящего фронтовика он бы вряд ли впечатлил.
После артиллерийского обстрела снова наступило затишье. В эту паузу во дворец опять ходил Чудновский, юнкера оставили баррикаду, окружавшую Зимний, ушли в здание и вели с ним переговоры о сдаче. В результате часть юнкеров покинули дворец, сдали оружие и были отпущены. К сожалению, пока трудно сказать, из каких училищ были эти юнкера.
Восставшие стремились не допустить жертв среди горожан. На Невском были выставлены патрули, не пропускавшие прохожих в сторону Зимнего. Существуют неопубликованные воспоминания Владимира Владимировича Корнильева (1898–1968), рабочего-красногвардейца Нарвского района. Он как раз стоял в патруле в начале Невского и задержал самого Антонова-Овсеенко. «Часов около 8 вечера на подходе к зданию Главного штаба быстро шел, почти бежал человек небольшого роста, пальто нараспашку, на голове помятая шляпа, тип подозрительный. Мы загородили винтовками дорогу: “Стой, куда идешь, пропуск”, а этот гражданин говорит: “А кто вы такие, что задерживаете прохожих?” – “Мы революционный патруль от Советов, от Смольного”. – “Молодцы, это хорошо, что вы патруль, а я Антонов”. В это время подошло двое матросов и, улыбаясь, говорят: “Пропустите спокойно, это ведь член военно-революционного комитета тов. Антонов-Овсеенко, мы вместе с ним идем по важному делу, арестовывать министров Временного правительства”». Характерно, что у матросов документы в принципе не спрашивали, бушлат и бескозырка уже были достаточным основанием для того, чтобы их обладатель мог сам отдавать распоряжения. Корнильев пишет, что когда его призвали на флот в 1920 г., он встретил на крейсере «Богатырь» одного из этих матросов.
Образ революционного матроса немало претерпел от кинематографистов и художников. Во время Гражданской войны и бывшие моряки, и рядившиеся под них носили все что угодно и в каком угодно сочетании. Позднее моряков стали изображать на картинах и в кино одетыми кто во что, расстегнутыми, в рваных тельняшках, перепоясанными пулеметными лентами. Но осенью 1917 г. моряки были одеты в целом аккуратно и по форме, чему свидетельство – фотографии тех лет. К тому же в Петрограде было холодно и ветрено, погода не располагала ходить в бушлате нараспашку. Единственным отступлением от формы, которое распространилось среди матросов после Февральской революции, был отказ от ношения поясного ремня, на бляхе которого был выбит двуглавый коронованный орел, сидящий на скрещенных якорях. Поясной ремень матросам был не нужен, поскольку брюки держались на особом брючном ремне, а патроны матросы носили в подсумке флотского образца, который надевался через плечо. Точно так же пулеметные ленты через плечо в октябре 1917 г. были принадлежностью лишь тех, кто входил в состав пулеметных расчетов. Дело в том, что металлических коробок сухопутного образца для пулеметных лент на кораблях не было, поэтому матросы были вынуждены придумывать способы их ношения на берегу. Высказывается мнение, что из лент, надетых крест-накрест, было удобно доставать патроны для заряжания винтовок, но мнение это основано на полнейшем недоразумении. Во-первых, винтовки заряжались из обоймы, объединявшей 5 патронов. Заряжать винтовку по одному патрону было слишком неудобно. Во-вторых, с 1915 г. русские матросы были вооружены японскими винтовками «Арисака» образца 1897 или 1905 г., тогда как все русские винтовки образца 1891 г. (Мосина) были отправлены на сухопутный фронт. Так что ленты через плечо носили только пулеметчики. Кстати, штыки на матросских винтовках были не игольчатые, а кинжальные, японского образца.